Боец 8: лихие 90-е

Глава 20

— Да, ты не ошибся, — проговорил Степаныч, оценивающе оглядев кафе и изучив меню. — Выглядит все вроде довольно прилично.

— А ты думал, в Америке одни гамбургеры все едят? — рассмеялся я.

— Думал — не думал, а только, знаешь, нормальное заведение найти в любой стране надо постараться, — ответил он. — Вечно или забегаловки, чтобы второпях перекусить, или рестораны, в которых ужин скоро будет стоить, наверно, как комната. Зажарят мясо чуть по-другому, чем обычно — и лепят ценник, как за чугунный мост! А здесь вроде цены пристойные. Хотя сейчас посмотрим еще на их кухню!

Мы заказали по салату, по горячему и по чашке зеленого чая. Я был безумно рад видеть Степаныча — пожалуй, еще сильнее, чем недавно Танка. Во-первых, он являлся для меня чем-то вроде ниточки, связывающей меня с родной страной. Во-вторых, я надеялся разузнать у него все, что меня интересует по поводу внезапного исчезновения из моей жизни Алины и такого же неожиданного появления в ней Семена. Ну а в-третьих, Степаныч был для меня кем-то вроде старшего товарища, человека, намного более опытного, чем я. У него всегда можно было спросить совета или получить моральную поддержку. Тем более что с тех пор, как я узнал, где он на самом деле служит, разговаривать с ним стало можно чуть откровеннее. Хотя, разумеется, как любой сотрудник спецслужб, он тщательно следил за каждым своим словом. В этом смысле лишнего из него было не вытянуть.

— Ну что, Степаныч, — торжественно произнес я, когда уже знакомая официантка принесла нам заказ, и мы жадно набросились на долгожданную еду. — Рассказывай! Как там наша Москва, стоит?

— Стоит, — хохотнул Степаныч, отрезая себе кусок мяса. — Чего ей сделается! Можно подумать, ты десять лет назад уехал, а не два месяца.

— Ну, знаешь, сейчас все так стремительно меняется, что можно и через неделю город не узнать, — парировал я, поедая овощной салат.

— Да ладно тебе, не до такой уж степени, — улыбнулся Степаныч. — Все, что могло измениться, уже изменилось. Сейчас только успевай глядеть, как кто в новом времени осваивается и развивается. Кто в бандиты, кто на дне, а кто в честные бизнесмены пытается податься. Только, я тебе скажу, честный бизнес у нас — это… — Степаныч махнул рукой, как бы давая понять, что дело это безнадежное. — Хотя кто его знает. Может, и наладится все через какое-то время. Но на наш век работы нашему брату точно хватит.

— Ну да, — согласился я. — Скучать в ближайшее время точно не придется.

Я-то знал это, как никто другой. Степаныч, при всем моем уважении к нему самому и к месту его основной работы, при всем своем желании не мог знать, что ожидает страну в ближайшие тридцать лет. Но в главном он был, несомненно, прав: тем, кто следит за исполнением законов, на затишье в работе жаловаться не придется, это точно.

Дальше Степаныч рассказал мне о том, как живут наши общие знакомые ребята, оставшиеся в Москве. Я рад был узнать, что никто из них не забросил тренировки. Напротив — мой отъезд в Америку вдохновил их на то, чтобы работать еще усиленнее. Ведь у них перед глазами появился живой и наглядный пример того, как собственным упорным трудом можно пробить себе в жизни такую дорогу, о которой раньше приходилось только мечтать.

— А этот-то наш, который якобы американец, — смеясь, рассказывал Степаныч. — Ну Юра, который как бы Джим, помнишь его?

— Как не помнить, — невольно улыбнулся я. — Такое представление мы с ним тогда устроили!

— Так вот это представление продолжается до сих пор, — подхватил Степаныч. — Его периодически на улицах узнают, подходят за автографами там, руку пожать, сфотографироваться иногда. А он, представляешь, настолько вжился в роль, что сразу переходит на английский! Уже так чешет — как на родном! И расписываться, стервец, по-английски научился. Я сам как-то наблюдал — выходил из зала, а он у входа стоит, и его какие-то пацаны облепили. Они, значит, к нему со всеми словами, которые с трудом по-английски запомнили — мол, мистер Джим, хау ду ю ду, сенк ю, вы супер, все такое. А он с серьезным видом им так же по-английски пишет — бест регардс, Джим. Ну не умора, ты мне скажи?

