Боец особого назначения
Шрифт:
– Завари, Витя, завари, - кивнул «важняк» и углубился в чтение…
98
Избитую до потери сознания тетю Варю бросили в каменный мешок, залитый дождевой водой. Забинтованного, стонущего Хункар-пашу бережно засунул в «уазик» и повез в Итум-Кале Апти Байсогулов.
Напуганные гоблины-охранники отвязали кавказских овчарок и погнали узников в Аргунское ущелье. Поступок тети Вари напугал их, и в этот раз охраны было вдвое больше против обычного.
Шла колонна, злобно рычали овчарки, хлюпала под ногами грязь. Дождь прекратился.
День на стройке прошел как никогда спокойно. Пленники сосредоточенно работали, охранники никого не трогали. Только овчарки изредка пытались цапнуть кого-нибудь в силу своей злобной кавказской натуры…
Все с тревогой ждали вечера, и он наступил. Едва колонна втянулась в ворота лагеря, как все увидели, что «уазик» начальника лагеря стоит на прежнем месте.
Услышав лай, из домика Хункар-паши выскочил Апти. Не было в нем прежней вальяжной уверенности садиста. Зато была злоба - жуткая, звериная, волчья…
– На плац козлов!
– зарычал Апти.
– Быстрее!
И снова выстроили на плацу узников. Апти окинул шеренги взглядом и кинулся к домику начальника лагеря. На полусогнутых, словно провинившийся пес…
Поскребся Апти в вагончик, словно мышь, и, согнув спину, нырнул внутрь. Через пару минут дверь снова распахнулась. Первым на пороге показался Апти. Он поспешно оглянулся и почтительно отступил в сторону. Секунду спустя на порог шагнул Хункар-паша. И пошатнулся…
Апти тут же подхватил своего начальника под локоть и помог спуститься вниз. Тут уж все рассмотрели, что левая половина обезьяньего лица уродца наискось забинтована. Поверх повязки криво сидела фуражка с высокой тульей…
Спустившись с крыльца, уродец оттолкнул Апти и быстро зашагал к плацу. Его правый глаз сверкал злобой, в руке начальник лагеря сжимал шомпол от «АК»…
Жалко выглядел Хункар-паша, как триста лет назад Карл XII под Полтавой. Вернее, даже как жалкая копия Карла. По воле некоторых высокопоставленных российских деятелей история повторилась - в фарсе…
Хункар-паша приближался к плацу, за ним семенил согбенный садист Апти. Охрана и узники безмолвствовали. Наконец начальник лагеря остановился посреди плаца и окинул шеренги злобным взглядом.
– Козлы, - рявкнул он, - сегодня ваша русская свинья лишила меня глаза! Эта сука подняла руку на меня! Но так это ей не пройдет! Сейчас вы увидите, что с ней будет! Тащите ее сюда!
Гоблины-охраники бросились выполнять приказ, и вскоре тетю Варю выволокли на плац. И поставили на колени у блестящих сапог Хункар-паши.
Женщина выглядела ужасно. Ее лицо распухло от побоев, волосы слиплись от запекшейся крови, жалкая одежда насквозь промокла. Но тетя Варя не чувствовала боли. Она потеряла обоих сыновей - самое дорогое, что у нее было. Страшего у нее отобрало государство, младшего она обрекла на мучения и смерть сама…
Боль утраты затмила собой физическую боль. И тетя Варя ее не чувствовала. Жалкая копия Карла - карлик Хункар-паша сжал кулаки:
– Ты умрешь, русская свинья! Но перед смертью ты испытаешь такое, что будешь молить меня о смерти! Ты слышишь?
Ах, какую ненависть
испытывал Хункар-паша. Как хотел он увидеть мольбу и ужас в глазах тети Вари. Но он просчитался, этот жалкий недоделанный карлик…Тетя Варя не боялась его. Она не боялась уже ничего. Она потеряла обоих сыновей, и никому не было до нее дела - ни депутатам, ни государству, ни хмельному президенту на даче в Барвихе…
И только природа сжалилась над ней. Она отобрала у женщины рассудок. И вместо того чтобы затрепетать от ужаса, забиться в истерике и молить о пощаде, тетя Варя засмеялась - громко и радостно. Так, словно и не было этой проклятой войны. И словно ее сыновья были живы. И словно они были с ней…
Счастливый смех тети Вари разнесся над молчаливым плацем. И вздрогнул Хункар-паша, словно от удара. И зажал уши. И захлебнулся в бессильной злобе…
Для своих подчиненных он был бог и царь. А для тети Вари он был никто - мразь, тлен, жалкий карлик, персонаж безумного спектакля. Смех тети Вари рвал Хункар-пашу на части.
– Заткнись, сука!
– завыл он и взмахнул шомполом, словно защищаясь.
И выколол он тете Варе глаз. Но та даже не вскрикнула. И смех ее не прервался, а стал еще более счастливым.
– Да заткнись ты! Заткнись, заткнись!..
– замахал окровавленным прутом Хункар-паша.
Конец дрожащего шомпола только с третьей попытки вошел в другой глаз женщины. И ослепла она окончательно, но смеяться не перестала… И взвыл тогда Хункар-паша:
– На куски режьте суку! На куски!!!
Верный пес Апти тут же выдернул из ножен тесак и одним ударом отсек тете Варе нос, потом ухо, следом второе… Потом взялся за пальцы.
Уже умолк смех, а оскаленный Апти продолжал кромсать тетю Варю на куски у ног начальника лагеря. Брызгала на блестящие сапоги кровь, и начал оживать Хункар-паша. Его единственный глаз налился торжеством. Он снова начал ощущать себя богом и царем…
99
Логинов заварил чай, перекурил и, держа чашку обеими руками, принялся прихлебывать целебный напиток. Архипов, не проронивший за все это время ни слова, тяжело вздохнул, провел рукой по лицу и поднял голову.
– Ну, что скажете?
– посмотрел на него Виктор.
– Хорошее письмо мне написал киллер?
– Да что тут скажешь…
– Как что?! Ведь он явно не врет! Все это правда! Я слышал об этой недостроенной дороге, но о том, что под Итум-Кале был настоящий концлагерь, даже не догадывался! Черт побери, как это может быть, а, Аркадий Антонович? Ведь это вы, Генпрокуратура, должны были вытащить всю правду об Итум-Кале на свет!
– Должны были… - вздохнул Архипов.
– Ну так в чем же дело?
– А дело, Витя, в том, что никто из узников концлагеря не выжил. Не осталось свидетелей, а сам лагерь, насколько я понимаю, сровняли с землей до прихода федералов… Вот и все. Хотя я деталей, честно говоря, не знаю. Ведь это прерогатива Главной военной прокуратуры…
– Да какая теперь разница, чья это прерогатива? Ведь это преступления против человечности! На них нет ни срока давности, ни экстерриториальность не распространяется! А свидетель - вот он, сам нашелся! Короче, я не уйду, пока вы не возбудите уголовное дело!