Больше, чем что-либо на свете

– Рамут, дочь Северги, – пробормотала навья, огорошенная этой непрошеной нежностью до оцепенения.

– А я – Радимира.

Воздух между их сблизившимися лицами стал жарким, золотые ободки зрачков Радимиры тепло сияли, будто бы смыкаясь вокруг сердца Рамут. Земля под ногами качнулась раз, другой, третий, а потом слабость взяла навью в ласковые объятия, закружила, зачаровала, осыпала бубенцовым звоном и опутала дымкой...

Она не совсем потеряла сознание, действительность просто на мгновение поплыла, ушла за мутную пелену, а когда чёткость вернулась, ноги Рамут не касались земли: Радимира держала её в крепких объятиях. Глаза – близко до будоражащей оторопи, дыхание целовало губы навьи лёгким касанием. Обхватив женщину-кошку за шею, Рамут чувствовала под жёсткой кольчугой сильные плечи. А ведь её уже целую вечность не носили на руках... И она почти забыла, как это приятно.

– Ты что? Что с тобой? – Радимира не сводила с Рамут обеспокоенного взгляда – честного такого, теплого, искреннего.

Вслед за щекочущим приятным чувством навью обуяло смущение и стыд – за свою внезапную слабость.

– Не знаю, – пробормотала она, пытаясь выбраться из этих надёжных объятий и спуститься наземь. – Как будто устала немного. Я три дня без еды. Ну, точнее, горсть орешков у меня только и была... И я её пыталась растянуть... как могла.

В ответ на барахтанье и брыкание Рамут Радимира только крепче прижимала её к себе.

– Да отпусти ты уже меня! – Навья слегка стукнула женщину-кошку по плечу кулаком. – Мне полегчало.

– Не отпущу, – ответила Радимира, глядя на неё с улыбчиво-хмельной пеленой во взгляде.

Она с подчёркнутой неторопливостью прошагала к куче брёвен, будто бы стараясь растянуть мгновения объятий, усадила Рамут, опустилась рядом на корточки и спросила:

– Точно полегчало?

Куда деться от этого внимательно-нежного, пристального, заботливого взгляда? Он вливал в сердце Рамут сладкое волнение, и оно сжималось под рёбрами в щемящем отклике, а когда тёплая рука женщины-кошки накрыла её пальцы, этот трепещущий комочек в груди ухнул вниз, точно с ледяной горы скатившись.

– Да точно, точно. – Впрочем, навья не была уверена, что не пошатнётся, если встанет: слабость всё ещё одевала тело плащом нервной прохлады.

– Надо тебя накормить, – сказала Радимира, поднимаясь. И окликнула одну из кошек-воительниц: – Эй, Дрёма! Поди-ка сюда, поручение для тебя есть.

Она велела принести чего-нибудь съестного, да побыстрее:

– А то у нас тут госпожа целительница в голодные обмороки падает!

Пока дружинница исполняла приказ, Радимира присела рядом, не сводя с Рамут этого вгоняющего в смущение взгляда. Откуда взялось это светлое, молодое волнение, отчего так легко стало на душе, будто за спиной выросли сильные и широкие крылья? Что за ерунда творилась с сердцем навьи? Оно то принималось стучать, как сумасшедшее, то вдруг замирало в предобморочном холоде...

– Откуда же ты взялась, синеокая такая? – задумчиво проговорила Радимира, и её ресницы дрогнули, затуманив на мгновение взгляд. – Ни у кого таких очей не видела... Вернее, видела но... очень давно.

– У кого же? – усмехнулась Рамут.

А Радимира вдруг как будто загрустила и примолкла, глядя вдаль – как бы сквозь годы. Что или кого она пыталась рассмотреть через их седую дымку? Тень печали пролегла меж её сведённых бровей, омрачила высокий, благородный лоб и горчила в изгибе твёрдого, энергичного рта. Сморгнув эту мимолётную кручину с ресниц, словно слезинку, женщина-кошка вновь взглянула на Рамут и светло улыбнулась.

– Это долгий и грустный рассказ. Не хочу огорчать тебя... Только радовать.

Дружинница обернулась быстро, одна нога – в проход, вторая – из него. Она вручила Рамут корзину с пухлым пшеничным калачом, обсыпанным маковым семенем, и крынкой холодного молока. Что могло быть проще, вкуснее и питательнее?

– Подкрепи силы, – сказала Радимира. – Работы ещё много.

Как Рамут могла уплетать всё это, когда у неё дочки сидели голодные? Она же отправилась на поиски пропитания, а вместо этого застряла в потерпевшем бедствие городе...

– У меня же там Драгона с Минушью! – встрепенулась она.

Шаг в проход – и навья очутилась на полянке с сосной, а Радимира последовала за ней. С удивлением осматриваясь, женщина-кошка остановила взор на исполненном величественного покоя лице, проступавшем из сосновой коры. Не живое оно было, а будто вырезанное на стволе. Трещинка-шрам пересекала его наискосок.

– Родные мои, идите, покушайте! – позвала Рамут дочек. – Простите, что задержалась, там в столице беда случилась...

Девочки немного оробели при виде незнакомки, и Рамут представила им гостью:

– Это госпожа Радимира, мы с ней вместе в городе завалы расчищаем. Не бойтесь, она не обидит вас.

Дочки слезли наземь из объятий сосны, пропищали хором «здравствуй, госпожа Радимира» и жадно накинулись на белогорский хлеб с молоком. Ох и вкусно им, наверно, было уминать за обе щеки пышный калач с румяной корочкой и хрустящими зёрнышками мака!.. Впрочем, с голоду всё покажется вкусным. Минушь даже поперхнулась немного, торопясь набить рот до отказа.

– Не спешите, никто у вас еду не отнимет, – сделала им замечание Рамут. – Хоть в лесу вы, хоть дома за столом, а есть нужно так, как подобает воспитанным девочкам.

– Голодные, бедняжки, – молвила Радимира. И спросила, снова подняв взгляд к величаво-суровому лику сосны: – Кто это?

– Это моя матушка, – кратко пояснила навья. – Она охраняет девочек, пока я добываю нам пищу.

– Но как это возможно? – недоумевала Радимира.

Рамут, немного отойдя в сторону от насыщавшихся дочек и понизив голос, ответила:

– Её останки покоятся под этим деревом. А лицо... Оно проступило из ствола само собой, я не вырезала его. Матушка погибла от руки моего мужа, Вука. И это тоже... долгий и печальный рассказ.

Сострадание отразилось в посерьёзневших глазах женщины-кошки. Несколько мгновений она уважительно молчала, словно бы разделяя с Рамут скорбь, а потом осмотрела скромное жилище, построенное из веток и прикрытое мхом и сухой травой с полянки.

– Значит, вот тут вы и живёте?

– Да, – кивнула Рамут. – Но дочки чаще любят спать на ветвях их бабушки-сосны, как пташки в гнёздышке. Они там в безопасности.

Подснежники кивали белыми головками: Радимира с улыбкой касалась их пальцами, присев на корточки.

– Чудо какое... В самом сердце Воронецкой земли – будто островок Тихой Рощи.

– А что это – Тихая Роща? – в свою очередь полюбопытствовала Рамут.

– Это место упокоения дочерей Лалады. Там тоже всегда тепло и бьют подземные ключи с чудотворной водой. – Радимира выпрямилась, любуясь полянкой с проступавшим в её взоре светлым удивлением и восхищением. – Как-нибудь потом я покажу тебе её. Это прекрасное и благодатное место.

Девочки допивали молоко, по очереди беря крынку. Радимира с ласковыми лучиками в уголках глаз улыбнулась: