Боксер: Назад в СССР

Отряды, давно потеряв строй, гурьбой ввалились в столовую, но Тамара, как разъяренный тигр, выросла в проходе, расставив руки.

– Стоять!

– Чего стоять-то, жрать хочется, – забурчал кто-то из борцов, ему повезло, что старшая пионервожатая не услышала его наклёвывающийся басок. Да и говорил он так, чтобы не быть услышанным.

– Заходим по отрядам! Сначала идут Искорки. Так, Белозубов, нечего на меня так смотреть волком, мальчики всегда пропускают девочек!

– Ага, – зашептал недовольно Шмель. – Ща Шульц с девчонками пойдет и все сожрет, кабан. Видел, какой он Робин-Бобин?! Говорят, что за раз сжирает тройную порцию. Прикинь!

Я не удержался и хохотнул. По отрядам прокатился смешок. Сеня потупив взгляд, начал делать движения носком сандаля, как будто тушит окурок. Господи, ну какая ерунда их занимает.

Сеня действительно заходил с девчатами, так уж сложилось с построения, и это ему не особо нравилось. Обычно в столовых в пионерлагерях существовала очередность – у каждого отряда было своё время, отведённое на прием пищи, чтобы избежать столпотворения и нехватки мест. Сейчас же острой надобности в этом не было, поскольку пионеров у нас было примерно раза в три меньше, чем в обычном среднестатистическом лагере. Но старшая пионервожатая все же снова решила вставить пять копеек и взяла инициативу в свои руки.

Тренерам было до лампочки происходящее. Они встали чуть в сторонке и о чем-то переговаривались, пока Тамара налаживала дисциплину. А получалось у нее крайне неплохо.

Первыми через двустворчатые дверцы зашли Искорки и Сеня. Следом поплелись боксеры, а за ними борцы. Мы, легкоатлеты, зашли последними и минут десять переминались с ноги на ногу у входа.

– Угадаешь, чем нас сегодня будут кормить? – Шмель был занят тем, что принюхивался к запахам, добегавшим до дверного проёма.

– Запеканка творожная, – чётко определил я. – Ты в первый раз в лагере?

Мой последний визит в лагерь датировался десятилетиями назад, но сейчас все прежние воспоминания толика за толикой всплывали в голове. И я прекрасно помнил, что единственное, что могли подавать на завтрак пионерам из выпечки, были знаменитые творожные запеканки.

– Э… да, – нехотя признался Шмель. – Раньше меня родители к бабушке в деревню отвозили на все лето.

Домашний мальчик – вот это было не круто. Хотя тут всё зависит от того, какие приключения можно было найти в бабушкиной деревне.

– Как же тренировки? Пропускал? Бегунам нельзя пропускать. Да вообще, никому не желательно. Только шахматистам можно. Ха!

– А я ж только пошел на «легкую», – Шмель коротко пожал плечами.

Он снова принялся принюхиваться.

Столовка изнутри дышала свежестью, была хорошо освещена, на широких подоконниках кустилась герань и зеленели фикусы. Нас встречал самодельный плакат с надписью: «Приятного аппетита». На нем был изображен молодой улыбающейся поваренок. А второй плакат гласил: «Когда я ем, я глух и нем». Стены столовой были разукрашены олимпийской символикой и рисованными сценками с участием юных спортсменов. Чем мне всегда нравились такие рисунки, так это своей неповторимостью. Каждый был не похож на другой, и я, побывав в разных лагерях отдыха, мог это с уверенностью сказать. Вообще, в Союзе всегда умели создать свою атмосферу детства.

– Двери закрывайте, мухота налетит!

Слова Томы предназначались мне и Шмелю. Я решил особо не торопиться и все как следует рассмотреть, поэтому зашел в столовую в числе последних. Ну и теперь оглядывался, как баран на новые ворота. Ощущения, когда перед тобой оживает все то, что ты так хорошо знал когда-то, а потом не видел много много лет и считал исчезнувшим с лица земли, были несравненные. Будто заново родился. Хотя, это так и есть… Родился же? Не совсем, конечно, младенцем, но оно и лучше. Есть задел – возраста подросткового и мягкого. Лепи из тела что хошь…

Вернувшись, я плотно затворил двери. Вместо доводчиков в СССР ставили пружины или резинки, но здесь ничего подобного не было предусмотрено. Потому дверь нужно было вручную прикрывать.

