Большая книга перемен
Шрифт:
– Какая же ты…
– Какая?
– Ты, конечно, понимаешь, что я соглашусь. Ты это сразу знала?
– Нет.
– Тогда ты вообще невероятная. Или умней всех женщин на свете. Значит, если скажу, чтобы ты тут осталась прямо вот сию минуту, останешься?
– Да.
– И я тут же окажусь скотиной и подлецом?
– Почему? Ты в своем праве.
– Да нет. Ты все сделала, чтобы я этого не смог сделать. Ты меня уже хорошо знаешь. А если смогу? Ты же ничего обо мне не знаешь.
– То знаю, то не знаю… Павел Витальевич, честное слово, у меня охоты нет сейчас гадать,
– Помогу.
– Спасибо. До свидания.
– Ты пешком пойдешь?
– Попроси кого-нибудь, чтобы меня отвезли. Неудобно мне сейчас с тобой быть, понимаешь?
– Конечно. Шура отвезет.
Огромный молчаливый Шура отвез Дашу домой.
Она вспомнила, что Костяков ответил только на первый вопрос, сказал, что поможет. А даром или не даром, не сказал.
Ну и ладно. Жизнь покажет.
Вечером в квартиру, занятую упорными братьями-молдаванами, вломились несколько людей в камуфляжной одежде. Без оружия, но с наручниками. Они надели наручники на братьев и вывели во двор, не обращая внимания на крики женщин, причитания и тычки старухи. Во дворе братьев запихнули в милицейский воронок. Жены, плача, выбежали, стали спрашивать, что будет с мужьями. Им ответили, что мужья будут отпущены, как только все вещи из квартиры вынесут, а ключи будут переданы, кому надо. Фургоны и бригада грузчиков готовы.
– Что делать? – спросили жены братьев в открытую дверь воронка.
– Соглашайтесь! – послышалось оттуда.
Жены согласились.
Две дюжины грузчиков сновали туда и обратно. Набили две машины, а жены и дети разместились в пассажирском микроавтобусе. Когда все было готово, вывели из воронка братьев, сняли наручники и впихнули их в микроавтобус, закрыли за ними дверь и велели водителю немедленно уезжать.
Машины уехали. Люди в камуфляже отдали ключи от квартиры Петру Костякову, который все это время находился во дворе, в своем автомобиле, наблюдал за процессом. Петр отвез ключи, куда было сказано Павлом Витальевичем – в крайний дом на Водокачке. Подивился заодно, какие же дураки строят дома в таких местах.
Тем же вечером на реанимационной машине прибыл Раушев, Лилю осторожно вынесли, поместили в машину, повезли с величайшей аккуратностью. Даша поехала с нею, а Коля занялся подготовкой к переезду, что заняло у него пару часов: ни ветхую мебель, ни ложки-плошки и прочие дряхлые вещи брать он не собирался – мебель есть и на той квартире, а посуду давно пора прикупить новую.
Ему не терпелось вернуть свою квартиру в прежнее состояние, поэтому он всю ночь ее мыл, оттирал, дезинфицировал, съездил на своей машине-развалюшке в круглосуточный супермаркет, купил кое-какой утвари и освежитель воздуха: у квартирантов, оказывается, была кошка, а Коля с детства не переносил кошачьего запаха.
39. ЦЗЯНЬ. Препятствие
____ ____
__________
____ ____
__________
____ ____
____ ____
Чем больше усилий вы прилагаете, тем дальше оказываетесь оттесненным назад.
Сторожев был рад известию, что Коля въехал-таки
в свою квартиру, то есть теперь не надо устраивать их у себя – Колю, Лилю и Дашу. Впрочем, Лилю свезли в больницу, а Даша и так (Коля обмолвился) не ночует дома: занята вместе со своим другом организацией какого-то бизнеса, связанного с фотоуслугами, у этого друга и живет.Он все больше тосковал по Наташе, вспоминал малозначащие мелочи – как ходили в кино, купили там шипучку и попкорн и дурачились, Валера бил ее по руке, чтобы не хватала слишком много поп-корна, а потом вдруг полез щупать ей коленки, изображая озабоченного подростка. Или как Наташа вдруг заплакала, слушая какую-то музыку; Сторожева, человека музыкально туповатого, это удивило и умилило. Или то, какие верные и точные вещи она говорила неожиданно о людях – всегда их при этом жалея. Правда, иногда казалось, что она и его жалеет, спрашивается – с какой стати и за что?
В общем, вспоминались приятные и хорошие пустяки, из которых и составляется жизнь.
Морок это был, решил Валера, думая о своей влюбленности в Дашу. Затмение. Вот сейчас я четко понимаю – не хочу ее видеть. Потому что – ну, увижу, что дальше? Нет, в самом деле, что дальше? Чего хотел бы он в идеале? Любовницей ее сделать? Женой? Не то и не это. А что? А неизвестно что. Лилю он любил в свое время конкретнее. О будущем с ней мечтал.
Валера позвонил Наташе – узнать, как дела.
Она ответила, что все нормально. Разговор не связался.
Он позвонил еще раз, сказал, что скучает.
– Это пройдет, – сказала Наташа. – Это минута слабости. Не поддавайся.
Валера позвонил в третий раз, сказал, что хочет увидеться.
– Нет, Валера. Не хочу тебя мучить и сама мучиться. Извини.
Желание увидеться и поговорить с Наташей после этого стало непреодолимым. Он заехал в фонд, где она работала, но там сказали, что застать Наташу можно только рано утром, весь день она ходит и ездит по своим подопечным.
Промаявшись весь день, Сторожев решил поехать к ее родителям и там дождаться Наташу.
Он не любил бывать в этой семье, где отец, Олег Олегович, откровенно его недолюбливал, а мать, Кира Павловна, наоборот, принимала как родного. Братик же Наташи, двадцативосьмилетний Сёма, выглядевший на пятнадцать, выходил встречать всегда с улыбкой до ушей, спрашивал: «Чего принес?» (любил сладкое) – получал гостинец и скрывался в комнате. Когда Сторожев уходил, Сёме кричали: «Илья Сергеевич уходит!» Он появлялся и спрашивал: «А ты когда пришел?»
– Сёма такой, – оправдывала Кира Павловна сына. – У него память хорошая, только короткая. Или ты так шутишь, Сёма?
– Шучу, – улыбался он.
И было неясно – может, в самом деле шутит? Может, думал иногда Сторожев, он вообще дурака валяет, освободив себя от обязанностей жизни? Такого рода добровольных сумасшествий Сторожев, как врач, знал немало.
В их двухкомнатной квартире (Наташе приходилось жить в одной комнате с братом) Сторожеву всегда было нехорошо, неловко. Будто он виноват, что живет один на ста с лишним квадратных метрах, а эти вчетвером на тридцати семи общей, двадцати четырех жилой площади.