Большая книга ужасов - 6
Шрифт:
— Ты имеешь в виду…
— Я имею в виду себя. Вот потрогай. Ткни в живот.
Я вытянул палец и потрогал Радиста. Радист был твердым. Он был твердым внутри. Мой палец проникал сантиметра на два, а дальше начиналась твердота. Даже какая–то железная твердота.
— У тебя воспаление…
— А это тоже воспаление? — Радист разбежался и боднул толстенную сосну.
Со всей дури боднул. Сосна вздрогнула, как от удара тараном. После чего сверху на Радиста посыпалась целая лавина мелких и крупных шишек и целый выводок одуревших белок.
Нормальный человек сломал бы
Белки рванули к озеру.
— Грызуны отряда беличьих, — выдал Радист. — Направляются на северо–восток.
— Браво! — крикнула с крыльца Тоска. — Теперь, Радист, ты востребованный в жизни человек! У нас в городе есть отличная лесопилка — предлагаю тебе туда устроиться! Или на кондитерскую фабрику — орехи башкой колоть! Или в спецслужбы — там весьма ценится умение ломать лбом кирпичи!
— Смешного мало, Тоска, — сказал я. — Радист изменился.
— Ну и здорово! — Тоска улыбнулась. — Хоть какая–то польза от него теперь. И я вот изменилась…
— В смысле?
— В смысле смотри.
Тоска расправила плечи, набрала воздуху и чего–то спела.
С озера привычно уже поднялась стая уток. Стекла в доме вздрогнули. С многострадальной сосны, под которой сидел Радист, оборвалась очередная ветка. Ветка стукнула Радиста по голове и сломалась пополам.
— Тебе самой надо идти на лесопилку! — сказал Радист, потирая голову. — Такой пиле, как ты, только там и место!
На голос из дома выскочил Доход. Только Доходом он больше не был. Теперь Доход был настоящим качком. Весь топорщился от бугристых мышц: бицепсы, трицепсы, широчайшие мышцы и даже трудные для накачивания клювоплечевые мышцы.
Доход был крут. Я бы даже сказал, что теперь Дохода можно было снимать для качковского журнала. Причем доходские мышцы были не просто накачанные, мышцы были рабочие. Такие мышцы бывают у кузнецов, строителей и ребят, которые лет десять вкалывают на прокладке федеральных автомагистралей. Подобная разновидность мускулатуры — самая опасная.
И вся эта мускулатура наросла на Доходе за пару часов сиесты. Ничего не могло трансформировать человека с такой скоростью.
Доход был бодр. Он помахал мне кепкой, затем сделал так — подошел к дереву и встал на одну руку. Затем несколько раз на этой руке отжался, а потом оттолкнулся и приземлился на руки–ноги, как кошка.
— Крруто, — пролаял появившийся Чугун. — Ты выглядишь прросто здоррово!
А сам вот Чугун выглядел не очень здоррово. Покрылся волосами, конечности как–то неприятно деформировались, а верхняя челюсть выдвинулась вперед. Видимо, поэтому появилось такое странное рэканье.
— Недокус, — определил Гундосов. — Плохая кровь.
— Тебе надо в больницу, — сказал я Чугуну.
— Зачем? — Чугун подпрыгнул. — Я пррекрасно себя чувствую! Так здоррово! Все чую, все слышу! Знаете, тут в лесу вокрруг нас обитают соверршенно меррзопакостные барррсуки! Нет ничего хуже барррсука! Барррсук — это просто дррянь! Как господь допустил существование таких…
И еще двадцать пять
предложений про барсуков, их никчемность и бессмысленность.— Пойдем лучше искупаемся, — предложил Доход и спортивной походкой направился в сторону озера.
Чугун купаться не стал. Сказал, что он и без того чистый, лучше он сходит в лес подышит кислородом.
— Тебе не кажется, что тут происходят странные вещи? — спросил теперь уже Гундосов. — Что все как–то изменились?
— Ну, кажется…
— Это все прибор, — сказал Гундосов. — Выключатор. Это он. Он с нами что–то сделал…
— С нами? — спросил я.
— С ними, — поправился Гундосов. — С Доходом, с Радистом, с Тоской. Не говоря уж о Чугуне. Ты видел, как он изменился? Полусобака какая–то…
— Согласен, — сказал я. — Тут что–то происходит.
— Кстати, ты заметил, что Чугун как–то уж очень быстро в собаку превращается?
— Заметил. А знаешь, почему?
— Потому что в нем жил внутренний Бобик? — предположил Гундосов.
— Нет, не поэтому. Вернее, не совсем поэтому. Внутренняя собака в нем, конечно, жила, но тут не только она виновата. Просто он, когда испытывал прибор на себе, нажал два раза. Отсюда скорость превращения. Скоро он совсем особачится.
— Надо что–то сделать, — сказал Гундосов.
Я был с этим согласен. Но чтобы что–то сделать, надо было хорошенько подумать. Поэтому я отошел за дом, сел под сосну подальше от Радиста и стал думать. Хотя думать особо было нечего — все и так было понятно. Выключатор действовал. Только как действовал? Непонятно как.
И что надо сделать, чтобы этот прибор остановился?
У меня была лишь одна идея по этому поводу…
На мою сосну прилетел большой пестрый дятел и принялся тупо долбить древесину, отчего на меня сыпались древесные стружки, кора и останки погибших короедов. Сначала я терпел, а потом все–таки пересел под другое дерево.
Ко мне подошла Тоска.
Она ковырялась в зубах проволокой и держала под мышкой журнал.
— Ну что, нашла что–нибудь полезное? — спросил я.
— Угу, — Тоска устроилась рядом со мной.
— И чего? — спросил я.
Тоска стала листать журнал. Долистала до конца. Ткнула пальцем.
Последней страницы не было. Вчера мы этого как–то не заметили.
— Ты хочешь сказать, что на последней странице было написано что–то про прибор? — спросил я.
Тоска кивнула.
— А где она?
Тоска пожала плечами. Я вдруг понял, что Тоска не хочет разговаривать. Вернее, опасается. Своего голоса опасается.
— Дай–ка, — я отобрал у нее журнал и стал изучать его самостоятельно.
Последняя страница была выдрана с корнем. Видимо, ее выдрал Изобретатель. По каким–то своим причинам. Но Изобретатель забыл выдрать страницы, следующие за исписанной.
Это давало нам шанс.
— Иди позови остальных, — велел я Тоске. — Скажи, что у меня есть новости.
Тоска ушла. Я отправился на веранду. Достал свой верный бумажный кинжал и воткнул в стол. Я его немножко модифицировал — закалил в кузнице, улучшил, так сказать, боевые свойства, теперь кинжал резал не только бумагу, но даже тонкий металл.