Бог всегда путешествует инкогнито

— Простите, пожалуйста, где дом восемь по бульвару Берси?

Он посмотрел на меня удивленно.

— Понятия не имею, где это. А что там такое?

— Должен быть ПОПБ…

— А, так это вон там.

Он указал на одно из больших окон в газоне, рядом с огромной афишей Мадонны.

— Не паникуйте, концерт завтра!

Я побежал со всех ног и влетел в дверь, помахав приглашением перед носом охранника. Вывеска гласила: «Дворец спорта Пари-Берси». Вот не знал, что стадионы сдают залы предприятиям. Забавная идея!

— Зарегистрируйтесь, пожалуйста, — сказал охранник, указав на ряд столов, за которыми скучали регистраторши в синей униформе.

Я подошел, держа в руках картонную папку.

— Я опоздал, — сказал я нетерпеливо, предъявив приглашение.

Регистраторша не спеша поискала мое имя в списке, болтая с товарками.

Потом стала готовить бейджик с той скоростью, с какой позволяла длина ее накрашенных ногтей, потом отвлеклась на телефонный звонок.

— Ой, я долго не задержусь, — защебетала она в трубку. — Подожди меня, я иду к парикмахеру, он…

— Извините, пожалуйста, — вмешался я, — я очень опаздываю, и мне срочно надо попасть в зал. Это очень важно.

— Я тебе перезвоню, — сказала она, повесив трубку, и буквально испепелила меня взглядом.

С недовольным видом записав мое имя на бейджике, она протянула его мне и глазами указала направление, куда идти.

— Вон туда, второй вход слева.

В ее голосе прозвучал упрек.

— Благодарю, но… э… я не знаю, должен я идти вместе со всеми или нет: я выдвигаю свою кандидатуру на пост президента.

Она ошеломленно на меня взглянула и набрала номер на коммутаторе.

— Это Линда, регистратор. У меня тут один визитер утверждает, что хочет выдвинуть свою кандидатуру на пост президента. Что мне делать? А? Ладно, договорились.

Она подняла на меня глаза:

— За вами придут.

Пятнадцать двадцать. Время шло, а за мной никто не приходил.

Черт, не может быть! Неужели все насмарку?

Меня так мучила эта мысль, что я забыл про страх. Он испарился. Улетучился. Я, сам того не зная, нашел антидот.

Я увидел его издали и нервно сглотнул. Это был наш финансовый директор. Он подошел к регистраторше, и она указала на меня пальцем. У него от удивления глаза вылезли из орбит, но он взял себя в руки:

— Месье Гринмор?

Интересно, а кем я еще мог быть?

— Он самый.

От удивления он даже забыл со мной поздороваться.

— Мне сообщили, что…

— Точно так, я выдвигаю свою кандидатуру на пост президента предприятия.

С секунду он ошеломленно молчал. За его спиной о чем-то щебетали регистраторши.

— А вы… предупредили месье Дюнкера?

— Это уставом не предусмотрено.

Он разглядывал меня с явным недовольством.

— Пошли? — спросил я.

Он задумчиво кивнул:

— Следуйте за мной.

Я пошел за ним по длинной галерее с высоким потолком. Холодный воздух отдавал металлом. Так могло пахнуть в коридоре какого-нибудь завода.

Путь был довольно долгим, из галереи мы попали в переход, где стоял охранник. Тот кивнул моему спутнику. Переход привел нас в узкий и довольно темный коридор с низким потолком, такой длинный, что конца не было видно. Пахло как в подвале, и возникало ощущение, что находишься под землей. Наконец мы добрались до серой металлической двери с горевшей над ней красной лампочкой. Я прошел в дверь и… испытал самый большой шок в своей жизни.

Я оказался на сцене огромного, гигантских пропорций, зала, набитого до отказа. Люди сидели повсюду: напротив меня, слева, справа, сгрудившись на ступеньках… Их было тысяч пятнадцать, может, двадцать или даже больше… Трибуны уходили вверх, и все это огромное количество людей нависало надо мной со всех сторон. Словно пасть огромного чудовища, эта толпа могла запросто проглотить сцену, как пирожное. Зрелище было захватывающее, головокружительное.

Надо было вступать в игру. Мелких держателей акций было вполне достаточно, чтобы перевесить любого крупного акционера. Теперь моя судьба была в моих руках… Однако где-то глубоко внутри от секунды к секунде рос тревожный комок. И перед этой громадной толпой мне придется выступать… От одной мысли о такой перспективе меня затошнило.

Тут я вдруг понял, что финансовый директор идет дальше, удаляясь от меня. Я бросился ему вдогонку. Нелегко идти по сцене, сознавая, что на тебя смотрят двадцать тысяч людей. Походка поневоле становится неестественной. Мы направлялись в правую часть сцены, где стоял длинный, накрытый синей скатертью стол. Это был цвет нашего логотипа, который проецировался на огромном экране с другой стороны зала. За столом, лицом к публике, сидели человек десять: Дюнкер в центре, директора рядом с ним и еще несколько незнакомых людей. За их спинами были рядами расставлены штук пятьдесят кресел, видимо, для приглашенных. Я узнал только несколько знакомых лиц: коллег, наверное, тщательно отбирали.

Метров за десять до стола финансовый директор обернулся и рукой сделал мне знак подождать, а сам подошел к сидящим за столом остальным директорам. Я остался один, брошенный посреди сцены, словно мебель, которую поставили, не сообразуясь ни с каким смыслом. В такой ситуации трудно не почувствовать себя дураком… Я сунул руку в карман, приняв небрежный вид, но на самом деле мне было очень неуютно и унизительно быть выставленным вот так, в парадном сером костюме, всем на потеху.

Финансовый директор стоял перед президентом, слегка наклонившись вперед. Их разговора я слышать не мог, но было ясно, что моя кандидатура внесла сумятицу в развитие событий.

Дюнкер несколько раз принимался размахивать руками, указывая пальцем себе за спину, туда, где стояли кресла. Ни он, ни остальные на меня ни разу не взглянули. А я стоял, как вбитый в сцену кол, и не осмеливался поднять глаза на публику.

Наконец финансовый директор подошел ко мне и поманил за собой.

— Сядьте, пожалуйста, вон там, — сказал он, указав на кресло, которое какой-то здоровяк нес на руках из задних рядов.

Я пошел в ту сторону, довольный, что могу наконец хоть как-то двигаться, а прежде всего — могу отвернуться от публики. К моему большому удивлению, этот тип поставил кресло в отдалении, метрах в пяти-шести от остальных. Черт-те что… Меня изолировали, как зачумленного. Я сел, чувствуя, как во мне поднимается гнев. И этот гнев сразу придал мне мужества. Теперь я жаждал реванша.

Через несколько секунд один из незнакомцев, сидевших за столом, встал и подошел ко мне. Представившись ревизором, он попросил предъявить документы, а затем дал мне подписать какую-то бумагу, которую я бегло пробежал глазами по диагонали. Это была декларация о том, что я выдвигаю свою кандидатуру. Он тут же вернулся на место, снова оставив меня в одиночестве. Со своего кресла я мог видеть только спины директоров: ровную линию темных костюмов. Седые волосы единственной среди них женщины были коротко острижены, словно она стремилась затушевать свое женское начало, чтобы лучше интегрироваться.