Blue Strawberry
Шрифт:
– Хм, – достал из-за пазухи свой веер Урахара, – это может многое чего значить. Причем многообещающего... Кагероза каким-то образом извлек утраченную информацию о рейгаях и душах плюс, спрятанную однажды им в Разделителе миров. Это мы знаем. Катотсу, непременно поглощающая в себя любые частицы с духовной силой, затягивает в себя объекты без разбору… Но, что если объект не излучает духовную силу? Логично предположить, что он может войти в Катотсу и забрать то, что ему требуется, а после – беспрепятственно вернуться обратно, ведь хаос духовных частиц просто не реагирует на него и не притягивает. Очевидно, Кагероза использовал для этого какой-то специальный бездуховный рейгай, но ведь душа Куросаки-сан сейчас в схожем состоянии…
Ичиго смотрела непонимающе, но что-то в речах гения
– Внутри Катотсу должна была непременно остаться частичка твоей души, Куросаки-тян, – завидев вспыхнувшие живые огоньки в карих глазах временной синигами, Урахара выложил все начистоту: – И ее можно вернуть, если ты… не побоишься отправиться за ней.
– Чего?! – Сходу возразил Джагерджак. – Я не пущу ее туда!
– У тебя нет выбора, – рыжеволосая посмотрела на арранкара категорическими, но в то же время и нежными умоляющими глазами. – И у меня тоже этого выбора нет… Если это единственный шанс вернуть часть моей силы и сделать еще хоть что-то, чтобы помочь Нозоми и остановить Кагерозу, я готова пойти туда и попытать удачу.
Джагерджак недовольно фыркнул, не в силах смотреть в ее всегда побеждающие его глаза, и вышел из комнаты, демонстративно хлопая дверью: «Ее жизнь катится ко всем чертям, а она думает только о какой-то зеленоглазой соплячке! Упертая, как незнамо кто!»
«Что за упрямец, – вторила ему в мыслях Куросаки, опуская грустные глаза в пол. – Неужели ты не понимаешь, что для меня это важно… И мне, как ничья другая, нужна именно твоя поддержка…»
– Он вернется, Куросаки-тян, – Урахара протянул девушке очищенные мандариновые дольки и улыбнулся мягко, как дочери: эти проблемы великовозрастных детей забавляли его, но в то же время он, кажется, прикипел к ним всем сердцем и не мог оставаться безучастным, как прежде. У рыжеволосой синигами выработалась вовсе не странная зависимость на этого дерзкого и эмоционального арранкара, которая носила название «любовь». Да и сам голубоволосый гордый Пантера оказался только внешне таким колючим и независимым, тогда как его вновь приобретенная душа неумолимо тянулась к Куросаки невидимым клеем с таким же названием.
«Яре-яре... – Усмехнулся Кисуке в мыслях, – любовь порой весьма сложная штука...» Он улыбнулся теперь и в реальности, которую насквозь пропитали обнадеженные взгляды всех друзей:
– Ну, если все решено, значит, добро пожаловать вновь в Разделитель миров, Куросаки-тян...
====== LXXXI. АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ: ВНУТРИ ХАОСА И ВНЕ ВРЕМЕНИ ======
Будь вечер выходного дня более многолюдным, то кто-нибудь на улочках Каракуры непременно бы подметил совершенно невероятную картину – рыжий игрушечный лев беззаботно вышагивал на двух задних лапах и к тому же еще что-то и говорил. Прислушавшись ближе к чудаковатому созданию, среди частых всхлипов и нечленораздельной болтовни, можно было разобрать одно слово, которое львенок повторял не первую тысячу раз.
– Нозо-о-оми... Кхе-е-е... Нозо-о-оми-и-и...
Перед глазам-пуговками модифицированной души вновь и вновь разворачивался двойной кошмар для Кона: в появившийся портал Разделителя миров Нозоми уносил за собой жуткий и хохочущий Кагероза, а рядом, в двух шагах, в реальности Каракуры, смерть загребала Ичиго в свои не менее жуткие лапы.
– Ич-чиго-о... Сестренка... – Всхлипнув опять, львенок вытер лапой нос.
