Большая грудь, широкий зад

Глава 44

Уже смеркалось, когда Цзиньтун вошёл в ворота родного дома, где не был целый год. На утуне висела корзинка, в ней — сын Лайди и Пичуги Ханя. Над корзинкой для защиты от солнца и дождя был устроен навес из клеёнки и рваного пластика; мальчик стоял в ней, держась за края. Смуглый и тощенький, он всё же выглядел на редкость здоровым для того времени.

— Это кто у нас такой? — заговорил с ним Цзиньтун, сняв скатку.

Мальчик моргнул чёрными бусинками глаз и с любопытством уставился на него.

— А я кто, знаешь? Я — твой дядя.

— Баба… яо-яо… — лопотал мальчонка, и по подбородку у него текли слюни.

Усевшись на порожек, Цзиньтун стал ждать возвращения матушки. После распределения на работу он пришёл домой впервые, и возвращаться в агрохозяйство уже было не нужно. При мысли о том, что сейчас с десяти тысяч му будут убирать урожай яровой пшеницы, его охватывала злость. Ведь после уборки урожая работники хозяйства смогут есть досыта, а его и ещё несколько человек как раз в это время безжалостно сократили. Но спустя неделю злиться стало не на что, потому что как только механизаторы хозяйства из правых вывели красные комбайны на поля и были уже готовы показать, на что способны, налетел град и безжалостно побил пшеницу, смешав её с грязью.

Цзиньтун сидел на порожке, но мальчик не обращал на него внимания. Блестя глазёнками, он следил за слетевшими с кроны утуна изумрудно-зелёными попугаями. Они безбоязненно кружили вокруг колыбельки, садились на её края, опускались ему на плечи и загнутыми клювами щекотали ушки. Он слушал их хрипловатые крики и сам издавал звуки, похожие на птичий щебет.

Мысли в голове Цзиньтуна путались, глаза закрывались. Вспомнилось, с каким удивлением посмотрел на него паромщик Хуан Лаовань. Каменный мост через Цзяолунхэ снесло до основания ещё в прошлом году, вот народная коммуна [169] и наладила переправу. Вместе с Цзиньтуном в лодку сел молодой словоохотливый солдатик — судя по акценту, с юга. Он стал торопить Хуан Лаованя:

169

Народная коммуна — высшая административная единица в сельских районах Китая с 1958 по 1985 г. Это крупное коллективное хозяйство было разделено на производственные бригады и звенья и обладало политическими и экономическими функциями.

— Отчаливай быстрее, дядюшка! Видишь — телеграмма, приказано вернуться в часть сегодня до полудня. В наши непростые времена приказы военных нужно выполнять!

Хуан Лаовань оставался спокойным, как скала. Втянув голову в плечи, словно баклан, он сидел на носу лодки и смотрел на быстрые воды реки. Подошли двое ганьбу из коммуны, ездившие в город по делам. Они запрыгнули в лодку, уселись с бортов и тоже стали поторапливать:

— Давай, почтенный Хуан, отваливай! Нам нужно успеть донести до народа дух собрания, на котором мы присутствовали!

— Погодите чуток, — пробормотал Лао Хуан, — сейчас она подойдёт.

Она взошла на лодку с лютней-пипа в руках и села напротив Цзиньтуна. На лице, несмотря на пудру и румяна, проступала болезненная желтизна. Ганьбу нахально смерили её взглядами, и один бросил свысока:

— Из какой деревни будешь?

Она сидела, опустив глаза, но теперь упёрлась взглядом в вопрошающего, и в них сверкнула дикая ненависть. У Цзиньтуна бешено заколотилось сердце. В этой с виду совершенно дряхлой женщине он почувствовал силу, способную покорить любого мужчину. Но ни одному мужчине не дано было покорить её. Кожа на лице у неё обвисла, торчащую из воротничка шею изрезали морщины, но Цзиньтун заметил аккуратно наложенный лак на ухоженных ногтях, а это свидетельствовало о том, что она значительно моложе, чем можно было судить по лицу и шее. Опалив взглядом ганьбу, она крепко, как ребёнка, прижала к груди лютню.

Хуан Лаовань, стоя на корме, упёрся в дно длинным бамбуковым шестом и вывел лодку с мелководья. Несколько толчков — и лодка уже рассекает поверхность реки, вспенивая белые бурунчики; она двигалась вперёд, словно большая рыбина. Над водой порхали ласточки и висел холодный запах водорослей. Все сидели молча. Наконец тот же ганьбу, видимо любитель поговорить, обратился к Цзиньтуну:

— Ты ведь из семьи Шангуань, верно? Тот самый…

Цзиньтун равнодушно посмотрел на него, понимая, что именно тот оставил недосказанным, и ответил уже в привычной манере:

— Да, я Шангуань Цзиньтун, ублюдок.

