Большевики и коммунисты. Советская Россия, Коминтерн и КПГ в борьбе за германскую революцию 1918–1923 гг.
Шрифт:
Постсоветская наука и публицистика связывали вопрос о роли Советов в революции с патриархальным самосознанием общества, что в значительной степени расширило исследовательское поле. Они рассматривались как проявление «вечевой локально-эмоциональной власти низов», выступая, как и полагается в ходе крестьянских революций, в чужом обличье и на стороне чуждых себе социальных сил [31] . Результаты их вмешательства в политический процесс оценивались негативно. «С начала ХХ века ослабление государственности переходило в смуту, что сопровождалось активизацией вечевых институтов в форме и под именем „власти Советов“… Внутреннее банкротство Советов было самым сокрушительным поражением в истории страны в ее стремлении вернуться к архаике, вызванным не внешним сопротивлением, но внутренней неспособностью выносить решения в большом обществе» [32] .
31
Подробнее
32
Ахиезер А. С. Российское государство между насилием и диалогом // А. С. Ахиезер. Труды. Т. 2. М., 2008. С. 297.
Спор о возможности третьего пути в Российской революции, равноудаленной и от буржуазной демократии, и от диктатуры большевиков, беспредметен, являясь уделом политических прожектеров, а не ученых. Советы на какое-то время смогли взять в свои руки частичку власти, но удержать ее надолго у них не было никаких шансов. Любая революция быстро надоедает и появляется некто, кто вводит жизнь в рамки привычных схем. Безусловно, в советском движении был известный демократический потенциал – но это-то как раз и пугало Ленина, ненавидевшего эмигрантскую говорильню.
Не Советы, а большевики захватили власть в свои руки в ночь на 25 октября 1917 г. Характерно, что первый конфликт в их среде после этого был связан как раз с ролью Советов в новых условиях. Сторонники коалиции социалистических партий продолжали делать ставку на «ответственность власти перед Советом как источником власти» (Зиновьев), иначе получится, что «мы обманули массы, пообещав им советское правительство» (Рязанов) [33] . Ленин радикально отверг подобные сомнения: его жизнь целиком принадлежала партии и его партии будет принадлежать целая страна. В то время как поддержавшее его большинство хотело построить свои отношения с Советами так же, как строятся отношения всадника и лошади, вчерашние союзники большевиков в социалистическом лагере были готовы отвести Советам теплое местечко где-нибудь на краю политической сцены.
33
Протоколы Центрального комитета РСДРП(б). Август 1917 – февраль 1918 г. М., 1958. С. 127, 128.
Вопрос о том, могло ли после Октябрьского переворота возродиться двоевластие в новом виде, или же Советы, неподконтрольные большевикам, были бы разогнаны точно так же, как и Учредительное собрание, остается риторическим. Так или иначе, разрыв или соподчинение двух сил, выросших в ходе революции, не мог быть одномоментным. Его длительность и динамика определялись менявшимся соотношением объективных и субъективных факторов. Современные историки применительно к весне 1918 г. отмечают «отход большевиков от концепции управляющегося массами государства-коммуны» и обращение к методам жесткой централизации власти [34] . Разговоры о том, что Советы «выше партий» [35] , так и остались разговорами. Их функции переходили к партийным органам и разного рода чрезвычайным комиссиям.
34
«С марта 1918 г. большевики или, по меньшей мере, их руководство, начали разочаровываться и в административно-управленческих возможностях, и в политической позиции Советов» (Леонов С. В. Указ. соч. С. 184, 186).
35
Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 35. С. 306.
Исторический опыт показал, что рассуждения о том, будто после краткого периода собственной диктатуры левые радикалы вновь обратятся в демократов и подчинятся воле народа – чистой воды утопия. Трудно не согласиться с австрийским социологом Йозефом Шумпетером: «Всякие рассуждения в пользу ограничения демократии на переходный период дают великолепную возможность уклониться от ответственности за последствия этого шага. Такие временные, промежуточные периоды вполне могут длиться целые столетия, а средства, полученные правящей группой в результате победоносной революции, используются для того, чтобы неограниченно продлить собственное пребывание у власти или чтобы принять такие внешние формы демократии, которые полностью выхолащивают само содержание этого термина» [36] . Впрочем, опыт большевистской диктатуры является не единственным доказательством данной теоремы.
36
Шумпетер Й. Капитализм, социализм и демократия. М., 1995. С. 313.
