Боги, которые играют в игры

Я вернулся на центр плота и почти равнодушно пропустил мимо себя молодую пару на катамаране и толстяка на яхте. Пара просто не заметила меня, занятая только собой, а толстяк не счел нужным поздороваться. Более того, чуть не столкнулся со мной, видимо вначале посчитав выше своего достоинства, сворачивать с дороги такого типа как я. Но потом, сообразив, что плот массивней яхты как минимум втрое, да и сделан из бревен, а не из тонких досок, счел за лучшее все-таки повернуть. Он не мог понять, что у меня нет дороги. Что я, по сути, сама река, и плыву вместе с течением. Моя воля – воля реки. Мой путь – путь реки. Я так решил еще в самом начале пути. Тогда, правда, я думал, что плыть вниз по течению – это еще и приближаться к устью реки. К морю, к источнику всей жизни. К началу. Именно к началу, а не к концу. Наверное, поэтому я и выбрал плот. Или мне дали плот. Никто не знает, как мы выбираем средство передвижения, как не знает зачем и откуда он взялся на этой реке. Просто в один прекрасный момент человек приходит в себя и обнаруживает себя сидящим в лодке на большой реке. Он не помнит, что было до этого, и не знает, что ждет после. Река глубока настолько, что никто еще не достигал дна, или, по крайней мере, никто еще не возвращался оттуда. Одного я не могу понять – почему они все гребут в одну сторону, даже не представляя, что там находится. Почему никто из них не смотрит по сторонам – на берег. Ну и что, что по обе стороны реки только короткая полоса песчаного пляжа, или обрыва, за которым вечные скалы. Я, например, всегда внимательно наблюдал за берегом и не отчаивался. Это позволило мне узнать гораздо больше чем остальным. Иногда в скалах встречались бреши, сквозь которые можно было успеть разглядеть, что именно находится за ними. Я встретил такую всего один раз… всего один…. Хотя, наверное, их было больше – ведь я бодрствовал далеко не всегда. За разрывом в скалах был кусочек голубого неба… ничего особенного, если бы не сам факт бреши в стене скал. Если уметь смотреть и ждать, наблюдать и понимать то, что видишь, а не просто смотреть, то можно понять многое. Конечно я, как и другие, не знал кто я и зачем я здесь. Но уже точно знал, что именно находится впереди и позади.

Вернувшись к созерцанию облаков, я, тем не менее, не упускал из внимания и берег, краем глаза наблюдая за скалами. Но если верны мои идеи и, самое главное, расчеты, то мне не зачем следить за берегом еще как минимум день. Я тогда потратил больше недели, прикидывая в уме реально ли то, что я задумал. И потом почти час плясал от радости, когда понял, что я, наконец, понял реку. Понял настолько, что теперь точно знал, сколько мне еще плыть. Остался всего день. И теперь у меня есть надежда, что я не закончу свой путь как другие – я однажды увидел, как это происходит. Как-то раз на моих глазах одна, сильно обветшавшая лодка развалилась на куски, и старик, тщетно пытаясь удержаться на плаву, хватаясь за останки досок и весел быстро пошел на дно. В ледяной воде никто не мог продержаться долго. Я не успел бы подплыть, даже если бы имел весла на плоту, поэтому мне досталась только роль наблюдателя. В другой раз я увидел на торчащих из воды камнях останки какого-то плавучего средства. Предполагаю, что все, кто плыл в нем, также нашли свой конец на дне реки.

После этого я несколько раз пробовал, держась за бревна плота окунуться в воду. Она была шокирующе ледяной, но я все-таки понял, что если двигаться активно, то несколько десятков метров можно было проплыть, прежде чем мускулы окончательно сводило судорогой. Это было очень важно для выполнения моего плана.

Как ни странно, у меня не было никакого волнения касательно завтрашнего дня. Долгое время, что я провел, сидя в размышлениях на плоту, наблюдая за происходящим вокруг, приучили меня сохранять спокойствие в любой ситуации. Как всегда, я лежал на середине плота и смотрел в облака. Ничего не меняется на реке. И то, что я сделаю завтра – тоже ничего не изменит. Просто с поверхности реки пропадет одна единственная волна.

