Больше, чем что-либо на свете

Его руки поднялись, и Темань ощутила их тёплую тяжесть на своих плечах. Закрыв глаза, она прислушалась к ощущениям: как будто Северга прикасалась к ней... Её руки были такими же твёрдыми и сильными, но умели быть и ласковыми.

– Не бойся, госпожа, – защекотал ей ухо шёпот Тирлейфа. – Я не сделаю тебе больно... Ты так прекрасна! И так хрупка...

Он был просто огромен, Темань выглядела тонкой тростинкой рядом с ним. Она ещё не успела толком поправиться, но даже в своём прежнем телосложении вряд ли казалась бы ощутимо крепче. Тирлейф рассматривал её с почтительным восхищением, осторожно скользнул пальцами вверх по её шее, дотронулся до скул. Недавняя печаль в его глазах уступала место теплоте. Миг – и Темань перестала ощущать ногами пол, очутившись у него на руках. Опустив её на постель, он принялся бережно освобождать её от одежды. Сперва Темань вздрогнула от внутреннего сопротивления, но заставила себя расслабиться и откинулась на подушки. Тирлейф разделся сам: долго не копался, сразу сбросил с себя всё, открыв великолепное туловище с тугими мускулами.

Странно было ощущать телом незнакомое тепло – не Северги и не Леглит. Ноздри Темани дрогнули и расширились. Мужчины пахли резче, острее, но Тирлейф издавал еле уловимый, ненавязчивый запах молодой, здоровой кожи, чистых волос и терпко-травяной аромат благовонного масла: им были умащены его подмышки. Стоило ему прижаться к Темани, как он был уже готов к решительным действиям: в бедро ей упёрлось что-то твёрдое. Темань особого желания не чувствовала, но и не могла сказать, что ей противно... Впрочем, глаза она предпочитала держать закрытыми.

Также она предпочла представлять себе, что в неё вошёл жгут хмари – тем более, что ощущения были схожи.

– Я не буду долго докучать тебе, госпожа, – шепнул Тирлейф. – Прости меня... Извини, если причиняю неудобства.

Его гладкая щека прильнула к её лицу. Должно быть, он ещё ни разу не пользовался бритвой, а если и пользовался, то соскребал лишь мягкий и светлый пушок. Толчки усиливались, кровать поскрипывала; на миг открыв глаза, Темань обмерла... Сама Дамрад наваливалась на неё, жадно, похотливо дыша ей в лицо, и от этого зрелища Темань разом обмякла в предобморочной дурноте. Жужжание наполнило уши, перед глазами сомкнулась искрящаяся пелена, и телесные ощущения на миг исчезли. Когда морок отступил, всё уже закончилось: Тирлейф, щекоча лицо Темани мягким руном золотых волос, успокоительно гладил её пальцами по щекам, а в приоткрытую дверь ускользало длинное щупальце хмари... Хоть Дамрад и не было в спальне, но, похоже, опосредованно поучаствовать она всё же сумела.

Дрожа, Темань набросила шёлковый халат и завернулась в одеяло. Тирлейф с виноватым видом одевался; ей хотелось сказать ему, что он здесь ни при чём, но видение лица Дамрад, искажённого похотью, накрепко смыкало ей губы. А юноша, присев на край постели, осторожно и ласково приложил ладонь к её животу.

– Прости, малыш, что мне приходится отказываться от тебя, – молвил он с грустной нежностью. – Этого требует договор, который я подписал. Но никакие договоры, никакие бумаги и законы не смогут вырвать тебя из моего сердца и памяти.

С этими словами он склонился и тихонько, щекотно поцеловал живот Темани. Эта печальная, прощальная ласка тёплым толчком вывела её из гадливого оцепенения, которое сковало её при мысли о Владычице.

– Дурачок, – усмехнулась она устало. – Думаешь, там уже есть ребёночек? А если у нас не получилось?

Тот с уверенностью кивнул, улыбаясь.

– Он уже есть, госпожа. Я знаю, чувствую. Пусть я никогда не увижу его, но буду думать о нём, и моё сердце будет согреваться от мысли, что он есть на свете.

Слёзы подступали к горлу, но Темань сдержала их душевным усилием и скользнула пальцами по золотистым прядям Тирлейфа.

– И я буду вспоминать тебя, мой хороший. Ты славный. И совсем не похож на свою родительницу.

Парень, поклонившись на прощание, покинул спальню, а Темань сжалась в комочек на измятой постели. Вслушиваясь в себя, она пыталась почувствовать зарождение новой жизни, но пока ничего особенного не находила. Удалось ли ей зачать? Если нет, то всё это придётся повторять. Снова лицо Дамрад вынырнуло из тьмы закрытых век, и Темань содрогнулась. Владычица, не тронув её и пальцем, всё же ухитрилась проскользнуть в неё тонким хмаревым щупальцем, став причастной к этому соитию. Словно не Тирлейфа Темань приняла, а саму Дамрад... Которая стояла в дверях спальни, взирая на неё из-под полуприкрытых век томно, с бархатной тьмой в глазах и чуть тронувшей уголки губ улыбкой победительницы. Темань, словно огретая горячим ударом кнута, выпрямилась и запахнула на себе одеяло плотнее. Впрочем, какой теперь смысл кутать и прятать тело снаружи, если Владычица уже побывала гораздо, гораздо глубже?

