Большие часы

Я ответил, что прекрасно его понял, а когда повесил трубку — повторил его объяснение собравшимся почти слово в слово.

Рой был удовлетворен.

— Да, — сказал он, — я же говорил, что наше задание связано с каким-то недавним кризисом, а теперь мы убедились, что так оно и есть.

Встав со стула, он подошел к доске и взялся за мел. Я смотрел, как в столбце «Связи» он написал «Полин Дэло» и повторил это имя также под рубриками «Антикварная лавка», «Гил» и «Ван-Барт». Затем начал чертить еще одну колонку.

— В то же время Леон и Джанет добыли и кое-что более осязаемое, — продолжал он. — Расскажите Джорджу сами.

Леон негромким размеренным голосом продолжал отчет:

— Когда они ушли из коктейль-бара Ван-Барта, оказалось, что наш незнакомец забыл там одну свою вещь.

Ни один мускул не дрогнул в моем лице, шевельнулись лишь губы:

— Да?

Леон кивнул на письменный стол Роя и глазами указал на конверт. Меня, словно течением, повлекло к нему, и я подумал, не разыгрывают ли со мной эти люди по указанию Хагена обдуманную странную комедию, неужели я дал маху и оставил в баре нечто, выдавшее меня с головой? Но на конверте ничего не было написано.

— Носовой платок, — словно издалека донесся до меня голос Леона. — Возможно, по нему удастся найти его владельца, потому что он явно дорогой и я разглядел на нем что-то вроде старой метки прачечной.

Конечно. Полин воспользовалась моим платком. Когда она опрокинула свой коктейль, я сначала сам взялся вытирать, потом передал платок ей. А она оставила его на столике.

Я перевернул конверт, отогнул незаклеенный клапан и вытащил платок. Да. Я тоже увидел полустертую старую метку.

— Я бы на вашем месте, Джордж, не стал к нему прикасаться, — сказал Леон. — Возможно, на нем отпечатки пальцев. Ткань очень тонкая и гладкая.

Значит, мне обязательно надо прикоснуться к платку. Я развернул его, тщательно и осторожно разгладил, разложив на столе.

— На нем, как я понимаю, уже полно отпечатков пальцев: официантки, кассира, ваших; так какая разница, если добавятся еще и мои. — С серьезным видом я принялся разглядывать хорошо знакомый квадратик тонкого полотна. Я был один из многих, кто покупал такие платки в магазине Блэнтона и Дента примерно год назад. На одном из рубчиков действительно была поблекшая, едва различимая метка прачечной, поставленная несколько месяцев тому назад, когда я провел неделю в городе и отдал кое-какие вещички в расположенную в центре города прачечную. — Да, мне кажется, по платку можно установить его хозяина.

Сложив платок, я сунул его обратно в конверт. Теперь я смогу объяснить, откуда на платке отпечатки моих пальцев, но изъять его из машины уже невозможно.

И я протянул конверт Леону.

— Пожалуй, отнесите его Сейнеру и Робертсу. — Это была большая коммерческая лаборатория, которой мы пользовались для подобных дел. — Что бы они там ни нашли, мы создадим еще одну группу, которая проследит эту линию. Я полагаю, Дик и Луэлла сменили вас у Ван-Барта?

— Да, конечно. Там говорят, этот человек заглядывает к ним раза два в неделю.

— Таким образом, мы засекли этого типа у Гила и Ван-Барта, — отметил Рой. — Как только он снова там появится, мы его заполучим.

Я довольно рассеянно кивнул.

— Да, конечно. В каком-то из этих мест он появится. А нам только этого и надо.

Я не помню, чем закончилось совещание. Кажется, Леон поехал к Сейчеру и Робертсу. Когда я уходил, Рой, помнится, делал новые записи на доске. Я сказал ему, чтобы он поел и немного отдохнул, когда закончит, а я уеду около семи.

