Блудный сын
Шрифт:
Как и прошлым вечером, когда Карсон приезжала в «Люкс» в первый раз, она нашла, что одна из дверей не заперта. Правда, в фойе их никто не ждал.
Зато они увидели открытую двойную дверь между фойе и зрительным залом.
Оглядев буфетную стойку, мимо которой они проходили, Майкл не преминул съязвить: «Когда здесь покупаешь попкорн, нужно ли предупреждать: „Без тараканов“?»
Зал оказался огромным, с балконом и мезонином. Годы, грязь, отколовшаяся лепнина, конечно, сделали свое дело, но полностью победить великолепие «арт-деко» не сумели.
Толстяк в белых слаксах, белой
Этот Сидни смотрел на потолок, и поначалу Карсон не поняла, что именно его так заинтересовало.
Дукалион стоял в центральном проходе, на полпути между сценой и дальней стеной, запрокинув голову. Тоже изучал потолок.
Непонятность ситуации разъяснилась, когда тишину в зале разорвало хлопанье крыльев. Какая-то птица перелетела в вышине с одного лепного карниза на другой.
Когда Карсон и Майкл подходили к Дукалиону, она услышала, как он сказал: «Лети ко мне, малыш. Не бойся».
Птица сорвалась с карниза, закружила под потолком, начала спускаться, спускаться… и опустилась на выставленную вперед руку Дукалиона. Когда она сложила крылья, стало ясно, что это голубь.
Радостно засмеявшись, толстяк спустился со сцены и направился к Дукалиону.
— Будь я проклят. Думаю, ты приручил бы льва, если б он случайно забежал к нам.
Нежно поглаживая птицу, Дукалион повернулся к Карсон и Майклу.
— Я думала, только святой Френсис и доктор Дулитл разговаривали с животными, — сказала она.
— Всего лишь маленький фокус.
— У вас, я вижу, много фокусов, больших и маленьких.
У толстяка оказался на диво мелодичный голос.
— Бедняжка залетел сюда пару дней назад, жил только на попкорне, который находил под креслами. Не мог вылететь через двери, когда я их открывал.
Птица буквально скрылась в огромном кулаке Дукалиона, но не выказывала ни малейшего страха, словно впала в транс.
Двумя пухлыми ручками толстяк взял голубя у Дукалиона и направился к фойе.
— Выпущу его на свободу.
— Это мой напарник. Детектив Мэддисон, — представила Карсон Майкла. — Майкл Мэддисон.
Они кивнули друг другу, и Майкл, прикидываясь, будто габариты и внешность Дукалиона не произвели на него впечатления, сказал: «Буду с вами откровенен. Я готов первым признать, что мы столкнулись непонятно с чем, но я еще не готов поверить в эту трансильванскую историю».
— Трансильвания — это кино, — поправил его Дукалион. — В реальной жизни все произошло в Австрии.
— Нам нужна ваша помощь, — сказала ему Карсон. — Как выяснилось, убийц было двое.
— Да. Я смотрел новости.
— Понятно. Но только один был из тех, о ком вы меня предупреждали.
— И он — детектив.
— Точно. А сейчас в бегах. Но мы нашли его… игровую комнату. Если он — один из людей Виктора, вы сможете лучше нас разобраться с тем, что мы там увидели.
Майкл покачал головой.
— Карсон, он не психиатр. Психологические портреты — не по его части.
Будничным тоном, словно показывая, что в его словах нет ничего особенного, Дукалион возразил: «Я понимаю убийц. Сам
такой».При этих словах из глаз гиганта вырвалось пульсирующее сияние, отчего Майкл на какое-то время потерял дар речи.
— В мои ранние дни я был зверем. Нецивилизованным. Распираемым яростью. Я убил двух мужчин… и женщину. Эта женщина была женой моего создателя. В день их свадьбы.
Майкл, похоже, уже начал понимать, почему Карсон поверила Дукалиону.
— Я знаю эту историю, — сказал он.
— Но я это пережил. — Дукалион повернулся к Карсон. — Я предпочитаю не выходить из дому при свете дня.
— Мы вас отвезем. У нас автомобиль без опознавательных знаков полиции. Никто ничего не заподозрит.
— Я знаю этот дом. Его показывали в выпусках новостей. Я бы предпочел встретиться с вами там.
— Когда? — спросила она.
— Поезжайте, — ответил он. — Я буду там, когда вы доберетесь туда.
— Она так гоняет, что вам первым не успеть, — предупредил Майкл.
— Я буду там.
Толстяк плечом открыл дверь запасного выхода. Небо стало таким черным, что вторая половина дня больше напоминала сумерки. Он выпустил голубя, и птица полетела к предгрозовому небу.
Глава 84
Виктор нашел Эрику в библиотеке. Она уютно устроилась в кресле, подобрав под себя ноги, читала роман.
Теперь-то он понимал, что должен был запретить ей тратить так много времени на поэзию и беллетристику. Эмили Дикинсон, к примеру.
Авторы таких произведений воображают, что они обращаются не к разуму, а к сердцу, даже душе. По своей природе беллетристика и поэзия стимулируют эмоциональный отклик.
Ему следовало настоять, чтобы Эрика большую часть времени, выделяемого на чтение, посвящала науке. Математике. Экономике. Психологии. Истории. Впрочем, некоторые исторические книги тоже таили в себе опасность. Но, так или иначе, читая такие книги, она не стала бы жертвой разлагающей сентиментальности.
Но он упустил это из виду и опоздал с корректировкой.
Зараженная жалостью, она более не могла принести ему никакой пользы. Вообразила себе, что у нее есть совесть и способность заботиться о других.
Довольная тем, что раскрыла в себе эти чувства, она предала своего господина. И предавала бы снова и снова.
Более того, опьяненная почерпнутым из книг состраданием, она могла посметь по той или иной причине пожалеть его самого. Он бы не потерпел ее идиотского сочувствия.
Мудрые люди давным-давно предупреждали, что книги разлагают. Сейчас он видел перед собой неопровержимое тому доказательство.
Услышав его шаги, она оторвалась от романа, чертова отравляющего романа, и улыбнулась.
Он ударил ее так сильно, что сломал ей нос. Хлынула кровь, вид которой сразу же возбудил его.
Она выдержала три удара. А могла выдержать их сколько угодно, если бы он пожелать осыпать ее градом ударов.
Но одних лишь ударов Виктору было мало. Он вырвал книгу из ее рук, отшвырнул прочь, схватил за густые, цвета бронзы, волосы, стащил с кресла, бросил на пол.
Лишенная возможности отключить боль, она страдала. И он знал, как довести эти страдания до максимума. Пинал и пинал ее.