Богдан Хмельницкий

выдающихся бунтовщиков 2). Это совещание не окончилось никаким общепринятым

решением, но оно достаточно показывает нравственный уровень польского общества

того времени.

Весь понедельник происходила битва: козакп опрокинули несколько хоругвей и

набрали много пленников.

Во вторник с утра до вечера гремели с обеих сторон пушки. Козаки огромною

толпою выскочили из окопов, бросились на середину польской армии, и тяжел был для

них этот день.

Ночыо со вторника на среду козаки бросились неожиданно на польский лагерь, но

лунная ночь помешала их намерению сломить неприятеля внезапным напором 3).

В среду целый день шел проливной дождь, мешавший равно обеим воюющим

сторонам.

Ночыо с среды на четверток почти все козацкое войско бросилось на разные пункты

польской армии, но помешала, говорит современник, хлопам гроза и проливной

дождь.4)

Храбры и отчаянны были их выходки, хитры замыслы, которые обыкновенно

выдумывал и исполнял Богун; но страшная безладица не допускала их приводить к

концу начатого дела. Одни избирали начальником Джедясалия, другие Богуна, третьи

еще какого нибудь-вождя. Кансдая партия исполняла только то, что приказывал её

вождь, и не хотела действовать так, как хотел избранный другою партиею; а

начальники эти поступали нарочно наперекоръ

*) Staroz. Pols., I. Woyn. z koz. i tat., 320—Woyna dom. 4. 2, 36.—Bell, scytli. cosac.,

179—Кратк. опис. о коз. мал. нар., 32.—Летоп. пов. о Мал. Росс., 33.

2)

Дневн. Освец. Киевск. Стар. 1882 г. Ноябрь, 329.

3)

Staroz. Polsk., I. Woyna z koz. i tat., 321.

4)

Дневн. Освец. Киевск. Стар. 1882 г. Ноябрь, 332.

419

один другому1). Паны узнали о таком беспорядке н ободряли этим лсолнеров: «где

нет старшего, там ничего не сделает солдат, хотя бы у него была чертовская отвага».

б-го июля, в четверг, полякам привезли пушки; началась такая пальба, что козаки,

как они сами сознавались, думали, что земля под ними провалится. Они храбро

отстреливались, но польские пушки были больше козацких и наносили козакам больше

вреда. Тогда, подобно осажденным полякам под Збаражем, русские окапывали себя и

лошадей, хотя такая война была не в козацком духе. Козаки готовы были пойти в огонь,

в воду, но сидеть неподвижно и бояться выглянуть на свет было несходно с их

размашистою натурою. Джеджалий, принявший в третий или в четвертый раз

начальство, увидел, что, вместо поляков, они скоро начнут с досады бить друг друга, и

опять послал к панам предложение прекратить пальбу для начатия мирных

переговоров. Король принял его, но приказал держать наготове артиллерию. «Уже раз,

—говорили поляки,—они нас обманули; с ними надобно дружиться, а камень за

пазухой дер лгать» 2).

И вот в русском лагере собралась рада шумная, беспокойная, как бывала только в

крайних случаях угрожавшей гибели.

«Старшина нас покинула,—говорили русские;—Хмельницкий всему виною! Он

злодей, изменник, погубил нас! Мы выбились из ляшской неволи, а он нас опять

предал панам! Мы восстали... вот он нам за то и наделал беды! Он нарочно покинул

войско! Он иодрулгился с бусурманом и сам ушел с ним, а нас оставил на зарез! Будем

просить милости у короля; пусть только он сохранит наши Зборовские статьи; а злодея

Хмельницкого поймаем и выдадим. У нас будет лучше его гетманъ».

Тут среди разъяренной толпы явился митрополит Иосаф с духовными и успокоивал

волнение.

После разных споров и несогласий, решили наконец отправить к королю

посольство с предложением заключить мир 3). Посланы были три чиновника:

Чигиринский полковник (по другим белоцерковский) Крыса, миргородский полковник

Гладкий и сотник Переяславского полка Петрашенко 4).

В блестящих кармазинных кунтушах, как будто для показания козацкого богатства,

явились козацкие посланцы к Потоцкому.

«Мы пришли просить милосердия и пощады!»—сказали они по-латыни (все трое

были люди образованные) и поклонились почтительно.

Потоцкий воскликнул также по-латыни:

«Ах, вы, изменники! ах, вы, злодеи, каких на свете еще не было! И вы смеете

толковать о вере, представляете будто воюете за Церковь? Христиане ли вы, когда

побратались с неверными татарами и турками? Нет, вы недостойны видеть короля» 5).

*) Истор. о през. бр.—Woyna dom. Ч. 2, 38.

2)

Staroz. Pols., И. Woyna z koz. i tat., 325. — Pam. do pan. Zygm. Ш, Wlad. IV i

Jan. Kaz., П, 185.— Annal. Polon. Clim., I, 261.

3)

Истор. о нрез. бр.

4)

Ibid.—Staroz. Pols., I. Wojna z koz. i tat., 322.

5)

Staroz Pols., I. Wojna z koz. i tat., 822.—Hist. belli cos. polon., 158.

27*

420

«Милостивый пане,—отвечали козаки:—мы пришли просить прощения; немы сами

зачинщики зла; нас обманули лихие люди, привели нас насильно на войну, а потом

оставили» х).

Потоцкий продолжал им читать нравоучение; козаки просили прощения. Наконец

Потоцкий сказал им ласковее:

«Хорошо; дожидайтесь! Если его величеству будет угодно, вас позовутъ».

Перез несколько часов их позвали в королевский шатер, который тогда находился на

том месте, где теперь был ханский. Король сидел посреди сенаторов и воевод. Козаки

вошли, потупя глаза, и тотчас пали на колени. Петрашенко начал говорить речь:

«Козаки, побежденные тобою, великий король, и уцелевшие от смерти на кровавом

поле, умоляют тебя о милосердии. Мы преисполнили меру человеческих

преступлений, но думаем, что еще не превысили врожденного милосердия твоего.

Пощади кающихся, иди скорее умертви виновных! Сто тысяч повергают перед тобою

головы, готовые к отсечению, если тяжесть наших преступлений может быть смыта

только обильною кровью. Но к чему, государь, употреблять оружие против тех,