Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Богатыриада, или Галопом по европам
Шрифт:

– Да я уж старалась, святый отче, старалась! – торопливо забормотала та, разводя руками. – И за волосы таскала, и за ухо, и даже ремнем… Да все без толку! Божится, что далее не помнит! Как читал, дескать, все помнил, что было писано, а как заловили – от страху позабыл!

– Позабыл, Бог свидетель! Вот крест святой! – парнишка с красным ухом всхлипнул и наложил на себя крестное знамение.

– Не поминай Господа всуе, бесстыдник! – рявкнул священник, побагровев. – Это грех!

– Батюшка, а пошто гневаетесь? Это же смертный грех, сами говорили! – то ли сбившись с толку, то ли от испуга ляпнул «отрок» и тут же взвыл: – Уа-а-а! Ухи мои, ухи!!!

– Оставь его! – приказал бабе поп, испугавшись,

что вопли услышат на улице. – Потом, дома поучишь!

– Уж поучу, батюшка, поучу, не изволь сумлеваться! – угодливо поддакнула та.

– И не за уши таскай, толку-то… Спусти штаны, да розгами, розгами! Ибо сказано в Святом Писании: «Кто жалеет розгу, тот не жалеет дитя свое», – мстительно добавил отец Онуфрий. – Да как следует!

– Уж всыплю, батюшка! Долго сидеть не сможет…

– Пожалуюсь в сельсовет, что ксплататоры бедноту истязают! – завопил перепуганный парень. – Да что там сельсовет, Семке Черногузову жалиться буду! Он на вас, батюшка, давно зуб точит…

– Анчихрист! – всплеснула руками баба, близкая к обмороку. – Ох, был бы жив отец… Тьфу! Да чтоб он на самой горячей сковороде пекся, безбожник окаянный! Ой, прости Господи, что так о муже покойном говорю… А все из-за тебя! – она снова больно дернула парня за ухо.

– Боже, за что ты так разгневался на род людской?! – возопил отец Онуфрий, молитвенно воздев руки. – Отроки отцов святых не уважают, доносом грозят! Сребреники иудины их манят! Куда дальше-то? Неужто конец света близок?!

– Ой, что-то там кричат на улице… – насторожилась баба. – Никак, голос женский… И тоже про конец света! Батюшка, сюда бегут! К вам!

Священник встрепенулся, поспешно отобрал у парня половинку бумажного листа с каракулями: «Атец Ануфрий абазривая окреснасти озира Онеги абнаружил окала альшаника абнаженую Ольгу», спрятал ее под рясу и принял озабоченно-встревоженный вид.

Послышался громкий, быстро приближающийся топот. Дверь распахнулась и в дом влетела запыхавшаяся Дарья Черногузова, глаза которой вылезали из орбит, а зубы мелко стучали.

– Конец света! Демоны! Мужа едва не убили! У Пуховых в доме нечистая сила! – тараторила она с частотой ручного пулемета. – Нечистая сила-а-а!!! Спасите!!!

Баба в темном платье ахнула, закрестилась, собралась было истошно завизжать, но не сумела: от лютого испуга перехватило горло. За нее это с успехом сделала попадья, матушка Олимпиада, до сей поры тихо и смирно возившаяся в углу за шитьем, как послушной жене и надлежало… За всю совместную жизнь святой отец и помыслить не мог, что в голосовых связках супруги кроется подобная силища! Чуть не заложило уши. А тут еще ободренная такой поддержкой Дарья, переведя дух, заорала снова, поминая нечистую силу…

Парнишка с красным ухом собрался было что-то сказать, но испуганно осекся, глядя на мамашу. Видимо, хватило ума сообразить, что жаловаться потом можно кому угодно, но задница-то своя, не чужая. Так что лучше не будить лихо, пока оно тихо.

Отец Онуфрий сначала топнул ногой и сердито сдвинул брови, рявкнул: «Цыц!», заставив умолкнуть матушку, затем внимательно оглядел Дарью, пытаясь увидеть признаки безумия. После чего шумно втянул широкими ноздрями воздух, силясь уловить запах перегара. Не обнаружил ни одного, ни другого, и впал в изрядный гнев. Особенно потому, что упрямо вертелась в голове похабная фраза, вычитанная где-то малолетним паскудником, начало которой было перенесено на бумагу… Тут отец духовный в полном расстройстве, а глупая бабища горло дерет, с толку сбивает! Ошалела, окаянная, очумела… Тьфу!!!

