Больничные байки

— Ты что-то задумала? — спросил он, уложив ее в постель и придерживая платок со льдом. Было видно, что он отчаянно надеется на положительный ответ. Все, что угодно, только не новый рецидив, — Сознайся, что решила поиграть в супергероя!

— Нет, конечно…, - Ксюша вяло улыбнулась. В носу жутко саднило. Видимо, она переборщила, когда ковыряла в нем ногтем, вызывая кровотечение, — Хреновый из меня супергерой…

Мама осталась в гостиной задувать на елке свечи. На журнальном столике так и остались лежать незапакованные подарочные коробки. Что-то ей подсказывало, что они такими и останутся.

…

В отделении было пусто и гулко. Большинство пациентов, как и персонал, распустили по домам на Новогодние праздники. Остались самые нестабильные — пара детдомовцев, включая Чусюккей, несколько паллиативных малышей с мамами, Митхун и… Ксюша. Она страшно напугалась, не обнаружив Лизу, но Митхун, теперь не расстающийся с канюлей, подающей кислород, успокоил: она пока жива, этажом выше — в хирургии. Ей уже несколько операций провели, удалили еще ребра, но опухоль все равно постоянно растет. Он слышал от врачей, что скоро им уже будет нечем ей помочь. Павлин по-прежнему в реанимации. Анна Николаевна говорит, что его состояние удалось стабилизировать, но он до истерики боится возвращаться в отделение. Ему разрешили остаться в реанимации, пока не появились срочные пациенты. Зато Петюн выписался. После праздников должен приехать на контрольную КТ, но скорее всего ремиссия…

— Он ведь ходил к ней, к ведьме! — заговорщицки шептал Митхун, — Ему батя отправил Нинтендо, так он ей ее и задарил. Я бы тоже задарил, если бы у меня что-то было, но, сама знаешь, мама… у нее просто денег нет на всякие ништяки. Только благотворительными фондами и спасаемся. Так что в Новый год я иду с плюшевым козлом и набором пластмассовых солдатиков, а они вряд ли эту тварь заинтересуют…

— Она… не приходила к тебе?

Митхун пожал плечами.

— Вроде нет. Или я все проспал. Но, мне кажется, если бы приходила, я бы умирал пошустрее…

Ксюша невесело ухмыльнулась:

— Мы ее позовем сегодня же! Уверена, твой козёл ничем не хуже коробки зефира и копеечного лака для ногтей, которыми я купила свою ремиссию. Ты ведь с ней не ругался?

— Ты шутишь?! Я к ней и на пушечный выстрел не приближался! С кем я поругался, так только с Петькой. И то по глупости. Мне казалось, что он, вылечившись, нас с Павлином предал…

— Это были всего лишь эмоции, Мить…, - Ксюша помолчала, потом поймала его взгляд и внушительно заговорила, — Ладно, слушай… Я была в Тыве и виделась с ее отцом. Я знаю, как ее остановить, но мне потребуется твоя помощь. Доверься мне и ничего не бойся. Сегодня ночью тебе предстоит испытание, но, уверяю тебя, завра ты проснешься огурцом, и тогда…

…

Сгорбившись и обхватив руками живот, Ксюша вышла в полутемный коридор, поблескивающий развешенной у потолка мишурой.

— Нин Пална, — позвала она и, не получив ответа, крикнула громче, — Нин Пална!

Дверь ординаторской в конце коридора приоткрылась, из нее высунулась растрепанная голова дежурного доктора.

— Что ты орешь? — громким шепотом отозвалась она. Из-за ее спины пробивались приглушенные звуки музыки и голоса. Дежурные тихонько провожали Старый год.

— Не помогает, — ответила Ксюша и, вспомнив папино изречение, громко добавила, — Ни в одном глазу!

— Тише! — Нина Павловна приложила палец к губам, прикрыла дверь и с плохо скрываемым раздражением зашагала к Ксюше, — Что у тебя? По-прежнему, боли?