В начале нового дня я уже стоял на краю плота с шестом в руках и ждал. Я мог ошибиться в расчетах достаточно сильно, но я надеялся на удачу, что мне не придется провести в такой позе более чем несколько часов, и мои надежды оправдались. Спустя всего час я заметил впереди пенные барашки, говорящие о подводных камнях, которые разрозненными группами стояли правее центра реки. Ровно на моем пути. Покрепче ухватив шест, я скользящим движением отправил свой плот еще правее, затем на очередной группе камней, подходящих для этого я сместился еще к правому берегу. Проделав такую операцию около шести раз, я миновал этот каменный участок реки, приблизившись к берегу настолько, что от песка меня отделяло всего метров двадцать. Течение реки тут ощущалось намного сильнее. Берег стремительно проносился мимо. Я надеялся, что это только субъективное ощущение, так как с этого момента весь мой план должен был осуществляться буквально по секундам. И если я прозеваю нужный момент, то закончу сегодняшний день на дне реки. Наконец мне показалось, что момент настал, и я прыгнул в воду и стремительно поплыл к берегу. Вода обожгла меня холодом, а течение несло вдоль берега со страшной скоростью, но я знал на что иду и изо всех сил работал руками и ногами, пока, через минуту-другую, показавшихся вечностью, не почувствовал под ногами песчаную отмель, на которую так надеялся. С трудом поднявшись на ноги, которые уже сводило судорогой, я по колено в воде пошел к берегу. Несколько раз я падал в воду, когда особо сильная боль сводила мышцы, но все-таки добрался до короткого пляжа. Здесь маленькая полоска песка переходила в крутой обрыв, на который я тут же начал карабкаться. Конечно, это было безумием, и я бы мог еще сколь угодно долго сидеть на песке. У меня было достаточно времени до полуночи, когда река разливалась и затопляла эти прибрежные полоски песка вплоть до скал, но я не мог более терпеть неизвестность. Я должен был проверить, – стоили ли все мои усилия того, что я получу в конце. С трудом преодолев трехметровый склон, я поднял голову и посмотрел на скалы впереди.

Я не ошибся. В скалах была брешь. Та единственная брешь, которую я видел во время своего путешествия. Между двумя высокими пиками был промежуток, высота камней в котором, была всего метров десять. Я обернулся и посмотрел на реку. Мой плот уже приближался к острым подводным рифам, которые усеивали все дно реки возле правого берега. Я хотел посмотреть, как мое жилище, служившее мне верой и правдой столько лет, разобьется в щепки.

Мой план начал оформляться, когда пару лет назад мимо меня на высокой скорости прошел первоклассный гребец. Я посмотрел на его профиль (он даже не повернулся, чтобы взглянуть на меня) и вспомнил, что я уже видел этого человека несколько лет назад. Он также и почти на той же скорости прошел мимо меня в том же направлении. Тогда я сначала не поверил своей памяти. Потом подумал, что, возможно, он повернул назад, а теперь опять меня нагнал… но я бы запомнил человека, плывущего мимо меня ПО течению. Вывод напрашивался сам собой – река замкнута. Все гребут по кругу. Нет ни начала, ни конца. Нет никакой разницы, плыть ли по течению вниз или грести изо всех сил против течения. Я убедился в этом, еще раз встретив другого уже знакомого гребца. И вот тогда я задумался над тем какова же продолжительность реки. Конечно, скорость реки и скорости гребцов я оценивал приблизительно, но после долгих расчетов я понял, что она не так велика, и очень скоро я опять начну встречать те же места, которые уже проплывал когда-то.

И вот тут-то у меня в голове и родился тот план, который я только что воплотил. Я вспомнил про брешь среди скал, что видел когда-то давно с правой стороны реки. Течение реки в этом месте таково, что если броситься вплавь к берегу, как только видишь этот проход, а увидеть его можно не ближе чем с центра реки, из-за высоких обрывов по берегам, то даже если хватит сил доплыть в до правого берега ледяной воде, что уже вызывало сильные сомнения, то пловца отнесло далеко вперед и разбило бы о камни, на которые несло сейчас мой плот. Камни тянулись так далеко, что если высадиться еще дальше, вниз по течению, то невозможно было бы до разлива реки дойти до этой бреши в скалах. Попасть к ней можно было только ЗНАЯ о ней заранее. Только зная, что река замкнута, приблизительно подсчитав ее длину и оказавшись у правого берега заранее, причем без шанса отвернуть в сторону в случае ошибки.