– Через некоторое время тебя осмотрит врач, – сказала Дамрад. – Как только подтвердится беременность, я исполню свою часть нашего уговора.

Приблизившись к Темани бесшумной и мягкой поступью, она склонилась и приложилась губами к её руке.

Повторно проходить через всё это не пришлось: Тирлейф попал в цель с первого раза. Темань осматривала рыжеволосая Ульвен, подруга Рамут и её сестра по Обществу врачей.

– Поздравляю, госпожа Темань, – сказала она. – У тебя будет ребёнок. Настоятельно советую приходить ко мне на осмотр еженедельно.

– Я ничего не ощущаю, – пробормотала Темань. – Так и должно быть?

– Ещё рано для ощущений, – улыбнулась навья-врач. – Срок совсем маленький.

Вечером того же дня Темань получила посылку – плоский прямоугольный свёрток, перевязанный бечёвкой и опечатанный гербом Дамрад. Это была та самая папка... Из-под обёртки выскользнула записка:

«Исполняю наш уговор. Можешь уничтожить содержимое сама».

Темань лихорадочно листала страницы. Увы, почти половина текста была вымарана – закрашена чернилами, так что понять, в чём именно могли обвинить Леглит, не представлялось никакой возможности. Темань зарычала и рванула листы, комкая их и бросая в пламя камина. Могла ли она быть уверена, что у Дамрад не осталось ни одной копии? Горький опыт показывал, что Владычица держала свои обещания весьма своеобразно. Она говорила, что не притронется, не станет пытаться овладеть – что ж, руками Дамрад действительно не прикасалась... Но Темань теперь не могла отделаться от странного чувства, будто этого ребёнка ей сделала она.

Поверх дров колыхался и дышал пепел – всё, что осталось от содержимого папки. Клочок не сгоревшей бумаги дотлевал, становясь чёрным и хрупким. Вот и всё... Леглит никогда не узнает, чем Темань заплатила за её свободу, ни к чему ей знать. Главное, чтобы всё это не оказалось напрасным.

Утром пришло извещение о ежемесячном денежном пособии, Темани оставалось только прийти в столичное отделение государственного казначейства и получить его. Сумма была неплохая, равная её жалованью главного редактора.

Темань вернулась в редакцию. Опасалась она зря: за время её отпуска ничего страшного не случилось, всё работало как часы, Хаград справилась. Первым делом Темань укоротила свой рабочий день; теперь она приходила к десяти утра, а уходила ровно в пять вечера, в прочее время за неё оставались заместительницы. Сделала она это по совету Ульвен: та сказала, что теперь нужно беречься, больше отдыхать и ни в коем случае не вкалывать по двенадцать часов в сутки без выходных, как у Темани случалось прежде. Но выходило это не потому, что она так любила свою работу: просто в новой должности ей приходилось туго, особенно в первое время её преследовало ощущение нескончаемой, выматывающей круговерти. Ей казалось, что она ничего не успевает, голова просто пухла, мозг вскипал. Сейчас Темань немного освоилась и успокоилась; она знала, что под её началом трудятся отнюдь не бестолочи, и её задачей было лишь управлять их работой, а не делать всё за них. Хоть она и не откровенничала, но каким-то образом в редакции узнали об её «интересном положении», и на Темань посыпались поздравления, а заместительницы старались по возможности разгрузить её. Слагать с себя полномочия она раздумала: сидя дома в затянувшемся отпуске, она сходила с ума от безделья, а творчество намертво застопорилось.

В полученной от Ульвен книжечке с советами для беременных и молодых матерей говорилось, что в первой половине срока бывает вялость, сонливость и утомляемость, но ничего подобного Темань не испытывала. Напротив – у неё словно крылья выросли. Работоспособность подскочила до небес, и в те семь часов, которые она себе отвела, удавалось справиться со всем, что Темань прежде и за целый день не успевала. Откуда только что взялось... Такой неугомонной она себя даже не помнила. Спала она отлично, даже кошмары о Дамрад не мучили, а ела с удовольствием – за двоих: в животе словно поселился неугасимый огонёк, который вечно требовал топлива. Забыть о еде, как раньше, он ей не позволял, сразу напоминал о себе голодным жжением под ложечкой. Ей порой даже совестно становилось так великолепно себя чувствовать, внутренний голос нервно возмущался, упрекал её, убеждал, что она должна страдать, но... Как-то не страдалось. Или, быть может, она уже отмучилась, отстрадала своё, и ей просто надоело? Как бы то ни было, Темань гнала от себя мысли о том, чья кровь текла в жилах маленького существа у неё под сердцем. Плевать на Дамрад. Это её ребёнок и точка.