Больничные байки

— Она изменилась… Не знаю, как лучше передать, но…

— Я понимаю, о чем вы! — Ксюша снова сжала его запястье, — Я ведь… видела её…

— Ничего в ней не осталось от степной княжны. И единственное, что её — и меня заодно — спасло от кровавой расправы — это то, что никто так и не поймал ее с поличным, хотя каждую ночь у каждой юрты был выставлен соглядатай с берданкой.

— Я правильно понял? — спросил Василий, — За то, что вы отказались отдать дочь в жертву, демоны выкосили весь ваш поселок, а девочку все равно забрали? Как-то…

Он почесал переносицу, подыскивая правильное слово.

— Несправедливо? — хмыкнул шаман, — Да, так и есть. Я расплатился за малодушие деда. Мы все расплатились.

— Этот ваш демон потребовал ее жизнь, но, сохранив ей жизнь, вы… все равно ее потеряли, — задумчиво произнесла Ксюша, невольно отметив мрачный романтизм истории.

— Почему же вы не попытались ее остановить?! Ведь вы первым должны были увидеть, что она… ну, не в порядке! — воскликнул отец.

— Я видел, но до последнего надеялся прогнать из нее азалара. Я караулил его появление, но… каждую ночь он насылал на поселок крепкий сон, сродни смерти, и вершил свои черные дела. В конце концов, я признал поражение и решился. Развязал чалама на своем дунгуре и на рассвете собрался удавить ими собственную дочь. Но она… меня опередила.

Очнулся я у давно потухшего костра. Меня тормошили какие-то незнакомые парни. Я не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, а когда они меня подняли, я почувствовал, как ломаются мои кости. Сколько я так просидел у костра? Судя по тому, как налились и вызрели травы в степи, не меньше месяца. Но не это было самым страшным. Самым страшным была совершенная тишина в вымершем поселке и мой распотрошенный дунгур, валяющийся рядом. Она приходила и сорвала всю защиту — и чалама, и камгалакчар, и…

— Что это?

— Я поняла, это ленточки и железяки на бубне, да? — торопливо перебила отца Ксюша.

Шаман кивнул.

— Сгоревшая орба — колотушка — едва различалась среди потухших углей костра, а дунгур был изорван… У меня ничего больше не осталось, чтобы противостоять злым силам. Ничего!

Повисла пауза, тишину которой разбивал назойливый, заливистый храп с дальней койки.

— И… какие варианты? Как её утихомирить? — Василий криво ухмыльнулся, — Удушение чалымой, пожалуйста, не предлагать.

— Папа! — Ксюша, изо всех сил вслушивающаяся в слова шамана, с мимолетной укоризной взглянула на отца и опять вгляделась в Кару, — Эти цацки у неё… я имею в виду, штуки от вашего бубна. Лиза, девочка из больницы, рассказывала… Если их добыть, это что-то изменит?

Кара некоторое время молчал, потом с сомнением пожал плечами.

— Если только скормить ему верховный камгалакчар, как облатку… Но я понятия не имею, как тут справиться без сильного шамана. Такого сильного, который не только сможет выманить азалара из дочери, но и противостоять его чарам — остаться в сознании и не уснуть. Сам я… как видите, совершенно беспомощен, пуст и…, - он кивнул на свои ноги, — недееспособен.

— А как выглядит этот верховный…?

— Он самый большой и светлый, с гравировкой неоседланного коня. Если вы найдете его и сможете привезти сюда Чусюккей…

— Пап?…

— Это исключено! Я не собираюсь похищать ребенка из отделения детской онкологии, будь он хоть самим Вельзевулом, — Василий даже задохнулся от обилия ожидающих его мрачных перспектив и поднялся, — Нам надо ехать…

— Но, пап, какой был смысл приезжать, если мы даже не попытаемся помочь?! Я уверена, что есть возможность спасти и наших ребят, и саму Чусюккей! Она ведь по-прежнему существует, хоть и оттеснена этим демоном на задний план!

— Значит, великий тувинский шаман не справился, а Ксюша Богданова справится? — губы его дрогнули.

— Она, действительно, еще внутри, — согласился Кара-оол, — Самой ей было бы лучше, если бы азалар выбросил ее в Серые степи, но без нее он не сможет поддерживать жизнь тела, поэтому… Если ты ее еще увидишь, передай, что…

— Это исключено! Ксения больше туда ни ногой!

— Но папа! Ты и сам не хочешь помочь и мне не позволяешь? — девочка смотрела снизу вверх на отца, лицо ее подергивалось от возмущения, — Хоть раз поверь в меня!

— Я верю. Верю, что в этой истории задействованы странные силы. И верю, что ты готова снова наделать глупостей. Но, дочка, ты не Гарри Поттер, а я — не шаман, готовый пожертвовать своим ребенком на благо общества.

— Но ведь, возможно, не придется жертвовать…

— Нет, — коротко перебил отец, взял ее за руку и потянул к выходу. Потом замешкался и обернулся, — Кстати, почему она не знает русский? Вы ведь прекрасно говорите!

— Моя дочь знает язык, — шаман слегка обиделся, — Она должна была на будущий год пойти в школу. Ее устами сейчас говорит азалар на старом монгольском наречии, на котором все духи говорят с шаманами. Если будет возможность, просто скажите ей, что… если бы был шанс вернуться назад и все переиграть… я бы поступил ровно так же.

Финал+Эпилог

Пышная, пестро украшенная настоящими свечами елка, распространяла по гостиной сладкий лесной дух. Родители расстарались, ведь это был первый настоящий праздник за три года.

— Мы спалим квартиру, а заодно и весь дом! — беззлобно сетовала мама, наслаждаясь потрескиванием огоньков и ароматами хвои и смолы.

— Это специальные свечи. Они не плывут, — успокаивал ее Василий, упаковывая в пеструю бумагу подарки и прихлебывая белое, — Но, в любом случае, в следующий раз зажжем их только в Ново… дочка?

Ксюша стояла в дверях, напряженно комкая в ладошках подол своей ночнушки. В глазах ее плескался страх.

— Что с тобой?

— У нас есть что-нибудь… от боли? Я пару часов назад приняла нурофен, но…

Под носом у нее набухла большая капля темной крови и тут же пролилась, испачкав губы.

Родители на мгновенье застыли, а потом мать схватилась за телефон, а отец кинулся на кухню за льдом.

— Как давно у тебя боли?! — с сердитой усталостью вопрошала мама, дожидаясь ответа доктора.

— Почти неделю…

— И снова молчала?!

— Не хотела опять портить Новый Год…

— Портить?!.. Боже… Анна Николаевна!… Да, к сожалению… Нам срочно нужно ПЭТ КТ… Только после праздников?! Но… У нее снова боли, и я боюсь… Хорошо! Если есть места…

Она попрощалась, отложила телефон и, стиснув зубы, подняла на Ксюшу глаза, пытаясь спрятать за решимостью и силой охватившие ее ярость и отчаянье.

— Боюсь, Новый год ты снова встретишь в отделении, курочка.

Подоспел отец, приложил к Ксюшиному затылку платок со льдом, сунул под нос салфетку и повел в детскую.