В этот момент я отвлекся от воспоминаний, так как плот приблизился к камням. Тут произошла совершенно неожиданная вещь – внезапно возникшая гигантская речная волна перебросила мое бывшее жилище через острые камни и выкинула на середину реки.

Плот продолжил свое путешествие вниз по течению. Вероятно, в ожидании нового странника. Интересно, сколько легенд родит мой пустой плот у проплывающих мимо гребцов? Ведь никто еще, включая меня, не видел лодку без человека в ней.

Я, повернувшись спиной к реке, пошел к скалам.

Я уже слабо удивился, когда, пройдя через бреш в скалах и преодолев небольшой завал камней, увидел дорожку с редкими следами когда-то прошедших людей, которая, плавно извиваясь, вела по ущелью.

Несмотря на давно таившуюся в душе надежду, мое сердце все-таки вздрогнуло, когда очередной поворот вынес меня к выходу в большую долину с редко стоящими деревянными домами. Первыми меня заметили дети, игравшие возле крайнего дома.

Через некоторое время я увидел, что мне навстречу идет группа мужчин и женщин. Они не удивились, увидев меня, а значит, я был не единственным кто пришел к ним от реки. Возможно, они все появились здесь таким образом. Я неуверенной походкой шел к ним, чувствуя, как странный ком подкатывает к горлу, а легкие слезы радости выступают на глазах, по мере того как я все уверенней различал улыбки на их лицах.

Мой лучший враг

Знаю, нет вокруг

Никого, кто скажет, что я – его печаль.

Стоит ли радоваться, принадлежа лишь себе?

(Фудзивара-но Корэмаса)

Ты, наверное, уже понял, что означает это письмо. Ты достаточно хорошо меня изучил, мой лучший и сильнейший враг, и знаешь, что я всегда посылал короткие письма всем тем, с кем мне вскоре суждено было сойтись в поединке, и кого я считал достойным соперником. Достойными того, чтобы перед тем как быть убитыми мной понять и осознать причину моей ненависти и уважения к ним.

Письмо к тебе обещает быть длинным, о мой лучший враг – ибо мое уважение к тебе безгранично, ненависть глубока, а счет, который я собираюсь предъявить тебе, не мал. К тому же, ты остался последним из всех тех, кто имел честь называться моим врагом. Ты вообще остался последним, к кому я был бы неравнодушен. Твоими стараниями я остался один на этой земле, земле моих предков, без врагов, друзей и родных, не оставив наследников. В моем старом доме вместе со мной живут чужие мне дальние родственники, ухаживающие за восьмидесятилетним стариком, и, похоже, никак не могут дождаться, когда же старый, выживший из ума самурай покинет эту грешную землю. Они думают, что я не только стар, но и слаб духом в той же степени что и разумом, однако, мой враг, ты уже должен был ощутить, что дух мой столь же тверд, как и лезвие моего клинка.

Я распахнул все двери в своем жилище, впуская к себе в гости утренний прохладный воздух, ведь мне больше некого пригласить к себе, и в последний раз наслаждаюсь видом моего сада. Чуть поодаль, на склоне горы, теряясь в голубой утренней дымке, женщины аккуратно, словно осенний ветерок, срывают листки с чайных кустов. Осень скоро накроет и мой сад, так же как осень старости накрыла, щедро посыпав травами забвения мой разум. Я теряю воспоминания одни за другими, сохраняя в своей памяти лишь потери да наиболее яркие победы. Вот та девушка, что, опасливо косясь, поставила возле моих дверей плошку с рисом и быстро исчезла – была ли это служанка или она является какой-то дальней родней мне? Как ее зовут? Старость сдула все ненужные знания, словно пыль со старого манускрипта, оставив мне только самое важное – ненависть к тебе, о мой враг, горечь побед и потерь.