От такой откровенности и отчаянного самоуничижения ганьбу немного опешил. Он, со своей высокопарной манерой общения, свойственной тем, кто кормится за счёт общества, получил достойный отпор. Его внутреннее равновесие было нарушено, и он счёл за благо перейти к разглагольствованиям о классовой борьбе, причём с явными намёками.

— Слышал, что говорят? — повернулся он к сидевшему как на иголках солдату. — Народные ополченцы Хуандао [170] вместе с армейскими подразделениями уничтожили ещё одну группу агентов Америки и Чан Кайши. У них были рации, яд и взрывные устройства с часовым механизмом, и они замышляли пробраться в страну, чтобы отравлять колодцы. А яд очень сильный: небольшой дозой величиной с вошь можно отравить пару лошадей. Они собирались также разрушать мосты, устраивать взрывы на железной дороге, пускать под откос поезда. Взрывные устройства у них американского производства, с зарядом высокой концентрации, компактные, с грецкий орех, а сила взрыва равна тонне тринитротолуола! Но не успели они высадиться на берег, как тут же угодили в ловушку!

170

Хуандао — прибрежный район рядом с городом Циндао.

Молодой солдатик возбуждённо потёр руки — ему явно хотелось лететь в часть как на крыльях. Стараясь не смотреть на Цзиньтуна и уставившись на шест в руках Хуан Лаованя, с которого стекали капли, ганьбу продолжал:

— Говорят, добрая половина этих агентов Америки и Чан Кайши родом из Гаоми, служили у Сыма Ку. У всех руки в народной крови, а на той стороне они проходили подготовку под руководством американского советника. Хуан Лаовань, угадай, кто этот советник, а? Не догадываешься? Мне говорили, ты вроде должен знать этого янки. Это же не кто иной, как Бэббит, тот самый, что вместе с Сыма Ку тиранствовал в Гаоми, кино ещё показывал! Я слыхал, его игривая жёнушка Шангуань Няньди угощение для этих агентов устроила да ещё одарила каждого парой вышитых цветами туфель…

Женщина с лютней исподтишка разглядывала Цзиньтуна. Он ощутил на себе пытливый взгляд и заметил, как дрожат на гладком, звучном корпусе инструмента её пальцы.

Ганьбу продолжал свою болтовню:

— Пришло время и вам, солдатам, внести свой вклад, дружок. Поймаешь шпиона — сразу в гору пойдёшь.

Солдатик хвастливо махнул зажатой в руке телеграммой:

— Я сразу догадался, что это должно быть что-то серьёзное, поэтому отложил свадьбу и в тот же вечер отправился обратно в часть.

— Вчера вечером на горе Лежащего Буйвола видели три зелёные ракеты, — не унимался ганьбу. — Кое-кто считает, что это отсветы от белок-летяг. Ну никакой бдительности. — Он повернулся к другому ганьбу: — Сюй, ты слышал про эту учительницу физкультуры из второй средней школы? — Сюй покачал головой. — Так вот эта деваха прятала пистолет в словаре Цыхай [171] — вырезала в нём дыру и спрятала. А мини-рация у неё была никогда не догадаешься где — на груди! Соски служили электродами, волосы — антенной, поэтому службе безопасности довольно долго не удавалось засечь её. На какие только уловки не идут эти шпионы! Так что зря говорят, будто враги больше всего стараются спасти свою шкуру. Бывает, и грудь удаляют, чтобы передатчик вставить. Чего только не натерпятся…

171

Цыхай — букв. море слов; большой словарь слов китайского языка (впервые вышел в 1936 г.) почти с энциклопедическими сведениями б различных областях знаний. Популярен до сих пор.

Когда лодка пристала к берегу, первым спрыгнул и убежал солдат. Женщина с лютней подзадержалась в нерешительности, словно собираясь заговорить с Цзиньтуном.

— А ты пройди с нами в коммуну, — строгим голосом обратился к ней ганьбу.

— Это с какой стати? — напряглась она. — С какой стати я должна куда-то идти?

Тот вдруг выхватил у неё лютню и потряс её. Внутри что-то забрякало, и его личико аж покраснело от волнения, а изогнутый нос стал подёргиваться, как червяк.

— Рация! — воскликнул он дрожащим от возбуждения голосом. — А если не рация, значит, пистолет!