За годы Гражданской войны Советы в центре и на местах были мумифицированы, стали «пресловутым колесиком и винтиком» во все более усложнявшемся механизме партийной диктатуры. Политическое чутье лидеров большевизма подсказало им, что, хотя Советы являются нежизнеспособной формой государственной власти, но могут сыграть роль ее весьма привлекательного оформления. Причем не только в национальном масштабе. Выступая перед
московскими рабочими в день закрытия Учредительного конгресса Коминтерна 6 марта 1919 г., Ленин начал с того, что в мировом словаре появилось слово «советист», первоначально обозначавшее российских революционеров. Впоследствии он неоднократно повторял понравившийся ему образ, наполняя его пафосным содержанием: «Громаднейшее большинство рабочих на стороне коммунистов, во всем мире создано даже слово „советист“, которого в России нет, и мы можем сказать, что в какую бы страну мы ни пришли, скажи мы слово „советист“, и все нас поймут и пойдут за нами» [37] .37
Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 37. С. 517–518; Т. 38. С. 293.
В словаре иностранных коммунистов первоначально использовались переводы этого слова на национальные языки, но с середины 1920-х г г. их стала вытеснять транскрипция «Совета» латиницей [38] . Не отказывались от возможности погреться в лучах привлекательного понятия были и их политические антиподы. Гитлер в «Майн Кампф» обещал своим сторонникам, что «у нас не будет никаких решений по большинству голосов, а будут только ответственные личности. Слову „Совет“ мы опять вернем его старое значение» [39] .
38
Так, в политическом лексиконе германских коммунистов понятие Ratedeutschland, обозначавшее Советскую Германию, трансформировалось в Sowjetdeutschland по аналогии с утвердившимся в немецком языке названием Советской России.
39
Цит. по: История Германии ХХ века в новом измерении: источники, статистика, художественные документы. М., 2008. С. 185.
Прагматическое отношение к органам новой власти как к упаковке партийной диктатуры сохранялось на всем протяжении «советского» отрезка отечественной истории. Сталин без стеснения ставил реально существовавшие с СССР Советы на одну доску с колхозами, утверждая в 1933 г., что и те и другие «представляют лишь форму организации… С точки зрения ленинизма колхозы, как и Советы, взятые как форма организации, есть оружие и только оружие. Это оружие можно при известных условиях направить против революции» [40] .
40
Сталин И. В. Сочинения. Т. 13. М., 1951. С. 225.
И лишь на закате отечественной истории прошлого века данное понятие приобрело уничижительно-бытовое звучание, выродившись в конечном счете в печально известный «совок».
Советы в понимании германских левых
Решающим отличием Германской революции от Российской было то, что она разразилась не в ходе Великой войны, а совпала с ее окончанием. Продолжение боевых действий дискредитировало Временное правительство, балансировавшее между лозунгами «мир без победы» и «мир без поражения». В противоположность хлипкой социал-либеральной элите петроградского толка правительство революционной Германии имело немалый политический опыт, прежде всего парламентской работы. Если первая в силу своей слабости и разобщенности сделала безоговорочную ставку на помощь стран Антанты, то немцам пришлось после заключения Компьенского перемирия вести борьбу на два фронта – против коалиции победителей на Западе и «красной угрозы» с Востока.
Различия двух революций касались их содержания, сходство же проявлялось в формальных вопросах. Еще до отречения последнего из Гогенцоллернов по всей Германии стали создаваться Советы рабочих и солдатских депутатов, которые приняли на себя функции переходных органов власти, уклоняясь от провозглашения (а тем более воплощения) конечных целей революции. Вряд ли можно согласиться с утверждением одного из ведущих историков германского рабочего движения, что «у немецких и австрийских Советов общим с Советами большевиков было только название» [41] . Схожими являлись также обстоятельства рождения и собственные интенции, равно как и политическая инфантильность.
41
Winkler H. A. Von der Revolution zur Stabilisierung. Arbeiter und Arbeiterbewegung in der Weimarer Republik 1918 bis 1924. Berlin; Bonn, 1984. S. 368.
Получив декоративные полномочия, Берлинский Совет, до середины декабря являвшийся де-факто общегерманским центром советского движения, отказался даже поставить вопрос о переделе власти с исполнительным органом революции – Советом народных уполномоченных (СНУ). Представитель последнего в своих мемуарах не без сарказма утверждал, что берлинским депутатам «казалось правильным то и дело отрывать нас от работы вечными бурными заседаниями, где большей частью шла речь о самых смешных пустяках» [42] .
42
Шейдеман Ф. Крушение германской империи. М.; Пг., 1923. С. 288.