Большая судьба

По заводскому пруду засеребрилась лунная дорожка, горы стали окутываться тьмой, когда она спохватилась:

– Уже ночь, пора по домам!

Аносов бережно взял Таню под руку, и оба, притихшие и счастливые, пошли по тропке, ведшей к заводу...

Они расстались поздно. Аносов возвращался домой с новым, радостным ощущением.

"Люблю или не люблю?" - спрашивал он себя и не знал, что ответить.

В комнате светился огонек. "Кто же у меня?" - удивился Аносов и вошел во двор. В распахнутую дверь лился мягкий золотой свет. На пороге сидел дед Евлашка и попыхивал трубочкой.

– Дед, ты ничего не знаешь?

– многозначительно спросил Павел Петрович.

– Это о чем же новость?
– весь встрепенувшись, поинтересовался охотник.

– Я влюблен! Влюблен! Влюблен!
– восторженно признался Аносов.

– А, вот что!
– разочарованно сказал Евлашка.
– Эта хвороба, как лихоманка, обязательно ломает каждого в свое время. Прямо скажу, - хуже чахотки.

Старик спокойно глядел на Аносова.

– Но ты же пойми: она краше всех, лучше всех!
– возмутился равнодушию Евлашки Павел Петрович.

– Это уж завсегда так, - безразличным тоном ответил дед.
– Полюбится сатана пуще ясного сокола. И красива, и мила, и добра... А скажи мне, Петрович, откуда только злые жёнки берутся?..

– Ничего ты не понимаешь, дед!
– сердито перебил его Аносов.
– Самое лучшее на земле - любовь!

– Может, так, а может, и не так, - уклончиво отозвался старик. Простой человек, когда любовь приходит, думает не только о ласке, но и о труде. От любви труд спорится, - тогда и хорошо! В таком разе, Петрович, жаль расставаться с подружкой. Что же, счастливой дороги! Не поминай лихом молодость. Хороша она, когда глядишь со ступеньки старости!

Евлашка взволнованно запыхал трубочкой. Голубоватый дым потянул в комнату и заколебался в ней прозрачным туманом.

– Кто же она?
– спросил дед.

– Татьяна Васильевна!
– ответил Аносов.

– Хороша барышня. Сирота. Рада, небось, что жених объявился? Сказывал ей?

– Неудобно как-то. Боюсь чего-то, - признался Павел Петрович.

– Ну вот, это уж ни к чему, - сказал Евлашка.
– В таком деле, сынок, девку бьют, как щуку острогой. Пиши ей, а я отнесу, - вдруг решительно предложил он.
– Пиши!

Аносов уселся в кресло и, волнуясь, стал писать.

– Ты много не пиши и о дуростях не рассуждай, умная девушка с двух слов поймет, что к чему, - отеческим тоном наставлял Евлашка.
– Кончил, что ли? Давай бумагу!

– Да куда ты пойдешь ночью!
– запротестовал Аносов.

– Это уж мое дело, голубь, - дед взял письмо, засунул его за пазуху и ухмыльнулся в бороду.
– Ну, в добрый час!

Прошел час, два, а Евлашка не возвращался с ответом. Полный тревожных дум, Аносов открыл окно и подставил разгоряченное лицо свежему ветерку. Тишина. На минуту в небе пролились журчащие звуки. Павел Петрович поднял голову: дикие гуси с криком летели к дальнему горному озеру.

Аносов вышел в палисадник. Ожидание томило его. Незаметно небо заволокло тучами, по листьям и крыше зашуршал дождик. Аносов зажмурил глаза и с замиранием сердца ждал, твердя про себя: "Евлашка, куда же ты запропастился? Иди же, иди скорей!".

С непокрытой головой и лицом он сидел под дождиком и широкой грудью вдыхал влажный воздух. Вода стекала со взъерошенных волос, пробиралась за шиворот. Постепенно промок мундир, а он всё сидел и бесконечно повторял:

– Иди же, иди скорей...

Но в эту ночь Евлашка так и не принес ответа.

Утром Аносов проходил мимо знакомого домика, боясь взглянуть на окна. Лишь только он поровнялся с калиткой, как она шумно распахнулась и в просвете встала Танюша с цветами в руках. Над прудом дымился туман, громко шумела Громатуха, оживленно перекликались птицы. Утреннее солнце радовало всех. Сердце Аносова учащенно забилось: он не смел поднять глаз. Тысячи росинок блестели на цветах, переливались в ярком солнечном свете.

– Вот вам мой ответ, Павлуша, - сказала она и протянула букет.
– Я всё утро ждала вас... тебя...

Он осмелел, взглянул на нее. Две толстые косы короной украшали ее высоко поднятую голову.

– Ваш чудаковатый старик напугал меня. Кто же так делает?

– Да так уж вышло. Не ругайте меня. А сейчас...

Он поднялся на крыльцо и постучался в дверь.

– Что вы делаете?
– испуганно закричала она.

– Буду говорить с вашим приемным отцом!
– он еще громче постучал, но дверь долго не открывалась.

Наконец загремели запоры, и на пороге появился сам Иван Захарович приемный отец Тани.

– Что с вами, милейший, вы так встревожены? Не пожар ли на заводе?

– Иван Захарович, пожар у меня!
– пытаясь шутить, ответил Аносов. Простите за поспешность, я пришел просить руки вашей дочери...

– А-а...
– изумленно отозвался чиновник и отеческим тоном вдруг радостно пожурил: - Посмотрите, хорош молодец, всё втихомолку обладил! Ну, полно, полно, проходите в дом!

Он обнял Павла Петровича за талию и увел к себе...

Свадьба состоялась спустя две недели. Венчались в церкви Иоанна Златоуста. Когда вышли из храма, знакомые и друзья Аносова обсыпали новобрачных хмелем и зерном. Танюша испуганно посмотрела на мужа:

– Что это значит?

– Так надо, милая, - ласково шепнул Павел Петрович жене.
– Народ любит и чтит свои вековые обычаи. Всё идет от доброго сердца!

В коляске они проехали в домик приемного отца и там отпраздновали свой свадебный пир. Рядом с невестой сидел приемный отец, а подле Аносова - литейщик Швецов. Он первый и поднял заздравную чару.

– От всей души желаю вам счастья, - торжественно сказал он. Перво-наперво, чтобы семья была крепкая, чтобы господь наделил вас потомством, а главное - пусть будет радость среди вас в любви и в труде! В добрый путь, милые, в счастливый час!

Утром Павел Петрович отвез жену в свой домик. На пороге их встретил Евлашка с хлебом-солью. Аносов принял дар и поцеловал старика:

– Спасибо, друг...

– Смотри, Петрович, не забывай нас...
– У Евлашки на глазах блеснули слёзы, и он, с досадой махнув рукой, вышел из комнаты.

Татьяна Васильевна ласково улыбнулась мужу и сказала:

– Как хорошо, Павлушенька, но, знаешь, я даже к этому старику ревную тебя...

– Входи, входи, моя дорогая хозяюшка!
– радостно сказал Аносов.