Большая книга ужасов – 90

Крысы под потолком пищали и возились и, кажется, тоже двигались вперёд. Ленка так и шла, светя не под ноги, а на потолок, на этих крыс. И ей казалось, что крысы организованно перемещаются вслед за ними.

– Не свети, ты их приманиваешь! – Настя тоже смотрела на крыс.

– Ерунда, не пойдут они на свет. – Ленка не хотела гасить фонарь, но телефон пискнул, сообщив, что осталось мало заряда, и сам погас. Сразу стало неуютно: она не видела, что там наверху делают крысы, казалось, они подкрадываются.

– А если их много, могут, наверное, и человека сожрать… – Серёга сказал это задумчиво, будто своим ногам. Он не пугал, он правда так думал.

– Прекрати!

– Что? А, ну извините. Я думаю, их нужно гораздо больше для этого, так что…

– Прекрати! – девчонки взвизгнули это хором, и Серёга замолчал.

За цехом был выход в маленький узкий коридорчик. Тёмный, кажется, здесь не было вообще никаких окон.

– Здравствуй, клаустрофобия! – Мышка направил луч на низкий потолок. За спиной послышался «шмяк», будто что-то упало на пол. Наверное, все обернулись в этот момент. Бывший цех был гораздо светлее того коридорчика, куда вёл их Мышка со своей клаустрофобией, но всё-таки там было слишком темно.

«Шмяк!» – как будто упало что-то мягкое и небольшое, котёнок, которого прогнали со стола. «Шмяк, шмяк, шмяшмякшмяк»…

– Что там?! – Кажется, Настя рявкнула это кому-то в ухо. Она изо всех сил вглядывалась в эту серую темноту, видела блеск труб и даже тряпку на полу – бывший белый халат.

– Вода капает. – Мышка демонстративно прочистил ухо. – Не надо так нервничать, девочки, дырявая крыша, конечно, страшна, но это если дом твой, а так…

– Да какая вода! Оно не журчит, не капает, оно… – Ленка прислушалась. «Шмяки» участились, как будто не один, а уже десятки котят спрыгивают на пол с высоты… – Крысы! Крысы спрыгивают на пол!

– Точно! – Серёга выставил перед собой луч фонаря, но крысы туда всё равно не попадали. – То-то, думаю, странный звук! Хорош уже крыс бояться, девчонки, идём!

Они двинулись дальше по этому тесному коридорчику. «Шмяки» за спиной продолжались. Здесь было чище и как-то спокойнее: под ноги реже попадался мусор, Мышка шёл впереди уверенно, будто знал, куда идти.

– Здесь должен быть выход на лестницу. – Он толкнул невидимую дверь, и сразу стало светлее.

Лестница была как лестница больше всего похожая на ту, что в подъезде, даже с перилами. Она освещалась огромными окнами в пол. Мышка, не задумываясь, побежал вверх.

– Не провалиться бы… – Серёга задумчиво попробовал ступени на прочность. – Осторожно, девчонки, больно видок у неё древний.

– А я лёгкий. – Мышка перегнулся через перила и показал язык. – Давайте сюда, здесь красиво.

Не без опасений ребята поднялись по лестнице и вошли в такой же огромный темный зал. Но Мышка забегал по нему как восхищённый чокнутый, бросая луч фонаря то на одну, то на другую стену.

– Не мельтеши! – Настя тоже направила луч на ближайшую стену. Хотя и без фонаря было видно: когда-то здесь и правда было красиво.

Стены и высоченный потолок оказались выложены мозаикой, осыпавшейся, ветхой, с огромными дырами серого бетона в самых неподходящих местах. У медведя из сказки про Колобка не было глаз, а у Конька-горбунка половины морды. Кое-где не хватало огромных кусков, и всё равно, это уныние знало лучшие времена. Мозаику хотелось рассмотреть, сфотографировать, покрутить в руках так и этак, если бы это было возможно.

Ленка щёлкала фотоаппаратом. Она шла вдоль стены, как маляр с кисточкой, стараясь ничего не упустить. Остальные рассматривали так, освещая каждую деталь, как будто это важно. И вроде ничего особенного, во многих старых постройках можно увидеть такую мозаику, и всё равно она завораживала.

