Бог с нами

– А вы тогда откуда знаете?

Михаил Ильич задумался. Ольга молча смотрела на него, ожидая ответа. В темноте вокруг общежития под тяжестью желания любви трещали кузнечики, и она вспомнила рассказ Башмачникова. Казалось, будто в траве безуспешно пытались завестись десятки сломанных игрушечных танков, которые должны были отправиться на помощь двум солдатам.

– А черт его знает, – несколько удивленно признался, наконец, Миряков. – Может, рассказал кто? Да и вообще заметно ведь, нет?

– Знаете, – сказала Ольга, – мне очень понравилась сегодняшняя проповедь. От нее действительно становится как-то яснее и спокойнее. И дело даже не в словах: было во всем этом что-то настоящее. Наверное, в вас погиб гениальный актер.

– Ну, почему же погиб? Вот, играет вовсю. – Михаил Ильич отошел к краю крыльца и, засунув руки в карманы, поднял голову к небу, на котором очень медленно гасла пара ломаных линий, оставшихся от медленно сползавших, как капли по стеклу, звезд.

– Курить вот только хочется. Особенно в такие ночи, – сообщил он. – А Заратустра, как вы понимаете, не позволяет. Паства вряд ли одобрит мессию с сигаретой, если он, конечно, не растафарианин. Промахнулся я с учением, а менять уже поздно. Ну, так что? Вычеркиваете нас из списка подозреваемых?

– Лично вас – пожалуй, вычеркиваю. А за всех ваших прихожан вы готовы поручиться? Мало ли что у них творится в головах?

Миряков вздохнул:

– Если учитель не готов поручиться за своих учеников, это плохой учитель. Жулик он там или нет. Впрочем, вы мне все равно вряд ли поверите на слово, так что считайте как хотите. А я бы на вашем месте все-таки проверил местные секты. Вы, может, их сто лет знаете и считаете безобидными, но мало ли на какие высоты заводит людей духовный рост? Там, наверху, солнце еще жарче. Бывает, что все мозги людям выжигает. Вдруг кто-то решил отрубать себе согрешившие члены? А что? – оживился он, снова поворачиваясь к Ольге. – Это вполне может быть: слишком буквально понятое Евангелие. Как там было: «Если правый глаз соблазняет тебя, если правая рука соблазняет тебя…»

– И чем же могла согрешить или соблазнить, скажем, селезенка?

– Да чем угодно. Тело вообще сосуд греха.

– Я думала, сосуд греха – это женщина.

– Женщина – это сосуд жизни. Любви, мерзости, тепла, предательства, покоя. Одни пытаются вычерпать из него все хорошее, другие наливают всякую дрянь. В общем, женщина живет, чтобы брать, хранить и отдавать. Поэтому, кстати, она и не может существовать сама по себе, в отличие от мужчины.

– Есть в этом что-то… шовинистическое.

– Разве что по отношению к мужчинам. Думаете, это огромное достоинство, уметь существовать самому по себе? Да это вообще свойство, скорее, неодушевленной природы. Мужчина, кстати, довольно примитивное создание. Если женщина – сосуд, то мужчина – это, наверное, инструмент. Что-то вроде топора, одинаково хорошо приспособленного, чтобы создавать и уничтожать. Причем этими двумя функциями мужское предназначение, в общем, и ограничивается.

Михаил Ильич замолчал и принюхался. С запахами в последнее время тоже происходило что-то странное. Сейчас в воздухе отчетливо чувствовался аромат мокрых волос. Миряков поморщился и понюхал костяшки пальцев.

– Ну, раз мужчины – главные специалисты по уничтожению, то с женщин мы снимаем все подозрения? – по голосу было слышно, что Ольга улыбается.

Михаил Ильич вздохнул.

– Это было бы слишком просто. Женщины, между прочим, гораздо теснее связаны со всем телесным. С другой стороны, именно поэтому на такое членовредительство мог пойти, скорее, мужчина. В общем, не знаю. Взять хоть тех же хлыстов, учивших, что тело – сплошная мерзость и тюрьма для святой души: и Иван Тимофеевич Суслов там был, и Катерина Филипповна Татаринова. Мужчины и женщины, христы и богородицы. У вас тут нет случайно хлыстов?

– Нет, хлыстов вроде еще не было.

– Ну, не хлысты, так какие-нибудь скопцы или прыгунки. Я бы на вашем месте поискал секты, где слишком много внимания уделяют плоти. В плохом или хорошем смысле. Есть в городе что-то похожее?

– Сложно сказать. – Ольга переступила, и под ногой звякнула разбитая плитка. – Появилась у нас тут секта «Молох овец», так у них что-то вроде культа еды.

– Так проверьте их! Может, они едят эти органы? Между прочим, не такая уж бредовая версия. Вы не смотрели на эти убийства с гастрономической точки зрения?

Конец ознакомительного фрагмента.