Больные ублюдки
Шрифт:
Я закатила глаза.
— Это послеобеденный чай. Послеобеденный чай следует пить, разговаривая с английским акцентом. Я это очень люблю. Когда я так говорю, то говорю прямо как моя мама. Моя мама всегда пила послеобеденный чай. Каждый день ровно в четыре часа дня.
Я уже собиралась было сделать глоток, когда взглянула поверх своей чашки и увидела, что Хитэн снова на меня странно смотрит. Его чашка по-прежнему стояла на покрывале. Мне стало интересно, а пил ли когда-нибудь послеобеденный чай? Если нет, то это просто немыслимо!
Я подалась вперед.
— Тебе надо выпить его
Хитэн склонился над своей чашкой, а потом посмотрел на меня сквозь упавшие ему на глаза волосы.
— Там ничего нет.
Моя рука застыла на чашке. Я должна была убедиться в том, что держу ее за ручку и не касаюсь фарфора. Мне не хотелось обжечь палец.
— Кролик, о чем ты говоришь? Я только что налила тебе полную чашку! — я наклонила голову набок. — Ты никогда раньше не пил послеобеденный чай, верно?
Хитэн медленно покачал головой. Я поставила свою чашку на покрывало.
— Обычно у меня всегда есть с собой пирожные и всякие вкусности. Но я такая недотёпа, сегодня их не захватила. Я не предполагала, что меня ждет новая компания. Новое знакомство, как сказала бы мама.
Хитэн нахмурился и уставился на свою чашку. На фоне его черной одежды, розовый цвет чашки и покрывала казался особенно ярким.
— Хочешь, я научу тебя, как правильно пить чай? — я оббежала вокруг покрывала и уселась рядом с ним. Потянувшись вниз, я положила свою ладонь ему на руку. И вздрогнула, почувствовав, как Хитэн тут же замер и резко повернул ко мне голову. Я совсем забыла о том, что он не хотел, чтобы я к нему прикасалась.
Я не смогла удержаться. Я всегда прикасалась к людям. Мне был необходим тактильный контакт.
Расстроившись, я уже хотела было отвести руку, но он вдруг сказал:
— Нет.
Я почувствовала, что сердце у меня в груди забилось чаще.
— Можешь ее не убирать, — проговорил он.
Но его голос показался мне каким-то странным. Он так стиснул зубы, словно ему было больно или что-то вроде того.
Я придвинулась к нему еще ближе, прижавшись плечом к его плечу.
— Ты приятно пахнешь, — произнесла я. Хитэн заглянул мне в глаза. — И у тебя самые красивые глаза, какие я когда-либо видела.
Он плотно сжал челюсти и, наклонившись ко мне, приблизился носом к моей шее. Я распахнула от удивления глаза, не понимая, что он делает.
Он немного отодвинулся, оказавшись со мной нос к носу, и сказал:
— Ты тоже приятно пахнешь.
Его глаза закрылись и через секунду вновь распахнулись.
— Как розы.
Я улыбнулась и кивнула.
— Это розы. Это духи моей мамы.
Я убедилась, что поблизости никого нет, а затем произнесла:
— Мне нельзя их брать, папа мне запретил, но я все равно каждый день понемножку ими пользуюсь. По капельке за каждое ухо, — в подтверждение, я провела пальцем за ухом. — Пока никто не видит.
Сильнее сжав его руку, я обернулась на стоявшую перед нами чашку чая.
— Чтобы пить чай, нужно взять чашку за ручку.
Я кивнула Хитэну и направила его руку к чашке. Затем положила его пальцы туда,
где им следует быть.— Теперь поднеси чашу к губам.
Не отрывая глаз от моих губ, Хитэн сделал так, как я сказала. Не успела чашка коснуться его губ, как я резко выпрямилась и вскрикнула:
— Стой! — Хитэн остановился. Я хлопнула себя ладонью по лбу. — Я же забыла самое главное!
Вытянув руку, я отогнула в сторону его мизинец. Затем захлопала в ладоши и улыбнулась.
— Вот. Чтобы правильно пить чай, ты должен оттопыривать мизинец. Это закон чаепития. Мама мне говорила, что в Англии, если ты этого не сделаешь, Королева отрубит тебе голову, — я медленно прикоснулась к черным волосам Хитэна. — А у тебя, Кролик, слишком красивая голова, чтобы ее отрубать.
Я села поудобней и стала ждать, когда он начнет пить.
— Ну же, давай, —— настаивала я. — Сделай глоток.
Все ещё хмурясь, Хитэн отхлебнул чай, а затем поставил чашку с блюдцем обратно на покрывало.
— Ну? — затаив дыхание, спросила его я.
— Было здорово, — немного неловко ответил Хитэн, но я все равно завизжала от восторга.
— Не слишком горячий?
— В самый раз, — заявил он, я повернулась к своей чашке и тоже сделала глоток. Я очень любила чай. Но только «Эрл Грей». Никакая другая чайная смесь мне так не нравилась. А пить «Дарджилинг» вообще было чистым преступлением.
— А что еще у тебя в мешке? — спросил Хитэн, когда я поставила свою чашку на землю. Я быстро повернулась и достала самое ценное, что у меня было. Встав на колени, я, спотыкаясь, подошла к Хитэну и водрузила на покрывало проигрыватель.
Хитэн приподнял бровь. Я потянула к себе ярко-розовый проигрыватель и включила его.
— Он был маминым. У него внутри плёнка. Кассета. На ней все ее любимые песни. Они из восьмидесятых. Я не знаю, что это значит, но это мои самые любимые песни на всем белом свете. Я слушаю их каждый день.
Я провела рукой по наклейкам в виде сердечек, которые в молодости прилепила на проигрыватель моя мама, и повернулась к Хитэну.
— Хочешь послушать, Кролик?
Он кивнул. Я перемотала плёнку, пока не нашла свою самую любимую песню, и нажала на кнопку воспроизведения. Заиграла музыка.
— Эта песня называется «Дорогая Джесси». Её поёт леди по имени Мадонна. Это была самая-самая разлюбимая мамина песня.
Как только зазвучала музыка, я началась покачиваться. Не успев присесть, я вскочила на ноги и, держа в руках куклу Алису, начала танцевать и петь. Я кружилась, откинув назад голову и громко распевая слова песни. Почувствовав, что не могу больше крутиться, я взглянула на Хитэна. Он смотрел на меня со странным выражением лица.
Я качнула плечом и заглянула ему прямо в глаза. Танцуя и подпевая, я двигалась к нему навстречу, устраивая целое представление. Я постоянно устраивала представления для папы с дядями. Почти каждый вечер. Они всегда просили меня станцевать для них в моем платье из «Алисы в Стране Чудес» — это было мое любимое платье. Я обожала танцевать для людей. Это всегда вызывало у них улыбку.
Когда песня закончилась, я, тяжело дыша, упала рядом с ним.
— Кролик, тебе понравилось? — спросила я, прижав к груди Алису.