Ксюша кивнула. Руки так и норовили отпустить живот и вцепиться, для устойчивости, в дверной косяк, но она не могла себе этого позволить.

— Да! Прошло уже три часа, а мне ничуть не легче! Словно водички влили! — слезливо бормотала она, изо всех сил делая «трезвое лицо», — Можно еще хоть капельку?! Просто, чтобы уснуть…

Нина Павловна покусала губы, глянула на часы и, сдаваясь, кивнула.

— Хорошо! — прошептала она, — Но только «капельку». И, бога ради, если почувствуешь себя хуже, не вздумай вставать, а жми кнопку, поняла? Не хватало еще, чтобы ты расшиблась. Ну, дуй в постель, а я сейчас Владика к тебе пришлю.

Ксюша кивнула и, дождавшись, когда та развернется спиной, пошатываясь вернулась в палату. Спустя пять минут пришел Владик и поставил еще укол. От медбрата отчетливо несло какой-то сладкой выпивкой, хоть он и старательно задерживал дыхание.

— С Новым Годом, Ксюха, — пробормотал он, выходя, — Спокойной ночи…

— И вам, — с трудом отозвалась девочка, чувствуя, как эта новая доза вдогонку к предыдущей, стремительно раскатывает ее по кровати. Во рту пересохло, веки налились свинцом, конечности превратились в бесчувственные культяпки.

Она перепугалась, что её героическая затея закончится, так и не начавшись, и, по-паучьи размахивая руками-ногами торопливо вывалилась из кровати и добрела до палаты детдомовцев.

Чусюккей сидела в постели, подтянув колени к груди и прижимая к себе плюшевого козла. Глаза ее слабо поблескивали.

— Пошли, — прошептала Ксюша и махнула рукой.

Девочка помедлила, потом вылезла из кровати и уставилась на Ксюшу. Странный это был взгляд — пустой, отчужденный, но, одновременно, себе на уме.

Ксюша снова махнула рукой и пошла по плывущему перед глазами коридору. Ноги заплетались, она то и дело хваталась за стену, чтобы остановить головокружение, а когда впереди закачался лестничный пролет, она испытала настоящее отчаянье. Ни за что ей не забраться по этим ступенькам! Но и лифтом не воспользоваться. Он слишком громкий и, более того, придется идти мимо ординаторской…

Она всем телом навалилась на перила и начала подниматься, подтягивая себя на онемевших руках. Чусюккей сопела ей в спину, и Ксюша кожей чувствовала ее хмурый взгляд, полный чуждого, нечеловеческого любопытства.

«Что, если у меня не получится?!», — проскочила трусливая мысль, — «Шаманы не могли с ней совладать, а я… в сущности, всего лишь ребенок…».

Преодолев второй пролет, она подняла глаза и расслабилась. Дверь на магнитном замке, как и всегда, была открыта настежь, подпертая низенькой скамеечкой. Ксюша мысленно поблагодарила пациентов за бесконечные жалобы — слишком громко эта дверь хлопала, будя и тревожа два этажа. Поставить доводчик администрация так и не удосужилась, но проблему худо-бедно решила — дешево и сердито.

Девочка сунула нос в коридор. Такой же полутемный и пустой, как внизу. Разве что мишурой тут никто не озаботился. У сестринского поста собралось несколько белых халатов, но все они стояли к ней спиной, склонившись над столом и разбирая карты.

Чувствуя себя алкашом в последней стадии опьянения, она на заплетающихся ногах сделала несколько торопливых, неуверенных шагов, опустила дверную ручку вниз и скользнула в палату. Чюсюккей просеменила следом.

Во тьме ее совершенно развезло. Далекого света уличных фонарей хватало лишь на то, чтобы различить силуэты стоящих в ряд кроватей и столбики стоек с развешенными на них капельницами. Смартфон она с собой не взяла, опасаясь, что родители сообразят позвонить с поздравлениями в самый неподходящий момент, но тут же вспомнила и, не рассчитав силу, больно стукнула себя ладонью по лбу.