Блудное художество

Конюшню Архаров, ни разу тут не бывав, признал по парадной въездной башне, установленной за год до чумы.

За Хорошевым дорога свернула налево.

Когда подъехали к реке, оказалось, что ни Ваня, ни Сенька тут давно не бывали - не брод, а основательный наплавной мост соединял Хорошево с угодьями Серебряного Бора. Это был полуостров с озером посередке, окруженным болотами, прекраснейшее место для охоты на птицу и в особенности на цаплю, тут же на вершинах сосен гнездились соколы-сапсаны. Дорога же была такова, что обер-полицмейстер возблагодарил Господа, наславшего жару, - сейчас-то сухо, а осенью сюда на колесах и не суйся, засосет выше ступицы.

Через лес ехали под птичий звон и свист, особенно выделялись громкие и бойкие трели зябликов. Архаров даже видел несколько раз этих нарядных веселых птах, вызвавших совсем неожиданное размышление: головка у зяблика серая, спинка - коричневая, ниже - желто-зеленая, брюшко и грудка - винного цвета, на крылышках белые зеркальца; коли бы какой щеголь позволил себе это сочетание оттенков, смотрелся бы уродом и в гостиных был бы осмеян; птаха же почему-то кажется нарядной и красивой.

Дорога шла по северному краю полуострова и выводила, как обещал Ваня, к Троице-Лыкову, где, возможно, еще обретались «черт» и Елизарьев. Тут наплавной мост был таков, что того и гляди - колесо, раздвинув поломанные доски и бревна, провалится и уйдет в воду.

Слева в заводи плавали утки и гуси, за ними присматривали детишки. Несколько лодок отдыхали, наполовину вытащенные из воды. Слева, в полуверсте, стояла на холме старинная белая церковь и взгляд невольно искал ее отражение в воде.

Архаров на всякий случай открыл дверцу кареты и увидел чуть подальше на берегу парнишек. Они занимались именно тем, чем и должны заниматься в летний день подростки - учили друг друга ухваткам кулачного боя.

Левушка, оценив по достоинству мост, первый выскочил из экипажа и, перепрыгивая с бревнышка на бревнышко, лихо добрался до берега. За ним последовал Саша. Никодимка, косясь на Архарова, тоже освободил экипаж от своего веса - корзину с продовольствием все же оставил. Но Архаров мужественно сидел в карете, пока она не выехала на твердую землю.

Парнишки пропали из виду. А смотреть на них было весьма занимательно, особливо на самого рослого, главного в ватаге. Архаров невольно вспомнил Алехана и берег Яузы. Алехан тогда хвалился, что скоро поедет служить в Семеновский полк. Статочно, ему было лет четырнадцать, как тому юному верзиле. А кто в ватаге самый младший? А самый младший, толстенький и белобрысый, держался рядом с вожаком, норовя заглянуть ему в лицо. Похоже, все на свете повторялось.

Всадники, спешившись, перевели коней, и даже Устин справился с норовистым, не желавшим водных приключений Сивым.

Архаров жестом собрал всех вместе.

– Петров, Макарка, переодевайтесь. Сашка, вспоминай, как ты отсюда ночью выбирался.

Саша задумался, присел на корточки и начертил прутиком на песке план - примерно такой, какой они изготовили вместе с Ваней. Однако ночью он уходил в сторону Тушина, то бишь к северу, теперь же архаровская экспедиция прибыла в Троице-Лыково с юга.

Михей подобрал кусочек дерева, выласканный рекой, и поставил крестик на влажном сером песке.

– Вот тут у нас, - сказал он, - храм Божий. Ну-ка, вспоминай, церковь видел?

Архаров заметил, что его каблуки уж больно ушли в песок, и собрался перейти на сухое место. Но вместо того присел на корточки - на самом мелководье, где глубины было менее вершка, носилась стайка рыбешек, каждая - с ноготок, и ему показалось любовытным, как получается, что они все разом меняют направление.

Присев и упершись в бедра, обер-полицмейстер наблюдал за рыбками, сам себе не удивляясь - он знал, что погоня и стычка с врагом никуда не денутся, рыбок же таких в золотистой воде в ближпйшее время не будет. И такого воздуха тоже. На Пречистенку наносило порой с Москвы-реки столь гнилые ароматы, что хоть нос затыкай. Здесь же благоухало неподдельной свежестью - и он наслаждался бездумно, как в детстве, на Яузе, и чуть было не стал собирать в ладошку витые полосатые раковинки, покинутые безногими и безголовыми своими жильцами.