...Это потом, спустя час, проведенный в дремучем лесу и показавшийся ему вечностью, Кон услышал, что рыжеволосая синигами не умерла, а полностью утратила свою силу, а, значит, и синигами называться больше не могла. Белые одежды вместо черного шихакушо проводника душ ярко об этом свидетельствовали. Причем настолько ярко, что у бедного Кона, за час беспомощного лицезрения угасшей Куросаки, беспощадно резало болью и ужасом глаза. Кто знает, если бы не связывающее заклинание Нозоми, пригвоздившей его к каменной плите с целью оберегания его от опасной встречи с Кагерозой, то, возможно, Кон спас бы не только саму Нозоми, но и Куросаки. Но, увы, он был маленьким, слабым, беспомощным куском ваты, неспособным ни на что и потому вынужденным смотреть на то, как его друзья сражаются и как они умирают, совершенно не
имея возможности как-то им помочь или спасти.– Я совершенно бесполезен... – Проронил унылый, безумно печальный голосок Кона. В его глубине причины этой печали и боли кричали с невероятной силой и искренностью, отчего на глаза-пуговки вновь наворачивались слезы. «Как же это несправедливо быть таким маленьким и слабым...»
За спиной плюшевой игрушки послышались недалекие и приближающиеся шаги. Обычное дело в таких случаях – превратиться в куклу: в большинстве случаев грязного рваного льва просто никто не замечает и прохожие проходят мимо, но иногда в особо сознательных горожанах появляется желание забрать бедную старую потрепанную, но все же милую зверушку домой, отстирать ее, заштопать и уложить в чью-нибудь детскую кроватку. В любом из случаев, Кон был волен в своих дальнейших действиях, и обязательно возвращался к Ичиго, куда бы судьба его не занесла.
Однако сегодня ему не хотелось никуда попадать: он решил побыстрее найти свою рыжую хозяйку, уткнуться в ее теплую руку носом и ощутить, что она жива, в отличие от неведомой судьбы Нозоми. Чьи-то шаги за его головой становились все ближе и ближе и это почему-то тревожило его: тихие и неторопливые, они доказывали, что кто-то подбирался к нему, точно охотясь, в то время, как сам Кон молился, чтобы его просто не заметили...
– Ага! Попался! – Сильная рука ухватила за шиворот львенка, и тот непроизвольно задергал ногами и руками в разные стороны под недовольное роптание, совершенно забывая о том, что должен молчать. Но властная рука сама легла ему поперек бездонного на брань и проклятия рта, отчего Кон вынужден был взглянуть на обидчика.
Голубые усмехающиеся глаза спокойно наблюдали за истерикой вырывавшегося говорящего игрушечного чудища, но так и не давали ему проронить ни слова. Все-таки Джагерджак понимал, что картина, в которой громадный детина говорит с ожившим плюшевым львом попахивает психиатрической клиникой, ну, или какими-то клиническими исследованиями. А атмосферы лаборатории Маюри ему хватило и так на всю оставшуюся жизнь.
Секста завернул в ближайший переулок, чтобы не привлекать ничье внимание:
– Я отпущу, если заткнешься, – кивнул он глазам-пуговицам. Кон согласно кивнул в ответ.
– Как сестричка?! – Не медля и не выполняя поставленного условия, выкрикнул Кон, хватая – немыслимое дело – арранкара за грудки. – Ты чё бросил ее?!
– Совсем сбрендил? – Джагерджак еле отцепил от себя доставшего его «зверя». – Ты забыл, что это я ее нашел и вытащил из того леса?!
Кон рассеянно кивнул: да, именно голубоволосый наткнулся на Куросаки и на него тоже посреди того злополучного места, насквозь пропитанного бессилием и горечью утраты. Дикий рев поверженного очередным болезненным ударом Пантеры дополнил и без того ужасающую картину, заставляя Кона ни на шутку испугаться за ухажёра Куросаки: в его впивавшихся в безжизненно белые одежды временной синигами глазах кричало безумие и сиюминутная расправа над тем, кто посмел сделать подобное с его любимой.
Кон покачал головой из стороны в сторону, до сих пор ощущая мурашки в своей душе, поскольку они не могли бегать по его телу. Он вновь бросил удивленный взгляд на Гриммджоу, откровенно не понимая, как после той сцены, он вообще сумел отлепиться от Ичиго?
– Все с ней уже в порядке, – проронил тот, – и заканчивай сверлить меня глазами.
– Заканчивай?! Так какого хрена ты здесь бродишь? А не сидишь рядом с ней?!
– Много ты понимаешь, бесчувственный кусок ваты.
Кон обиженно всхлипнул:
– Может и не много. Но я никогда не стану таким дураком, который теряет бесценные моменты побыть с самым важным для него человеком... Если бы мне только дали шанс увидеться с Нозоми, я бы ни за что не отпустил ее. Хоть я всего лишь бесполезный кусок ваты...
Джагерджак хмыкнул: говорить не хотелось, уж слишком красноречиво высказался этот маленький храбрый лев, не нуждавшийся в похвале, как и не вызывавший возражений. Арранкар потеребил «зверя» за макушку и сунул того себе за пазуху. Оба «кошака», принадлежавшие одной и той же хозяйке, покорно возвращались к рыжеволосой, зная, что и она их непременно ждала.