Боец особого назначения
Шрифт:
– Здравствуйте, здравствуйте, какими судьбами? Как здоровье? Хорошо, что встретил вас, хочу уточнить одну мелочь по колымской концессии…
Говоря это, Смирницкий под локоток увлек Бродского за угол, в укромный коридорчик. Здесь он воровато оглянулся и перешел на шепот:
– Короче, дело вышло на новый уровень. Учитывая твои э-э… связи с убитыми, я думаю, тебе об этом нужно знать. Логинов каким-то образом получил в Егорьевске от киллера письмо…
– Что за письмо?
– нахмурился Бродский.
– О его содержании мой человечек в Генпрокуратуре разузнать ничего пока не смог. Но зато
– Так, - быстро посмотрел на часы Бродский, - сегодня у нас что? Ага! Точно! Сегодня день ежемесячной плановой встречи генпрокурора с президентом… Вот черт! Как неудачно! Значит, поделать уже ничего нельзя… Тогда так! Срочно звони по «кремлевке» Волочкову и вели немедленно связаться с дочкой! Не по телефону, конечно, пусть подъедет к ней сам… Короче, к вечеру у меня кровь из носу должна быть копия этого письма! Понял?
– Но…
– Да не «но»!
– ухватил Смирницкого за лацкан Бродский.
– А чтобы копия была у меня, любым способом! Любым! Не получится втихаря, пусть дочка Волочкова выкрадет это письмо и с понтом потеряет!
– Как потеряет?..
– выпучил глаза Смирницкий.
– Обычно! По халатности! Посадить ее все равно не посадят, а я ей в качестве компенсации за моральный ущерб пару лимонов «бакинских» выплачу! Да хрен с ними - три для круглого счета! Так и передай своему Волочкову! И пусть не играет со мной! Раз дело дошло до самого президента, то шутки кончились. Поэтому или вы делаете, что я скажу, или я на ваших карьерах поставлю крестик с ноликом! И весь базар!
111
Самвел Матевосян невольно вздрогнул, опустил бокал с вином на стол и прикипел к сцене глазами. Справа как бы всходило солнце. Оно осветило стоящую посреди сцены декорацию - белый прямо - угольник выбеленной стены с окошком, дверью и соломенной крышей. Слева от домика торчал пролет самого настоящего плетня, на котором висело два глиняных горшка. Справа торчали невысокие кусты - вроде как огород.
Дверь скрипнула, и в проем шагнула молодая женщина в одной коротенькой полупрозрачной сорочке. Расположенный за сценой светильник подсвечивал ее сзади и снизу…
– Вот и еще одно утро наступило, - потянулась женщина.
– А моего казака все нет и нет. Как я соскучилась за мужскими ласками…
Потянувшись, женщина чуть приподняла рубашку. Ее край скользнул вверх по бедрам и остановился буквально в трех сантиметрах от того места, где бедра сходились…
Лобок женщины так и не обнажился, зато свет обозначил четкий силуэт - таз, линия бедер и между ними - торчащие короткие волоски. Самвел вдруг почувствовал, как штаны ему стали тесны…
Не зря Лечи Хайхароев закончил Институт культуры. Разложись на сцене стриптизерша - и то Матевосян возбудился бы меньше. А женщина вдруг вскрикнула:
– Ой, что это?
– Потом повернулась спиной и медленно наклонилась: - Ой, жучок!
Само собой, что все было рассчитано у Лечи - и угол наклона, и угол поворота. Край рубашки на этот раз задрался повыше. Лучи света, направленные снизу, осветили женскую промежность с короткими волосками. Но только на миг, потому что женщина тут же разогнулась и повернулась боком.
– Лети,
жучок, лети к своей подруге! Она по тебе истосковалась!На этот раз женщина высоко подняла обе руки, и под рубашкой в профиль обозначились ее груди - с торчащими кверху сосками. Самвел быстро протянул руку к столу и залпом осушил бокал с вином.
Чеченец в черном покосился на него и довольно усмехнулся. Знал свое дело Лечи, ах, как знал! Женщина не была красоткой, но армянина завела так, что только держись… Поставь сейчас Матевосяну на мотню чайник, и он бы вскипел!
А действо на сцене продолжалось. Отпустив жучка, женщина вернулась к двери и заглянула в дом:
– Валера! Бездельник, вставай! Солнце уже взошло…
Само собой, что, заглядывая в дом, женщина снова повернулась к зрителям спиной. Самвел беспокойно заерзал на стуле, чеченец в черном понимающе улыбнулся и долил гостю вина…
Тут на сцене появился четырнадцатилетний Валера.
– Здравствуй, сестра Анна!
– Здравствуй, брат! Слей мне, я хочу умыться…
Валера вскоре вернулся с ковшиком и принялся сливать «сестре» воду. Делал он это так неловко, что та совсем промочила свою коротенькую рубашку. Темные соски торчащих грудей прилипли к легкой ткани и проступили…
Самвел не заметил, как осушил второй бокал вина. Анна с «братом» вернулись в дом.
– Не подглядывай, негодник!
– крикнула женщина.
– Я переоденусь…
И тут же возникла напротив окна. Переодевайся она на столе перед Самвелом - и то армянин не возбудился бы так сильно. Но Лечи Хайхароев твердо усвоил основное правило драматургии - главное, разбудить фантазию зрителя. Остальное она дорисует сама.
И Самвел, затаив дыхание, глядел на окошко. А его фантазия дорисовывала остальное. И было это в сто раз более волнующе и возбуждающе, чем если бы Анна уселась на столе перед армянином и широко раздвинула свои ноги…
Анна переодевалась за окошком, в брюках Самвела полыхал огонь, а чеченец в черном довольно ухмылялся. И доливал дорогому гостю вина.
Наконец Анна вышла из дома - в одежде казачки. Из-за сцены донесся цокот, заржал конь, и на сцену въехал казак - молодой, с приклеенной бородой.
– Здравствуй, Иван!
– вскрикнула Анна.
– Как я тебя заждалась! Валера, возьми коня! Ваня вернулся!
Из дома выскочил Валера, поздоровался и помог слезть казаку с коня. Тот из всех актеров выглядел самым неубедительным. И в седле едва держался, и с коня бы не слез, не помоги ему Валера. Впрочем, Анна взяла все в свои руки.
– Устал, поди!
– вскрикнула она, поворачивая «мужа» спиной к зрителям.
– Ничего, сейчас я тебя обмою с дороги. Раздевайся, я сейчас! Принесу воды…
Казак едва успел отстегнуть шашку, как слева на сцену выскочил чеченец в папахе и бурке.
– Вот я и нашел тебя, русская свинья!
– крикнул он.
– Ты напал на мое селение и обесчестил мою сестру, но я тебе отомщу! Защищайся!
Чеченец сбросил бурку и выхватил устрашающего вида кинжал. Казак натурально испугался и не очень натурально выхватил из ножен шашку. Ее лезвие тускло блеснуло в свете лампы, и Самвел понял, в чем дело, - шашка была бутафорской, в то время как кинжал у чеченца был самым настоящим.