Он наслаждался тишиной - подлинной, чуть-чуть приправленной птичьими голосами и какими-то непостижимыми водяными шорохами. И вдруг тишина сделалась тяжелой. Он понял и выпрямился.

Архаровцы молча ждали приказаний.

– Ну, что, молодцы, посчитаемся за Демку?
– спросил он. Ответа не требовалось.

Устин был уже одет в подрясник, а кафтан спрятал в экипаже. К счастью, он, ведя наружное наблюдение в монашескм образе, уже с неделю не брился, Вид был достоверный. Босоногий Макарка в лохмотьях смотрелся менее натурально - парень за последнее время вырос и мало был похож на жалкого сиротку. Вот как раз сиротки в полицейской конторе и недоставало - но Архаров прогнал мысль о поисках новых парнишек для службы на побегушках.

Среди ждущих приказа архаровцев обер-полицмейстер заметил своего камердинера. Никодимка из любопытства, свойственного его званию, стоял там, где мог услышать нечто занимательное.

– Не путайся в ногах, дурак, - сказал Архаров Никодимке, и тот покорно полез в экипаж - охранять корзину с окрошкой. Архаров же, глядя ему в спину, подумал, что порка дармоеду не повредит - ишь, являет усердие, с обедом через пол-Москвы катается, а ведь наверняка не поменял пряжки на новых башмаках и не отдал прачке Дарье тонкое белье - Настасье еще учиться и учиться обхождению с голландским полотном…

– Сашка, был у вас с Савиным уговор насчет сигнала?

– Был, Николай Петрович, козой мемекнуть, коли что…

– Козой… козлы вы оба, братцы… Итак - где ты его оставил? А вы слушайте.

– Оставил я его на огороде, у самого забора, откуда видно крыльцо. Крыльцо вроде обыкновенное, и дом, куда они зашли, также обыкновенный, крестьянский, не нищее жилье…

– Заботится его сиятельство о своих людишках, - заметил Левушка, снимая кафтан, чтобы закинуть его в экипаж.

Но сельцо процветало именно потому, что у графа не доходили до него руки. Местные жители нашли замечательный промысел - пользуясь близостью Серебряного Бора, ловили там певчих птиц и продавали в Москве, в Охотном ряду. А птица в клетке - главная домашняя утеха и для барыни, и для купчихи, и для одинокого чиновника, и для семейного отставного офицера. Овсянки, зарянки, дрозды, щеглы, а главным образом чижи составляли для многих единственное их ежедневное увеселение. Находились чудаки, державшие дома и по десять клеток с тем расчетом, чтобы в одних птахи пели утром, в других - вечером, да и наблюдать за ними было занятно.

– Они оба ждали темноты за околицей, тогда только пошли, и я считал дома. Вышло, что по левую руку - тринадцатый, - продолжал Саша.

– Это коли со стороны Тушина, - добавил Михей Хохлов.

Архаров посмотрел на сельцо и прикинул - на берег от северной околицы до белого храма выходит полтора десятка дворов, возможно, один из них - искомый.

– А телегу с лошадью где оставили?

– Лошадь выпрягли и на задворках привязали, чтобы паслась, Федя знает где. Телегу оставили за околицей, столкнув с дороги. Там, поди, и стоит в кустах.

– Сенька!
– крикнул Архаров.
– Привяжи коней сзади к экипажу!

– А хорошо бы их сейчас искупать, - отвечал Сенька.
– Водица теплая, коням - радость. Не так часто их к речке гоняют…

– Нашел время! Макарка, ступай берегом, зайдешь с околицы, отсчитаешь двенадцать дворов - сядь, будто ногу сбил. Петров, ты зайдешь с другой стороны, минуешь храм, увидишь Макарку - он тебе укажет на нужный двор. Пройди там в переулок - вроде по нужде, выйди к берегу, коли удастся…

Таким образом он распределил свои невеликие силы, чтобы при штурме двора, где засели миимый Фальк с Елизарьевым, перекрыть им все пути отступления. И погнал выполнять приказания.