– А что здесь было-то?

– Столовка. Вон остатки столов.

Остатки столов валялись по полу тут и там, щетинясь в воздухе ножками. Серёга рассматривал мозаику, когда под ногами что-то блеснуло. Нагнулся: печатка. Мужская печатка с короной, старомодная и какая-то знакомая…

Чуть слышно скрипнула дверь. Никто и не заметил сперва, все были заняты кто чем. Но дверь скрипнула ещё раз, и ещё…

– Что там? – Серёга сунул печатку в карман и посветил в проход.

– Сквозняк, – не глядя буркнул Мышка, но это был не сквозняк.

Раздолбанная деревянная дверь на лестницу ходила ходуном, мелко-мелко постукивая о косяк. В самом низу, похоже, давно была прогрызена дырка. В неё лезли крысы. Одна за другой, цепочкой, потоком, одна за другой, как будто их манит, ведёт сюда кто-то невидимый.

– У меня такое чувство, что они нас преследуют. – Ленка отошла в глубину зала, поближе к остальным.

– Не говори ерунды: в столовку животные пришли, что тут такого! – всё-таки Мышка плохой шутник.

– В столовку, где уже двадцать лет нет еды? Смотри, они даже нас не боятся…

Крысы по одному забегали в зал и сбивались в кучу у входа на лестницу, как будто специально перекрывая выход. Они по-прежнему возились, пищали, дрались, в общем, вели себя как крысы, но в их действиях будто была какая-то организованность.

– Что-то мне тоже неуютно. – Настя светила фонарём на эту стаю, всё прибывающую и прибывающую, они даже не разбегались от света! Серёга тоже направил туда фонарь.

– Может, и правда напасть хотят… – он говорил это с сомнением, чувствуя, как это самое сомнение тает с каждым словом. Их уже было много. Сотня, две или три, ковёр, шевелящийся зубастый ковёр, растущий тонкой ниточкой из-под двери… А за дверью, там, на лестнице, зашуршало.

Звук был, как будто что-то тяжёлое волокут по бетонному полу. Крысы шумят не так: они цокают коготками, пищат. А здесь было большое, солидное, тяжёлое…

Ленка завопила. Кажется, Серёга тоже, такой силы был вопль. Настя вцепилась в Мышку:

– Скажи, что здесь есть второй выход на лестницу! – И, не дожидаясь ответа, поволокла его вперёд в том направлении, где не было крыс, туда, где мог бы быть выход.

Зал казался бесконечным, хотелось обернуться, но было боязно: а вдруг гонятся, вдруг рядом, сейчас надо сматываться, подальше, подальше, от крыс, от этого тяжёлого. Они шли, вроде, быстро, но невыносимо долго, оглушительно топая, и всё равно слышали, как за спиной цокают коготками крысы, как оглушительно шуршит нечто. Зал кончился. Ленка, как-то оказавшаяся впереди, толкнула ближайшую дверь, выскочила на лестницу. Битые ступеньки уже не пугали: вниз, вниз, вон отсюда!

Глава VIII Ленка

Многоэтажки завораживали своими размерами и молчаливой солидностью. Как слон в зоопарке, как Пизанская башня и Москва-сити. На ладошке пусть дуры фотографируют. Ленка надевала отцовский дождевик, волочившийся по земле, укладывалась в грязюку (А где на стройке чистое место найдешь? Там ракурс не тот.) и снимала снизу. Дома получались огромными серыми исполинами, уходящими в небо, нависающими над зрителем.

Мать не одобряла её увлечения: «Что за занятие для девочки»; «Фотографов никто не любит, их все бьют». Что ж, она права. Если бы Ленка снимала людей, может, так бы оно и было. Никому не нравится быть застигнутым врасплох, быть снятым в невыгодном ракурсе, а Ленку тянуло к неожиданным решениям. Она могла торчать на стройплощадке вечно, суя объектив в каждый угол, щёлкая каждую деталь под ворчание матери. Хотя этот переезд она же и придумала: «Павлику нужна своя комната, и воздух нужен, в центре разве детей вырастишь? Есть у меня уже одна жертва урбанизации», – это про Ленку.