Бои в застое

Андропов помолчал, побарабанил по столу.

– Поэтому, несмотря на такое печальное начало, – он усмехнулся, глядя на синяк на лице, – с этого момента наша организация будет тщательно за вами следить и контролировать за каждым шагом.

– М-гм, – скептически хмыкнул Миша, потрогал синяк на лице, – я, боюсь, подобный контроль будет для меня очень тяжелым.

– Ну, разумеется, до такой ситуации контакт сотрудников доводить не разрешалось. Так же, как и проводить превентивные аресты.

Миша с интересом посмотрел на всесильного главу КГБ.

– Мы сейчас оказались в положении незадачливого охотника из анекдота. Помните диалог:

Я медведя поймал.

Так тащи его сюда

Так он не поймает.

Вот и мои охотники. Поймать – поймали. А дальше? За что? Как и куда? По какой статье судить? Ничего не понятно. Ни мне, ни боюсь советскому суду.

Миша почувствовал, как по коже прочувствовал тревожный ветерок:

– А вообще не судить нельзя? Я не чувствую себя ни в чем виноватым перед обществом и государством.

Андропов тонко улыбнулся, ничего не ответил, обратился к следователю:

– Товарищ Семенов, нельзя ли нам распорядиться чаю и какую-нибудь незатейливую закуску?

И так многозначаще прикрыл глаза, что дураку понятно – третий в этом разговоре, безусловно, лишний.

Следователь не зря занял свою должность и получил звание. Он охотно козырнул и испарился, как бы исчез за чаем.

А Юрий Владимирович уже очень серьезно сказал:

– Дорогой мой, у нас нет времени. Поэтому, я буду с вами грубо и просто, вы уж извините. Да?

– Конечно же, – расшаркался Миша, не вставая, – умением спокойно жить подразумевает знание своего места в жизни. Не беспокойтесь, я не собираюсь раздувать щеки. Мое место меня устраивает.

Андропов сердито мазнул по Мише взглядом, потом смягчился, пояснил:

– Откровенно говоря, проблема не в том, что вы думаете, проблема в том, что об этих событиям подумает дорогой Леонид Ильич.

– А Леонида Ильича ни в коем случае нельзя беспокоить! – подхватил его мысль сообразительный Миша.

– С вами приятно работать, – немного облегченно сказал Андропов. Собеседника не надо было подводить к нужным выводам, он сам все понял. Уже как с единомышленником начал рассуждать:

– Предполагается иметь в виду два предполагаемых варианта:

Первое. Для того, чтобы излишне не беспокоить Леонида Ильича, совсем не упомянуть о произошедшем, синяк замазать, морально компенсировать из средств КГБ. Миллиона так два. А?

Второе. Рассказать товарищу Брежневу правду, но без крайностей? Разумеется, от компенсации мы отказываемся, если вы не против.

Миша напряженно думал. Проще быть честным. Нет, он должен быть замаранным, таким больше верят. Презирают, правда, тоже, но тут уж как получится. А Брежнева отрезать не получится, даже если получится. Слишком у него много независимых от КГБ каналов информации.

Он бесшабашно улыбнулся:

– От компенсации я бы не отказался не отказался. Свадьба скоро. А по поводу вариантов, по первому пути вряд ли у нас получится пойти. Слишком много имеется ртов. Увы, всех не заткнешь.

Андропов задумался, по-видимому, на какой-то миг он пожалел о сталинском времени, когда на всех достаточно было одного негромкого глуховатого окрика. Но потом, как человек прагматический, он стал размышлять выходы в нашем времени:

– Значит, второй путь?

– Второй! – твердо подтвердил Миша, – коммунистическая идеология здраво нам это показывает.

Если Костя Ярцеулов и шутил, то совсем немного. Какие уж тут шутки при таком-то объеме коммунистического строя!

Глава 26

Кажется, можно немного отдохнуть. Пора заняться Светой, которая явно уже начала обижаться. Не рассказывать же, что с ним случилось.

С точки зрения Миши она уже давно стала для него важным фактором современной жизни, помогающей лечить Брежнева.

Для начала он позвонил своей ненаглядной в предчувствии разгона. Он не очень-то ошибался. Света, сумевшая соединиться с ним только три раза при трех десятках попытках соединения, была настроена агрессивна и очень зла, как свежая ядреная горчица. Видимо, уже считая Мишу своей неотделимой собственностью, с которой можно сделать все, она свирепо ругалась и буквально орала на него.

Миша смирено выслушал этот классический пример женской свирепости, философски подумав, что такая хорошая была девушка и такая получилась сволочь. А ведь еще не жена. А что будет потом?

К счастью, Света по своему возрасту и социальному положению была младшей, что подразумевало ее постоянные нравоучения. Дома на роль учителя вполне понятно мама, которая по свирепости была куда мощнее. Минуты через три после начала монолога Светы на тему «Все мужики сволочи, а ты вообще нехороший человек» ей пришлось прерваться и перейти к диалогу с матерью.

Тематика сразу же оказалась связана с морально-политической характеристикой сначала одной, потом другой, перемежающей с многочисленными историями из детства и юности избранницы Миши. Одновременно они обменивались впечатлениями о прошедших через жизнь Светы мужчинах. При этом оценки, как правило, были противоположными, поэтому оказывались сочными и достаточно неприличными.

Разговор двух женщин, похоже, затягивался до бесконечности и к тому же был не предназначен для посторонних, поэтому Миша властно вторгся в перебранку и объявил, что ему некогда и он, пожалуй, прекратит греть уши.

В чем, пожалуй, заключается серьезный недостаток неполных семей – это отсутствия практики взаимодействия противоположных полов. Мужчины и женщины привыкают слушать только себя. Света и Елизавета Сергеевна почему-то решили, что роль мужчины заключается в пассивном молчании и кивании в такт словам своих благоверных. Миша их разочаровал и женщины впали в ступор. Подождав немного, он положил трубку на положенное ей место.

Это нехорошо, когда женщина начинает нервничать и ставить мужчине условия. Многие думают, что такое поведение проистекает из капризности и избалованности женского пола. Но нередко это только следствие невнимание мужчины. Так что вывод: сам виноват.

Поскольку Миша серьезно провинился (объективные причины женщины во внимание не принимают), нужно было себя реабилитировать. Благо у Светы был повод и она требовала – глазами, губами, руками – чтобы ее мужчина был готов презентовать какой-нибудь подарок. А он разве против?