Больно берег крут

За те несколько часов, пока они беседовали за столом, погода резко переменилась к худшему.

Дохнул холодом Ледовитый, вымел парную духоту с Турмаганских болот, занавесил небо над ними грязной холстиной серых облаков, и те, сгустясь, пролились на землю холодным крупным дождем. И хотя к десяти утра дождь стих и ветер поубавил силу, однако небо осталось угрюмым, в воздухе — сырая осенняя пронзительность, и там, где еще вчера можно было проехать на «газике», теперь и на тягаче не пробиться.

— Север, — сказал понимающе мистер Старк за утренним кофе. — Нам не привыкать к его выходкам. В Канаде очень похоже. Как это говорят в России, мы не из сахара…

— Не размокнем, — подхватил Бакутин, — но на буровую в автомобиле рискованно. Долго и мало приятого…

— Стало быть? — нахмурился мистер Старк.

— Полетим на вертолете, если такой вид транспорта…

— О’кэй! — обрадованно хлопнул в ладоши мистер Старк.

Тут пожаловал Гизятуллов. В черной новенькой паре, в белейшей сорочке с ярким галстуком. Причесанный, приглаженный, сверкающий очками, улыбкой и будто намасленными круглыми щеками.

— О! — изумился мистер Старк. — Вы как на праздник.

— Работа — самый дорогой праздник, — откликнулся с готовностью Гизятуллов, комкая в руках носовой платок.

Бакутин силился вспомнить — видел ли когда-нибудь начальника УБР в рабочей одежде, в сапогах и в брезентовке, и не припомнил подобного. Всегда в костюме, в свежей сорочке и при галстуке, с непременной улыбкой на полных, красных губах.

Сперва они полетели на буровую Фомина. Едва вертолет оторвался от земли и полого взмыл, иностранцы прилипли носами к оконцам и до конца пути не отрывали глаз от волнующей и тревожащей картины.

Безлесая, прыщеватая, гнилая и гиблая скорлупа болот была испещрена вмятинами озер, трещинами речушек и проток, исполосована змеевидными лентами дорог. Вода в озерах и речках не голубела, а казалась свинцово-серой или коричневой. Лишь кое-где, разворотив бурую корочку болота, вспучивались редкие, тонкоствольные и хилые сосняки да бледно-зеленые чахлые колки из корявых, гнутых осин и тонкоствольных худосочных берез. Кедровые гривы жались к Оби, обтекали гигантскую болотину с боков, но ступить на нее — не решались. И только дороги — бетонки, лежневки, ледовые и даже грунтовые — осмеливались вползать на гиблые, коварные болота и то разбегались круто в стороны, то, вплотную сойдясь, скрещивались, свивались в кольца, выгибались гигантскими дугами. Дороги как бы перепоясывали хлипкую болотину, не давая ей расползтись, развалиться на куски.

Здесь Бакутин знал каждую дорогу — большую и малую, знал, где можно зимой спрямить крюк и проскочить по целику, а где и на шаг нельзя отрываться от спасительной лежневки, и все равно с необъяснимым волнением вглядывался в замысловатое переплетение полос, по которым медленно, но неодолимо ползли машины. Особенно тяжело приходилось им на ледовых дорогах.

Ледовые дороги придумали совсем недавно. Это были детища нужды. На бетонки и лежневки не хватало ни средств, ни сил, ни материалу, ни времени. Тогда и ухватились за придуманные бог весть кем «ледянки», которые не требовали ни лесу, ни бетона, ни дополнительных ассигнований. Их строили зимой. Сперва бульдозером счищали снег с трассы будущей дороги, потом сдирали мох и промораживали таким образом болото под дорогой на полтора-два метра. Ближе к весне промороженную ленту укрывали мхом, насыпали поверх песку — и дорога готова. Если лето выдавалось не шибко жарким, по ней ездили до конца июля.

Сейчас «ледянки» раскисли, стали фактически непроходимыми, но нужда гнала по ним машины. Могучие пятисот- и восьмисотсильные тягачи самых разных марок, болотоходы и «Ураганы», надрываясь, ползли по раскисшим ледовым дорогам, спеша к далеким буровым с трубами, продуктами, горючим. Иные, что-то сломав, покалечив или увязнув намертво, застывали неподвижно, будто мертвые насекомые в клейкой кашице мухомора. Но «живые» обходили «мертвых» и шли дальше, к искусственным островам с гордо вздыбленными стальными пирамидами вышек. Над вышками кружили вертолеты, к ним ползли тягачи, вокруг сновали крохотные фигурки людей.

— Колоссально! — пробормотал по-английски потрясенный мистер Старк. — Настоящий бой.

— У русских все с бою, — поддержал шефа мистер Стивенсон.

