Бочка порядка, ложка хаоса

— Не получается… — растеряно произнес первый голос где-то в небесах. — Кто ему поставил такой щит?

— Сейчас посмотрю, — недовольно сказал визгливый.

И до Максима резко дошло, кто именно там говорит. Наверняка похитители, любящие бросать похищенных в кустах. Опять вырубили и пытаются что-то сделать с фасолью. Вряд ли что-то хорошее. Возможно решили еще больше ускорить рост.

Только на этот раз он почему-то оказался за маминой стеной, даже вне пределов своей чаши. Из-за щита, что ли? Других отличий вроде нет.

— Странно, — сказал визгливый голос над головой. — Придется потратиться.

И Максим решился. А чего ждать? И так дождался, дальше некуда.

Парень оглянулся. Потом понял, что бежать никуда не надо, грань по-прежнему ощущалась рядом, как поток хаоса, когда тянешься за оружием. И он потянулся. Только не за оружием. А за плотной материей. И она послушно потекла навстречу, плавясь и формируясь в очередной меч. В саблю или ятаган, или что-то среднее.

— А это еще кто? — удивленно спросил голос первого похитителя над головой.

Визгливый ругнулся.

Максим хихикнул и замахнулся, решив, что терять нечего.

— Мальчик, исчезни, — ласково, как змей Каа попросил визгливый. — Тебя это не касается, а лечиться будешь долго.

— Касается! — жизнерадостно возразил третий голос, очень знакомый.

И Максим рубанул саблей по фасоли, как можно ближе к земле.

Меч вспыхнул и осыпался тающими налету осколками. Фасоль звякнула, как потревоженная тарелка барабанной установки и стала заваливаться. А потом поступила точно так же, как накопитель, который Максим резал ножом из хаоса. Что-то потекло, трава загорелась, мгновенно, пламя поднялось выше стены, и Максим исчез.

Кажется, он доигрался с огнем. Кремация, чтоб ее.

Но почему-то все еще мыслил. Только недолго. Пришла тьма и проглотила его, как та гадюка зазевавшуюся лягушку.

Вокруг опять было темно и пусто. И ничего нигде не светилось. Тут существовали только голоса. За правым плечом кто-то икал и тихо матерился. За левым вяло напевал Штиль «Арии», безбожно фальшивя и безумно раздражая. Над головой увлеченно повторяли таблицу умножения трио голосов. Под ногами бубнили целым хором. А прямо перед лицом кто-то громко и обижено сопел.

Максиму очень хотелось протянуть руку и оттолкнуть того, кто сопит. Но руки не было. Странно как-то не было. Она существовала, когда он прислушивался к певцу и исчезала, стоило подумать о сопевшем.

Продолжалось это долго-долго. И, наверное, было страшно. Но Максим не умел бояться, забыл, как это делается.

А потом раздался щелчок, будто деталь стала в гнездо, и сопевший исчез. Слился, кажется с тем, кто был за левым плечом.

— Выплюнь гадость! — голос одной сестры возмущенно звенел в квартире. Стеклами звенел. Орать она с младенчества умела, если верить отцу.

— Макс, я тоже хочу, тоже! — канючила вторая сестра, цепляясь за руку.

Да, именно с этого момента мир одного мальчишки разделился пополам. Мама тогда очень испугалась. И обрадовалась. Это так странно выглядело — одновременно испуганная и обрадованная мама. Максим не понимал, чего она боится и чему радуется. Ведь та гадость, которую требовала выплюнуть сестра, была всего лишь цветами, сорванными с акации за окном. А в них сладенький нектар. И он вовсе не лез на подоконник, чтобы эти цветы сорвать, мама запретила, да и не дотянулся бы он. Цветы сами прилетели, потому что мальчик очень этого хотел и вежливо их позвал. А мама все равно испугалась.

Но это было началом, первая деталька пазла.

Перед лицом взамен сопевшего появился кто-то другой, выдернутый из хора под ногами. Он гнусно хихикал и все время вертелся. Это раздражало еще больше, чем сопение, но руки опять не было. То одной, то другой.

— Что вы с ним сделали?! — прогремел голос в несуществующих небесах.

Темноту тряхнуло, как бутылку с минералкой и хихикающий исчез, то ли развоплотился, то ли слился. Запахло цветущей акацией и ночным морем. Запах ночного моря Максим умел отличать от дневного. Просто однажды забыл, как это делается.

— Ничего! — раздраженно рявкнул другой голос, но не менее громогласный.

— Эй, кажется, пацан умирает, — растеряно произнес третий голос чуть потише. — Он нас убьет.

— Как умирает?! — не поверил второй.

— Отойдите от него! — отчаянно потребовал первый, и тьму опять тряхнуло.

Перед лицом появились сразу двое соединенные друг с другом. Или один сиамский близнец о двух головах. Головы спорили между собой, несли какую-то чушь о векторах и секторах. И этот спор почему-то Максима успокаивал. Даже убаюкивал. Уносил далеко-далеко, а он не сопротивлялся. Как нужно сопротивляться он тоже не помнил.

Его унесло, затянуло. В какую-то другую тьму. Где не существовало вообще ничего, даже его самого.

Тьму опять колыхнуло, но это уже не имело значения.

Долго не имело значения.

Или меньше мгновенья?

— Просыпайся, спящий красавец, — ласково попросил женский голос.

Максим улыбнулся, попробовал открыть глаза и понял, что опять как-то оказался в первой тьме. Перед лицом кто-то испуганно трепыхался и пытался отодвинуться, но у него не получалось. А на несуществующих небесах продолжали греметь голоса.

— Исчезни, идиот, я его спасаю!

— Думаете, я поверю?! Сначала почти убили, а потом спасаете!

— Мне плевать, веришь ли ты! Аяр, не стой столбом, убери от меня этого ребенка!

— Я?!

— Нет, я отпущу ускользающего мальчишку и начну разгонять разных ненормальных!

— Убери от него руки!

— Если уберу, он умрет!

— Что ты делаешь с моим племянником?

Новый голос был тихий и, кажется, женский, но такой сильный и страшный, что Максим научился бояться и попытался отступить, спрятаться. После чего опять провалился во вторую тьму. И успел обрадоваться. Там тихо и спокойно. Там нет страшных женских голосов. Там вообще ничего нет.

Серая Кошка, как всегда появилась настолько не вовремя, что невольно верилось в ее феноменальное чутье. Аяр пытался оттащить полоумного пацана, якобы нанятого неизвестно кем телохранителя. Получалось у него плохо. Пацан сопротивлялся и пытался продавить Аяру щиты, успевая переругиваться и требовать убраться к демонам и чьей-то рыжей корове под хвост одновременно. Будь у него оружие, убил бы не сомневаясь и не сожалея.

Сам Айтэ стоял на коленях перед бессознательным телом и изо всех сил старался удержать ускользающее в неведомые дали сознание второго пацана. Родственника проклятущей Кошки. А ему мешал щит, мощный, с таким впору на войну ходить, или растить паранойю достойную этой ненормальной семейки. Еще ему мешали вопли телохранителя. Дождь. Беспомощность Аяра. И, наконец, то, что у умирающего пацана сознание по каким-то непонятным причинам двоилось, троилось, разрасталось кустарником, сплеталось пряжей и ускользало водой сквозь решето. А Айтэ ловил, проклиная тот день, когда в голову пришел простой до гениальности план. Нельзя было забывать, что с этой семейкой в принципе не может быть просто. И от возраста оно не зависит.