Боль мне к лицу

Я шагаю в сторону проспекта.

Недалеко находится бабушкина квартира, и хоть уже давно и ее самой, и дяди Пети нет в живых, это единственное место, где мне тепло и хорошо. Квартиранты, снимающие доставшееся в наследство жилье, кладут деньги на банковский счет, и потому сейчас, даже после больницы, средства на жизнь у меня есть… если, конечно, мама не добралась до них, как мой опекун.

В нужном дворике я оказываюсь через сорок минут неспешного шага. По дороге я пытаюсь анализировать свои ощущения, эмоции, но понять причину беспокойства так и не удается. Возможно, я все еще не стабильна после лечения, и вещи убитых людей угнетают меня куда сильнее, чем все рассчитывают.

Солнце почти полностью скрывается за верхушками старых разросшихся лип, но все равно еще тепло. Я сажусь на самую дальнюю лавку, чтобы не привлекать к себе ненужного внимания.

Кажется, что время не властно над этим местом: старые турники в середине двора завешаны коврами, и в выбивающем их человеке я с удивлением обнаруживаю бабушкиного соседа из квартиры сверху. Сколько я его помню, он всегда выносит все паласы два раза в год и орудует колотушкой. Летом — развесив на всех подходящих перекладинах и пуская клубы пыли вокруг, зимой — раскладывая на белый снег и оставляя после себя темные неровные квадраты и прямоугольники.

Когда перед первым подъездом останавливается красный «БМВ», я присвистываю. Жильцы, в основе своей, мало отличаются в плане доходов, и яркая машина в небогатом дворе кажется чем-то чужеродным. Дверь распахивается и появляется невысокая девушка, с черными густыми волосами, броским макияжем, в брючном костюме под цвет авто. Я щурюсь, пытаясь разглядеть лицо, но, только услышав знакомый голос, понимаю, кто передо мной.

Тома, Тамара, бывшая лучшая подруга. Мы не виделись лет пять, и теперь я втягиваю голову в плечи, готовая бежать, лишь бы не попадаться ей на глаза. Но девушка не видит меня, она разговаривает по телефону, прижимая его плечом, достает сумки из багажника, щелкает сигнализацией, и исчезает за подъездными дверьми, плавно покачивая бедрами.

Я с ужасом понимаю, что по лицу стекает слеза. Когда-то мы были с ней как единое целое, до тех пор, пока я не переезжаю с родителями в другую квартиру и не перехожу в новую школу. Но Тома продолжает приезжать к нам в гости, оставаясь ночевать у нас. Иногда, когда я вижу, как она мило щебечет с моей мамой, мне кажется, что именно о таком ребенке родители и мечтают — красивая, улыбчивая, не столько умная, сколько хитрая Тамара, умеющая очаровывать с первого взгляда.

Замуж она выходить раньше всех из наших друзей, за богатого мужчину, в чем, собственно, никто и никогда не сомневался. Меня не зовут на свадьбу и не говорят, что Тома родила. О ее разводе и повторном браке я узнаю лишь спустя два года. Она вычеркивает меня с такой же легкостью, с какой сейчас сбегает обратно по ступеням, все еще продолжая телефонный разговор.

— Да, закинула вещи сестре, котик, — я вслушиваюсь в слова, наклоняясь вперед, делая вид, что завязываю шнурки, а на деле поливаю обувь слезами. Так ей виден только мой бритый затылок, который нечем прикрыть. — Нет, я посижу с подругами еще часик, мы уже договорились с девчонками.

Когда Тома уезжает от дома, мигнув на прощание стоп-сигналами, я понимаю, что уже совсем стемнело. Отряхиваюсь и иду домой, плутая вдоль дорог. Прозрачные капли, застывшие в глазах, делают свет фонарей неправдоподобным.

«У всех есть друзья, подружки, близкие, а у меня — только шептуны».

Я завидую Томе, но дело не в дорогой машине, не в эффектном внешнем виде, нет. Она — живая, она не подглядывает за другими, чтобы почувствовать себя причастной к жизни. А я всего лишь тень, блуждающая за кем-то ярким, будто неприкаянная душа.

«А мы чем хуже той крашеной мартышки?». «Зато всегда рядом». «И не предадим».

Не помню, как добираюсь до дома. Я хочу задержаться на улице чуть дольше, выветрить увиденное, но снова из носа течет кровь. Зажимаю пальцами ноздри и бегу домой. Не придумав ничего другого, вытираю руки о рубашку, чтобы взяться за ключ, но в ответ на мое копошение дверь открывается. На пороге стоит Иван.

— Привет, — прошмыгиваю мимо него в ванную, срываю одежду в стирку и натягиваю свою футболку, тщательно умываюсь.

— Где ты была? — тон Ивана спокойный, но чувствуется, как он недоволен моим отсутствием. Ищу во взгляде подозрительность и успокаиваюсь, не найдя.

— Прогуливалась. Тебя не ждут дома?

— Сегодня я здесь ночую.

Я оглядываю комнату с одним двухместным диваном и вопросительно смотрю на него.

— На полу постели.

Послушно выполняя просьбу, я первой заговариваю с ним, задавая подряд все вопросы, приходящие в голову — и мои, и голосов. Как не странно, Иван охотно отвечает.

Я узнаю, что ему тридцать шесть. Жену зовут Яна (Яна — Аня), она племянница друга полицейского и ей всего двадцать три (тут же считаю в уме, — младше меня на четыре года). Красавица, умница, красный диплом (лысая, дурочка, желтая справка). Мы с ней параллели, нигде и ни в чем не пересекающиеся, и, в конце концов, я оставляю сравнительный анализ с разгромным счетом в пользу Яны, добавляя в список сегодняшних разочарований еще одно.

Про брата, Петра, он почти ничего не говорит, кроме того, что тот младше Ивана на два года и работает в адвокатуре.

— Почему тебя побрили налысо?

Я поднимаю взгляд к потолку и хмыкаю.

— Ты не спрашиваешь, почему это сделала я. Уверен, что меня заставили?

— Не смеши. С кем не поделила территорию?

— «Удачи тебе, Аня», — довольно узнаваемо передразниваю Аллу Николаевну.

— Сама главврач? — присвистывает он. — Что же ты такого натворила?

— Иногда, Ваня, достаточно ничего не делать. Знаешь, почему люди часто разочаровываются? Они много ждут от других. От меня тоже ждали.

— И ты разочаровала?

Я провожу рукой по голове и улыбаюсь:

— Не то слово. Но наказания не получилось, она ошиблась. Я не боюсь выглядеть смешной перед ними.

— А перед кем боишься? — задает он следующий вопрос, но я не отвечаю застрявшее во рту: «Перед тобой», проглатывая слова. Спрашиваю вместо этого сама:

— Со мной ночевать с чего решил?

— Не с тобой, а в своей квартире, — усмехается Ваня, и я краснею. — Поссорились.

— Часто ссоритесь?

— Для того чтобы часто ссориться, нужно часто видеться. А я дома почти не бываю.

На этом разговор прекращается, и я очень жалею, что не успела задать все интересующие меня вопросы. Присутствие рядом Ивана действует одновременно и успокаивающе, и волнительно: я засыпаю умиротворенной, понимая, что он лежит в трех метрах от меня, и стоит только шагнуть навстречу — и мы окажемся рядом.

В два часа ночи нас будит телефон. Ваня вскакивает, хриплым голосом отвечает на звонок, а я свешиваюсь с дивана, прикрывая голые плечи сползающим одеялом.

— Скоро буду, — заканчивает он разговор и начинает собираться.