3

У Фомина опять подпрыгнуло давление. Мастер, не измеряя, чуял это по свинцовой боли в затылке, по коротким болевым прострелам в сердце, по глухому гуду в ушах и осевшему голосу. Вчера хотел улететь домой, заглянуть в больницу и хоть денек полежать, да позвонил Гизятуллов, сообщил о канадцах, и Фомин остался на буровой. Всю ночь метался в душном вагончике, глотал синенькие таблетки, мостил под затылок горячую грелку, проваливался в чугунную черноту сна и тут же просыпался, но не совсем, спал и не спал вроде, слыша какие-то странные голоса и шум, но чьи это были голоса? — не мог разгадать. Дряблые, снулые мысли почти не повиновались, ворочались медленно, трудно. Гнетущим, тягостным было это состояние полусна, полубреда. Он ясно слышал гул буровой, перекличку рабочих и тут же видел огромные куски парного красного мяса, кромсал его сочными тяжелыми ломтями, чувствуя запах, свежатины, от которого начинало вдруг мутить. Фомин раскрывал глаза, шарил ими в темноте, слышал, как поскрипывает растворенная створка оконца, и вдруг этот скрип оборачивался жестким, но внятным и живым голосом, который монотонно выговаривал одно слово: «жуть», «жуть», «жуть»… Потом из темноты донесся тихий, до дрожи волнующий голос: «Какая жуть? Терпи». И тут же ветер тронул заусеницу на жестяном боку балка, и та недовольно скрежетнула: «Терпи-терпи». И снова наплыл сон, приглушил живые голоса мертвых предметов, а перед глазами тут же возникли какие-то насекомые, не то муравьи исполинские, не то жуки неведомые. Они перебирали лапками, похрустывая, пощелкивая, позвякивая суставами, и вдруг ринулись наутек, и чем дальше убегали, тем почему-то все слышней, все оглушительней становился дробный перестук их лапок. От этого шума и проснулся Фомин на рассвете и, еще не открыв глаз, понял, что по стенам и крыше балка яростно колотит дождь. Ветер швырял брызги в окно, выметая духоту из темной железной скорлупки балка, напустил прохлады, и та чуть-чуть поослабила головную боль. Глубоко вздохнув, мастер наконец-то по-настоящему заснул и проснулся хоть не совсем здоровым, но куда веселей и бодрей вчерашнего. Глянув на хмурое низкое небо, обрадованно подумал, что заморских гостей бог, как видно, пронес, но тут запищала рация и диспетчер браво доложил: «Вылетели. Встречай».

Угрюмый, неулыбчивый Фомин встретил незваных мистеров на брусчатом плотике, куда мягко присел вертолет. За спиной Фомина стоял Данила Жох, задиристо и озорно посверкивая глазами. Парня распирало от неуемной, шалой радости: наконец-то они с Наташей договорились о свадьбе и обе матери занялись долгожданными приготовлениями.

Пока следом за Гизятулловым оба мистера и переводчица балансировали по бревнышкам, кинутым от плотика к насыпному островку с вышкой, Фомин скупо, но очень толково пояснил мистеру Старку суть кустового бурения. Мистер Старк то ли прикинулся удивленным, то ли впрямь удивился и принялся выспрашивать: почему интервал между скважинами всего четыре метра, почему в «кусту» шестнадцать, а не четырнадцать или не двадцать скважин. И еще вывернул кучу подобных «зачем?» да «почему?», и, чтобы ответить на них, пришлось вступить в разговор Гизятуллову, и Бакутину, и Даниле Жоху.

С бесцеремонной инспекторской придирчивостью и пониманием дела мистер Старк осмотрел устья уже пробуренных скважин.

— Вы проигрываете тут, — сказал он. — Надо начинать получать нефть, не ожидая, пока разбурится все… дерево…

— Весь куст, — поправил Данила Жох. — Это опасно. Малейшая неосторожность, и пожар.

— У русских есть поговорка про волка, который в лесу, а мы туда ходим и не боимся.

Бакутин экипировал гостей применительно к турмаганским условиям: резиновые сапоги, брезентовая роба, — и теперь, глядя на карабкающегося по трапу мистера Старка, подумал: «Как бы он тут донкихотствовал теперь в своих лакировках и белом костюме?»

— Мы не любим, — сказал, улыбаясь, мистер Старк, — когда советские гости беседуют с нашими рабочими. Боимся красной пропаганды. Это шутка. Просто не хотим отвлекать рабочего разговорами. Русским это не нравится. Понравится ли им теперь, если я захочу немного побеседовать с вашими рабочими? Социология — мое хобби. Можно ли это, господин мастер? — обратился он к Фомину.

— Валяйте. Ночная вахта еще не уехала. Гоняют чай в столовке. Айда туда, отведаешь наших харчей, заодно и побеседуете.

— О! — обрадовался мистер Старк. — Русский кухня — отличная. И время как раз есть второй завтрак.

Гостей накормили пельменями, напоили натуральным кофе.

— Чего нам в кухонных парах томиться? Пошли в культбудку, — предложил Данила Жох.

— Что за зверь? — насмешливо спросил мистер Старк и, выслушав ответ, обрадовался: — Конечно. Культурный разговор в культурном месте — очень хорошо!

Буровиков было четверо. Немного смущенные, они уселись вдоль стены, закурили, с любопытством поглядывая на заокеанских гостей. Данила Жох подсел к Егору Бабикову, взглядом попросил у парня папироску, прикурил.