– Ха! Ты был прав, запеканку подают!

Шмель, облизав губы, чуть не свернул голову, провожая одного из пионеров, уже усевшегося за стол. У него стояла тарелка молочного супа, стакан молока и творожная запеканка.

Я отрывисто кивнул, но промолчал. Не испытывал особой радости от надобности дружить с пацанами, по возрасту годившимися мне во внуки. Но теперешний возраст, скажем так, обязывал это делать, чтобы не особо выбиваться. Если это реальный СССР (а в этом я был уверен уже процентов этак на девяносто восем) то мое происхождение следует тщательно скрывать. Иначе либо в шпионы запишут, либо в фантазеры со всеми вытекающими медицинскими мерами.

Подходя к раздаче, я продолжил оглядываться. Столовую заполняло несколько десятков столов с деревянными столешницами, но на угловатых металлических ножках. Рядом с каждым – по четыре стула с. Когда пионеры отодвигали их от столов, чтобы сесть, раздавался скрежет и грохот, который множило эхо. От того внутри столовой было достаточно шумно. Тут и там пионеры занимали свои места. Обычно на столы заранее накрывали дежурные отряды и на раздаче никто не толпился, но сегодня малость не успели и все наверстывалось походу пьесы.

Раздача, где, несмотря на все усилия Томы, выросла шумная многорукая очередь, производилась у противоположной стены. Впрочем, очередь быстро таяла. Молочный суп и кипяченое молоко черпались из больших алюминиевых кастрюль с надписями «молоко» и «суп», нанесенными темно-красной краской.

Я по привычке начал искать поднос, но он не был предусмотрен. Берешь тарелку из стопки, стакан, ложку и становишься в очередь. Так мы и сделали, расположившись со Шмелем посередине нашего отряда.

На раздаче стояла женщина лет чуть за тридцать на вид в халате и косынке белого цвета. Круглое доброе лицо, искренняя улыбка, и отменная фигура из тех, где есть за что подержаться. Прищурившись, я посмотрел на неё внимательнее. Как это так? Почему мне её лицо кажется вдруг знакомым, ведь я никого здесь не знаю? Даже сердце вдруг забилось быстрее. Но, приглядевшись, я быстро смекнул, что это не кто иная, как мать Сени. Толстяк был похож на нее едва ли не один в один.

Она ловко черпала половником суп, наливая до сгибчика в тарелки пионеров. Рядом с кастрюлями лежал большой круглый противень с запеканкой, аккуратно порезанной на порции.

Работала повар быстро, потому что ей помогали два помощника – мальчик и девочка. Дежурные, удостоенные чести в первый день помогать в столовой. Эти роли, видимо, были распределены, пока я торчал в медпункте, получая свой марлевый головной убор. В их обязанности обычно входило поддерживать в столовой порядок и чистоту. Дежурные поправляли стулья, накрывали на стол, убирали грязную посуду. Или вот как сейчас, помогали повару на раздаче.

Обычно их назначали по очереди из каждого отряда, так что велик шанс, что скоро я буду сам стоять на раздаче. Поживем – увидим.

Я взял тарелку с немного стершимся изображением сирени, граненый стакан и алюминиевую ложку. Ну и пристроился за облизывающимся Шмелем.

– Ненавижу молочный суп, – прокомментировал Шмель со вздохом.

Я коротко пожал плечами. Не припомню, чтобы этот суп хоть кто-то любил. Но все же будет любопытно его столько лет спустя попробовать. Поэтому я протянул тарелку перед собой. Повар мне улыбнулась, видимо, узнав товарища сына, и от души налила белого супа в тарелку. Девчонка-помощница с довольным выражением лица плеснула мне в стакан молока. Ей явно нравилось, что именно ее выбрали на столь важную роль.