Если специалисты действительно снимут с платка отпечатки пальцев, нам всем придется представить им свои, причем мне как и остальным. Об этом я позаботился. Но я долго-долго сидел в своем кабинете, пытаясь вспомнить, нет ли отпечатков моих пальцев на саквояже Полин. Тут уж едва ли что-нибудь объяснишь. Невозможно. Я силился снова прожить этот последний день с Полин. Нет, я брал ее саквояж только за ручку, а последней его несла Полин и, должно быть, стерла отпечатки моих пальцев.

Под вечер позвонил Дон Клосмейер.

— Слушаю, Дон, — сказал я. — Ну как дела с Паттерсон?

Ехидным педантичным тоном Дон начал неторопливо рассказывать:

— Пришлось немного потрудиться, но я ее нашел. Говорил с ней около часа, просматривал старые каталоги ее выставок, глядел на ее третьеразрядные картины и старался уберечь свои волосы от ее четверых детей.

— О’кей. Выкладывайте.

— Я выявил один весьма знаменательный факт. Луиз Паттерсон сама была той покупательницей, которая пыталась выторговать свою же картину в тот вечер. Кто-то из ее друзей увидел полотно в той лавчонке, сказал ей об этом, и она надеялась выкупить свое детище. Один Бог знает зачем.

— Понятно. Еще что-нибудь?

— Хорошо ли вы меня поняли? Это сама Луиз Паттерсон была в антикварной лавке в субботу вечером.

— Я это понял. Ну и что же?

— Уж она-то описала как следует того, кто купил картину. Вы готовы выслушать меня?

— Давайте послушаем.

— Заметьте, я передаю слова Луиз Паттерсон. Это был подтянутый самодовольный хлыщ; один из десятка миллионов штампованных мелких служащих. Шатен, карие глаза, высокие скулы, симметричные и гладкие черты лица. Щеки его выглядели так, словно он их скребет бритвой по пяти раз в день. Вес — сто пятьдесят или сто шестьдесят фунтов. Серый твидовый костюм, темно-синие шляпа и галстук. По ее словам, понимает в картинах и, несомненно, знаком с работами Паттерсон, которые коллекционирует, конечно же, из снобизма. Лично мне кажется, что эта дама слишком высоко себя ценит. Признает, что за последние десять лет о ней позабыли. Но это еще не все. Наш незнакомец — порядочный эксгибиционист. Воображает себя суперменом и соответственно ведет себя в жизни. Женщина, бывшая с ним, — настоящая красотка, если вам нравятся образцовые лесбиянки типа манекенщиц с Парк-авеню. Вот и все. Вы меня поняли?

— Да.

— Это чем-нибудь поможет?

— В какой-то мере, — сказал я.

— Я побродил по чердаку, где у нее студия и где она живет, — вот уж раздолье для мышей и термитов, целые акры полотен. Как художница она — ничто. — (Откуда Дону знать?) — Но ее картины напоминают мне о чем-то, что я видел совсем недавно. Если вспомню, что именно, это может дать нам еще одну ниточку.

Он засмеялся, я тоже, но взгляд мой был устремлен на висевший на стене напротив «Этюд о злобе».

— Может, вам это и удастся, но особенно не беспокойтесь. Завтра увидимся.

Когда он повесил трубку, я уставился на картину и глядел на нее минут пять, не видя ее. Затем взял нацарапанные мною заметки, пошел в пустой кабинет Роя и, как положено, записал сообщение Дона на доску. Вот уж поистине нелестное описание моей собственной персоны. После этого спустился в картотеку и взял три самые хорошие последние фотографии Эрла Джанота.

В начале восьмого Рой вернулся. Мы договорились о том, как будем сменять друг друга завтра, и я вышел, чувствуя, что сегодня с меня хватит. Но мне еще предстояла работа.

На стоянке такси, которую я днем выбрал как наиболее вероятную, мне впервые по-настоящему повезло. Да еще как! Водитель опознал Джанота как пассажира, которого вез в начале одиннадцатого в прошлую субботу. У него никаких сомнений не было. Он помнил, когда и где посадил его и где высадил. В квартале от дома Хагена.

Я знал, что это может спасти мою шкуру, но только как самое последнее отчаянное средство. Моя семья рухнет. На Марбл-роуд я приехал около полуночи. Джорджия и Джорджетт спали.