— Да, — ответил я после того, как просмеялся, живо представив себе эту картинку. — Теперь главное, чтобы в какой-нибудь из таких моментов к нему не подошел кто-то из знакомых, кто не знает его легенды. А то будет ему… сеанс магии с разоблачением.

— А! — Степаныч махнул рукой, — выкрутится. Это он тогда был таким прямолинейным и непонимающим. А как турнир прошел — он прямо вошел во вкус звездной жизни. Теперь один вопрос — как бы его спрятать до поры до времени. А то будет выглядеть несколько странно, что американец безвылазно торчит в Москве и ходит в один и тот же спортзал, при этом не выступает ни хрена.

— Думаю, можно будет его как-нибудь сюда и притянуть, — сказал я. — Ну, не на этот турнир, конечно, сюда уже поздно, но на какой-то из будущих — почему нет?

— Ага, — поддакнул Степаныч. — И потом кто-нибудь увидит «американца Джима», дающего интервью в Америке как русский Юра.

— Да брось ты, — возразил я. — Не такая уж он крупная фигура, чтобы за ним так следили. Поговорят еще месяцок-другой да забудут.

— Тоже верно. Ладно, давай лучше о деле, — Степаныч сменил тон на более серьезный, давая понять, что сейчас начнется тот разговор, из-за которого мы с ним в этот раз и повстречались. — Я, собственно, для чего сюда приехал-то. Конечно, «официально» я здесь присутствую, как тренер. Но, сам понимаешь, у меня есть еще и другая работа.

— Понимаю, — кивнул я. — И чем же ты здесь будешь заниматься?

— Дело в том, Боец, — начал рассказывать Степаныч, — что перемены в стране слишком уж сильно ударили многим по голове. Как только железный занавес рухнул, ребята с большими и очень большими деньгами смекнули, что в случае чего можно рвать когти за границу. И началось: чуть ли не каждый второй бандит полгода живет в России, полгода в Америке.

— То, что здесь русских бандитов до хрена, я уже заметил, — усмехнулся я.

— Вот-вот, — поддакнул Степаныч. — А откуда они берутся, по-твоему? Но здесь, понимаешь ли, существует один небольшой нюанс. Если на родине ты набедокуришь, то могут начаться долгие разбирательства: а кто, а что, а зачем, а почему он, а может быть, и вовсе не он, а может, он хороший парень, просто так получилось… А вот когда ты приезжаешь в другую страну, то ты, помимо всех своих прочих статусов, становишься еще и полноправным представителем своего государства.

— Тебя послушать, так у нас одни дипломаты по заграницам разъезжают, — усмехнулся я.

— Дипломаты или нет, — философски заметил Степаныч, — а только в восприятии коренных жителей любой страны каждый иностранец — лицо своего государства. Поэтому если кто-то приедет, например, сюда и начнет косячить здесь, никто не будет разбираться — кто он, зачем, почему и так далее. Может, его на родине вообще никто знать не хочет. Это не имеет никакого значения, для местных он все равно «русский» и все.

— Ну и что из этого следует? — переспросил я. — Пока что я ничего не понимаю, если честно.

— Сейчас поймешь, — кивнул Степаныч, — подожди. Так вот. В общем, такие безответственные товарищи, пафосно говоря, бросают тень на всю страну. Подмачивают ее репутацию, так сказать. А кроме них, встречаются еще и другие несознательные граждане. Это те, кто в России всяких глупостей наделают, а потом думают, что если они тут же сдернут в Соединенные Штаты, то здесь их никто не то что не найдет — даже заморачиваться на их счет не будет. По их представлению, Штаты — это такой огромный муравейник, в который нырнул — и все, пропал для всех, кто тебя знает, никто и никогда тебя больше не увидит. Не страна, а Бермудский треугольник какой-то.