Больше не твои. После развода

Я сдержанно улыбаюсь и понимаю: дети намного умнее, чем мы себе представляем. Они задают вопросы не из ума, а из сердца, а вопросы из сердца – они всегда правильные, они всегда попадают прямо в цель.

– Просто он не может прийти, Селин.

– Ясно… – вздыхает дочка.

– Эй, помнишь, я рассказывала тебе историю про летчика, который погиб на очень-очень важном и секретном задании? Помнишь?

Селин кивает. Это ее любимая история, а еще это был мой шанс хоть как-то сгладить отсутствие папы в ее жизни.

Папы, который не желал ее появления.

Папы, который отправил меня на аборт.

Отправил не первый раз в жизни…

Сморгнув влагу в глазах, продолжаю:

– Так вот! На самом деле это история твоего папы. Тот летчик – и есть твой папа, Селин.

– Значит, папы больше нет?

Я задерживаю дыхание, а затем произношу с сожалением:

– Он бы тебя очень любил, малышка.

Проглотив ком в горле, я даю себе обещание, что Селин никогда не узнает правду о том, какое чудовище ее отец.

Вот бы еще и мне забыть все то, что он со мной сделал, тогда я бы точно была чуточку счастливее, но это невозможно. Кадры совместной жизни въелись в мою память намертво.

– Все в порядке, Айлин?

На мое плечо опускается ладонь подруги, и я с благодарностью киваю. Регина помогала мне с самого рождения Селин, а когда дочери исполнилось два года, мы с Региной решились открыть свое небольшое дело, а именно – детское кафе, в котором сегодня мы впервые отмечали день рождения Селин. До этого мы не могли позволить себе личные мероприятия: все наши свободные средства уходили на развитие кафе, чтобы остаться на плаву в суровом мире бизнеса.

– В порядке. Мы тут говорили о папе.

– Ого, я тоже хочу послушать историю про летчика! Селин, ты расскажешь мне? – воодушевляется Регина, перед этим мазнув по мне сочувствующим взглядом. Одна Регина знала, через что мне пришлось пройти, чтобы сохранить плод от мужчины, отправившего меня на аборт.

Я поднимаюсь с колен и позволяю дочери рассказать тете Регине историю о своем папе. История, хоть и была ненастоящей, позволила мне бережно и без травм объяснить дочери, почему в ее жизни нет папы.

– Беги, крошка, тебя все зовут! – ласково пожурила Регина, дослушав историю о папе-летчике.

Я смотрю на ведущего и понимаю, что Селин уже нужно поспешить – на сцене уже начиналось большое шоу мыльных пузырей, и все ждали именно ее.

Когда Селин убегает к друзьям, Регина встает рядом и крепко сжимает мою ладонь.

– Ой, Айлинка, зря ты не подпускаешь к себе Вадима. Глядишь, Селин бы его папкой уже звала и не пришлось бы сейчас выдумывать всю эту историю.

– Мне легче выдумывать, чем лечь в постель без любви. Снова.

– Между прочим, Вадим тебя любит. Он все для тебя делает, зря ты так…

Выразительно посмотрев на подругу, так, что она резко замолкает, я иду вслед за дочерью и громко хлопаю в ладоши, когда дочка оказывается внутри большого переливающегося мыльного пузыря. Она светится от счастья, а затем радостно начинает прыгать внутри него, пока тот не лопается. Затем именинницу сменяет ее подружка Зоя. Сложив руки на груди, я понимаю, что детям очень нравится это шоу.

Идея отпраздновать юбилей Селин в нашем кафе пришла мне за несколько месяцев до мероприятия, поэтому я успела как следует подготовиться. Я нашла для дочери самое лучшее платье, о котором можно было только мечтать, заказала для нее самый вкусный торт с ее любимой вишневой начинкой и продумала мероприятие до мельчайших деталей, лишь бы Селин не чувствовала себя обделенной в сравнении с другими детьми, росшими в полной семье.

Отец Селин приказал избавиться от нее, когда я была на третьем месяце беременности, а я к тому времени уже уяснила: аборт – это боль и сожаления, ровно как и вынужденный брак.

Я вышла замуж за Рамиса под отцовским гнетом, мне было восемнадцать и море любви к жизни, а Рамису – двадцать восемь и ноль любви ко мне. После смерти отца Рамис забрал бизнес, который к тому времени стал принадлежать мне как единственной наследнице, и позволил мне уйти – разумеется, лишь после того, как убедился в том, что я сделала аборт.

Уже тогда я решила сохранить эту беременность любой ценой, потому что не хотела пережить это снова. Не хотела уничтожать ребенка внутри себя.

Еще через шесть месяцев после развода у меня родилась девочка. Селин почти все унаследовала от Рамиса: у нее были широкие темные брови, пушистые длинные ресницы и темные карие глаза, взгляд которых пробирал до дрожи. Не вспоминать Рамиса, глядя на его дочь, у меня не получалось…

– Мама! Мамочка! Смотри, это лама!

Услышав радостный крик дочери, я возвращаюсь в настоящее. Селин очень любила лам, поэтому я приложила максимальные усилия, чтобы в свой день рождения она увидела настоящую ламу. Я была противницей зоопарков, но спустя время мне удалось найти человека, который занимался спасением и тем самым одомашниванием лам. Он согласился, чтобы дети сделали несколько фотографий рядом с ламой во дворе кафе, но при этом у него были строгие правила: на животных нельзя залезать верхом и рядом с ним нельзя очень громко кричать, чтобы животное не испугалось, поэтому все гости переместились из кафе на внутреннюю территорию и соблюдали деликатные правила в обращении с животным.

Селин фотографируется первая и очень быстро возвращается ко мне с просьбой:

– Мама, я хочу в туалет.

– А как же лама? – интересуюсь с улыбкой.

– Я потеряла интерес, – по-умному произносит Селин.

Прямо как ее отец.

После брачной ночи, когда он забрал свое по праву, мои мечты о вечной любви рухнули. Он сказал, что я чистая и послушная девочка, но наш брак – лишь формальность.

– Хорошо, идем, – киваю дочери и беру ее на руки.

По плану у нас оставалось одно финальное шоу, после которого можно было выдохнуть – ведь все прошло почти идеально!

Почти все.

Кроме того, что на половине пути я вижу, как в наше кафе заходят неизвестные мужчины во всем черном.

«Рамис любил черное», – мелькает первая мысль.

– Извините, мы закрыты на праздник! – произносит Регина, поспешив гостям навстречу.

Услышав строгий голос Регины, я чуть притормаживаю шаг, потому что в наше детское кафе заходит сразу несколько внушительных фигур. Я очень напрягаюсь, потому что, как минимум, черный не входил в праздничный дресс-код, установленный Селин, а как максимум – неизвестные были настроены не очень дружелюбно.

– А мы на праздник.

– А вы к кому? – допытывается Регина.

К кому – я понимаю очень скоро.

Ноги моментально подкашиваются, и от слабости я ставлю дочь на ноги и сжимаю ее руку – так сильно, что она громко ойкает от боли.

– Мама, мне больно! – вскрикивает дочка.

Мне тоже. Очень. В глазах стремительно темнеет, когда я вижу его.

Ступая ровным, четким шагом к нам приближался мой самый страшный кошмар.

Нет…