Бог одержимых

Надо сказать, поначалу судьба приятелей баловала: и подвигами, и удачей. Было интересно, было сказочно. Вот только беда подкралась нежданно и в чарующих взор доспехах - это была любовь. Любовь космических масштабов. Вернее, планетарных. На колени друзья поставили, но не Индию, а двух сестёр-тагалок, с которыми удалось познакомиться на одном из шумных базаров Малакки. И сами постояли рядом. Тоже на коленях. Да и не захотелось им с этих колен вставать. Видать удобными им показались циновки, которые сёстры по обычаю тагальских женщин всегда носили с собой.

Франсишеку повезло: один из трёх кораблей Антонио Абреу, на котором он удачно оказался, разбился и затонул. Сам Франсишек добрался до Амбоину, разыскал остров Мактан, на котором жили знакомые тагалки, да так и остался в раю, который полвека спустя назовут "филиппинским". Но его приятелю судьба приготовила терновник и дальнюю дорогу.

Фернан, и прежде не отличавшийся открытостью характера, теперь и вовсе замкнулся. Он получил ранение, потом второе. Он всё ещё латник, солдат. Никого не интересуют его чаяния. Ему бы дальше - на Восток. К своей женщине, к другу. А судно уходит в другую сторону, на юго-запад: Мадагаскар, мыс Доброй Надежды и наверх, на Север.

И вот он на родине.

Родни - никакой. За семь лет скитаний по чужим морям как-то подрастерялись приятели и подружки. Теперь он - чужак, без денег, без друзей и знакомых. По странной прихоти судьбы Франсишек находит возможность передать письмо о своей счастливой жизни в тагальском балангае, а я уж постарался, чтобы Фернан его получил! Родина в одночасье обернулась злобной мачехой. Фернан подсчитывает активы и приходит к выводу, что шансов у него нет: он не молод - ему тридцать два года, и у него есть цель, которая ему не по зубам.

Горькая смесь! Яд! Отрава...

Но это великий человек! Я повторяю: он - великий человек, задолго до того, как его именем вы разукрасили свои учебники по географии.

Не надеясь ни на что, не взывая ни к небу, ни ко мне, он глушил своё отчаяние учёбой.

Пять лет! Пять лет человек жил одиночеством и неисполнимой мечтой: добраться, доплыть, доползти до заветного берега, на котором его любят, помнят и ждут. У него удивительная восприимчивость к языкам. Месяц-другой стоянки в заливе, и он в состоянии вести непринуждённую беседу с аборигенами. Полгода - и они считают его "своим". Чуть ли не родственником. Вот так и получилась любовь. Слово за слово. А что же вы думали? Не от царапин же на коленках от тагальской циновки...

Чем он отличался от тысяч и тысяч таких же ветеранов, как сам? Скажу: памятью. Он помнил каждую секунду, проведенную в чужих морях, в чужих странах.

Память накатывает приступами. В такие минуты ему дурно. Он вновь на палубе. Пахнет Африкой. Зеленью джунглей, сдуваемой утренним бризом в океан. Море, конечно, тоже даёт свой вклад: соль, йод, водоросли... но дух зелёного материка не спутаешь ни с чем.

"Мы всегда выходили утром, - думает Фернан.
– Радовались туго натянутым парусам, ёжились от утренней прохлады и тревожно оглядывались на уходящую землю... Это потом, на обратном пути, кто-то искал глоток свежего воздуха на вантах, спасаясь от беспощадной аллергии к вездесущей пьяной пыльце. А кто-то наоборот, держался поближе к трюмам, месяц ходил под дармовым угаром, нанюхавшись молотого листа экзотических растений".

Он вспоминает раскалённую солнцем палубу, тёрпкий, тянущийся из трюмов запах перца, гвоздики, кориандра... Этот аромат густым облаком несётся впереди судна и ещё более длинным шлейфом крадётся сзади. Его ни с чем не спутаешь. Это запах удачи, золота и свершившихся надежд...

Надежд...

О чём может мечтать человек средневековой Европы долгими, сырыми вечерами? Это сейчас вы все "умные": телевизор, видак и компьютерные игры... что угодно, лишь бы не остаться наедине со своими мыслями. Словно диких зверей их боитесь! Низкие частоты на максимум, уровень громкости до предела терпимости соседей, Еретик, Квейк, Контр Страйк... "Мочи чтоб не замочили"... Весело вам. Вот дураки! Кабельное телевидение, кабельный Интернет, миллион каналов, и по каждому из них, ручейками, сливаете свою жизнь в канализацию.

Тогда было не так. Червя сомнений давить было нечем. Разве что утопить в вине.

Но вино - это отказ, тупик, признание немощи.

Фернан не хотел сдаваться. Он есть велик, этот Фернан! Он нашёл, чем себя занять.

Он учился. Всему и у всех. В основном, конечно, мореплавание и навигация, судостроение, медицина, торговое дело... А ещё был пекарем. Смешно вам?

Может, спросите, для чего? Молчите... Ну, тогда я так, без вопроса скажу: парню нужна была идея, позитивная программа. Он твёрдо знал, чего хочет. Но понятия не имел, как воплотить желаемое в реале. А идея, чтоб вы знали, не рождается в пустоте, и от сырости не заводится. Идея кормится знаниями. Только они, знания, мысли продуцируют.

О! Как в те времена было тоскливо следить за его мыслями!

"Идти по стопам путешественника Вартема?
– думал Фернан.
– Невозможно. Времена не те. Мусульмане выходками португальцев озлоблены до предела. Поймают и отрежут голову... Может, опять попроситься во флот Его Величества? Нет, это уже было. Флот идёт туда, куда прикажут, а не туда, куда мне хочется... Дезертировать у берегов Индии, а там на попутных малайских джонках?.. Не выйдет. За кораблями следят арабы и китайцы. Свои не застрелят - чужие убьют"...

Он не знал, что делать. Но он очень хотел...

***

А спустя полтысячи лет и в то же время одновременно (вот такой каламбур, дети Его...) в другой стране, в иной эпохе, сложилась ещё одна невиданная любовь.

Такая же отчаянная, непрошенная, злая.

Его звали Константин. Её - Галина, дочь начальника особого отдела советского торгпредства в Японии. Лёгкой атлетикой Галина занималась с восьми лет.

Когда Константин пришёл в столичное "Динамо", в её послужном списке было уже восемь побед на мировых юниорах, и второе место в Европе: сто метров с барьерами. Она была заслуженным мастером спорта: спецпитание, загранпоездки, всё как положено. И приятель у неё - шестовик Андрей. Не Бубка, конечно, но пятиметровую планку ставил так, для разминки.

Когда Андрей, подняв шест, шёл на разбег, ударная волна тревожила траву футбольного поля до самых границ вратарской площадки. Он набирал скорость, как спускаемый со стапеля линкор. Шест с ювелирной точностью опускался в приёмник, чудовищной силой сгибался вдвое, выбрасывая пилота наверх, а уже там, в небе, Андрей и вовсе был безупречен: идеальный "отвал", ноги параллельно шесту, вот он уже над планкой, прекрасная координация и пластика движений.

Зрители визжали от восторга, когда он, отбросив шест и строго направив указательный палец на примёрзшую к мачтам планку, спиной падал в шестовую яму. Он рисовал свой полёт настолько совершенно, что ему прощали даже пять девяносто, выше которых он так никогда и не поднялся. Он отлично пел, играл на гитаре и был классным парнем, душой любой компании. А ещё учился вместе с Галей на третьем курсе МГУ. Заочно, конечно...

У Константина не было шансов. <