– Отчего орешь, орясина?! Отдайся, озолочу! – громко ляпнул он, уже плохо соображая, что говорит.

Глаза Дарьи и матушки синхронно полезли из орбит.

Глава 8

Даже

умные мужчины иной раз мыслят и действуют глупо, по шаблону… Впрочем, не станем слишком придираться к доблестному товарищу Пухову! Ну, вот поставьте себя на его место, даже без всяких волшебных перемещений между эпохами. Шлялись где-то, возвращаетесь домой сильно навеселе… и застаете зрелище, описанное во множестве анекдотов и поучительных историй. Жена рыдает, жена соперника орет, а сам соперник (пусть и бывший) лепечет что-то несуразное, да еще и угрожает вашей драгоценной половине. Дескать, не виноватый я, она сама сюда затащила, а потом еще и покусилась. На его невинность, надо полагать… Остатки сомнений развеяла чугунная сковорода. Воспользовался, гад, что хозяина нету дома, полез к Симке, та сковородой отбилась, а тут и «кабаниха» подоспела…

Боец полка имени парижских коммунаров все понял именно так, как поняли бы 99 из 100 мужиков на его месте. «Кабана» надо было проучить немедленно и как следует. Душа болела, обливалась кровью, кипела от праведного гнева и требовала действий.

– Ах, ты, паскудник! Ах, кобель! – с чувством произнес Пухов и приступил к возмездию. Правда, возникла крохотная заминка: руки-то были заняты! В правой – именной наган, а в левой – наполовину опорожненная бутыль самогона. Стрелять в «кабана» не стоило: бывший красноармеец был все-таки не настолько пьян и жесток, да еще и срок дадут за него, паразита… Разбить о его голову драгоценный сосуд? Душа возопила благим матом при одной мысли о таком кощунстве. Оставались ноги. Бить по самому дорогому и уязвимому месту «кабана» тоже не очень хотелось: во-первых, в деревне такие удары испокон веку считались «подлыми», во-вторых, так и убить можно, в-третьих, если и не убьешь, Дашка-то ни в чем не виновата, зачем ей попусту страдать?! Поэтому ударил по голени чуть ниже колена. Тоже, знаете ли, очень больно…

Сотрудник ГПУ с истошным воем рухнул на дощатый пол, схватился за ушибленное место, начал крутиться, яростно ругаясь, поминая пуховскую родословную и грозя жестокими карами:

– Уа-а-а!!! Что ж ты делаешь, ирод… Под суд пойдешь, вместе с бабой своей!

Боль и злость начисто вытеснили из его головы суеверный страх при виде волшебного повторного «перенесения». Не ударь Пухов, Семка точно так же трясся бы, как в первый раз, и крестился, шепча: «свят, свят!»

– Убивают, демоны! Спасайте! – донесся снаружи крик Дарьи. – Выручайте, люди добрые! Батюшку, батюшку вперед, со святой водой, с кадилом… Да иди же, делай свое дело! Ты отец духовный или где?! Изгони демонов святой молитвой! Да ладаном на них, ладаном, они его на дух не выносят!

Раздался дружный согласный гул. Видимо, к дому приближалась целая толпа.

– Остынь, окаянная! – огрызнулся отец Онуфрий (уж его-то бас трудно было не опознать).

– Признавайся, ты откуда?! – рыкнул ГПУ-шник, злобно уставившись на Лесовичка.

Тот, сбитый с толку, неуверенно ответил:

– Из лесу, вестимо…

– Ага! Я так и думал! – зловеще прищурился Семка, продолжая держаться за ногу. – Уж не от Березы ли?! Признавайся!

Лесовичок, у которого в голове все гудело, кивнул, глупо улыбаясь. Ясное дело, в лесу берез – хоть отбавляй!

– Попался, гад! – ликующе взвыл «кабан». – Ну, Петька, все! Ты арестован! Вместе вот с этим…

– Да за что же?! – хором ахнули Серафима и Марфа.

– Да смелее, смелее, толстопузый! Чего застрял?! – донесся сердитый крик Дарьи. – Или ноги не несут?

– Как с отцом духовным говоришь, ехидна?! Прокляну! – возопил в ответ отец Онуфрий.

– Еще не так поговорю! Живо, иди, прогоняй демонов! Маши кадилом, святой водой брызгай! Мужа там убивают, а ему хоть бы что! В ГПУ захотел?!

Поделиться с друзьями: