Большие люди

— Живет с братом. Не пьет, — Люсе становится даже забавно: до чего дойдет в своей зависти Тамара Витальевна.

— А крылышек и нимба нет?

— Не заметила, — Люда улыбается.

— Ох, Люся, Люся… Поверь моему опыту — не бывает такого. Чтобы мужик в тридцать пять лет, непьющий, да не женатый, да еще и без придури… Что-то с ним не так, поверь мне! Или бить начнет, или еще какая пакость. Вон, у моей соседки дочь тоже нашла себе, вроде твоего, с виду приличный мужик, а потом оказалось… — Тамара Витальевна спотыкается на полуслове, глядя удивленно куда-то за спину Люси. А в спину тянет сквозняком. Люда поворачивается. Он.

— Здравствуйте, — Григорий подчеркнуто вежлив.

Люся вскакивает с места, чуть не опрокинув чашку с чаем. Слова все куда-то исчезают из головы, и она просто молча смотрит на него. Господи, оказывается, она успела по нему соскучиться!

— Вы нас не оставите ненадолго? Пожалуйста, — просьба обращена к Тамаре Витальевне и высказана хоть и вежливо, но тоном человека, который привык, что все его просьбы выполняются. И Тамара Витальевна не исключение.

— Да-да, конечно, — торопливо вставая из-за стола, а потом боком протискиваясь в дверь и аккуратно закрывая ее собой. И они остаются одни.

Он делает шаг, потом другой. Встает напротив, рядом. Взгляд его будто ощупывает ее лицо, а потом…

— Нет, — он со вздохом отступает на шаг назад.

— Что — «нет»? — она наконец-то может говорить.

— Не буду я вас целовать, Людмила Михайловна. Иначе не остановлюсь, а я не за этим приехал.

— А зачем?

— Ох, Люсь, да тут у меня засада просто… — Григорий запускает ладонь в свои волосы.

— Что случилось?!

— Плохого — ничего. Тут такое дело… Гости к нам приехали московские. Инвесторы… потенциальные. Ты же знаешь, что мы вляпались по горло?

— Знаю.

— Ну вот, — вздыхает. — И сейчас начнется. Да оно уже началось, собственно. Я вырвался ненадолго, вот по дороге в гостиницу. Сейчас заберем их, по объектам немножко провезем, потом обедать, потом в офис. И это только начало, ты понимаешь?

Нельзя сказать, что она все точно понимает, но кивает. А Гриша продолжает:

— На несколько дней вся эта кутерьма, наверное. Они все хотят посмотреть: и активы наши, и недвижимость, запасы складские. И документы, отчеты… Так их еще и развлекать надо будет по вечерам, так уж водится. Я просто вот не знаю, когда я…

— Гриш, я все понимаю, — теперь она действительно понимает, зачем он приехал. — Это очень важно, я понимаю. Ты мог бы и не приезжать, просто бы позвонил.

— А я хотел приехать, может быть, — буркнул мрачно. — И ничего ты не понимаешь, Лютик… Я не хочу, чтобы ты думала, что я… что я тебя избегаю… после… хм… или еще какую-нибудь ерунду. Вы, девушки, это можете. Просто тут все так совпало, что я… Я, наверное, буду ближайшие дни занят очень… очень плотно. И вряд ли смогу вырваться. Понимаешь?

— Да, — кивает она. — Правда, все нормально, Гриш. Делай то, что должен.

— Глупости придумывать не будешь? — смотрит на нее настороженно.

— Не буду.

— Ладно. Тогда я поехал, — взгляд на часы на запястье. — И так уже опаздываю. До встречи, Лютик.

Резко оборачивается и вправду уходит. Но только до двери. А там останавливается.

— Черт. Черт. Черт! Не могу!

И, повернувшись и преодолев расстояние между ними в пару шагов, целует ее. А она сама прижимается к нему, вцепившись в ворот его темно-серого пальто.

— Блин, Люська! — чуть позже, губами ей в висок. — Это все твой проклятый белый халат.

— А он-то тут причем? — шепотом ему в шарф.

— Нездоровые ассоциации как результат просмотра немецких документальных фильмов, — со смешком.

Она сначала не понимает, о чем он, а потом стукает его по плечу.

— Гришка! Ты что такое говоришь?! Ужас какой! Я, вообще-то, с детьми тут работаю!

— И слава Богу, — выдыхает он ей в ухо. — Люсь, пни меня, а? Мне уже не просто бежать — лететь надо. А я сам не уйду, чувствую.

— Езжай, Гришенька, — она привстает на цыпочки и целует его в лоб. — Езжай. Все хорошо.

Так безумно раздражавшее в Ларисином исполнении «Гришенька», сказанной Люсей, заставляет внезапно сжаться сердце. Словно нечаянная ласка. Нет, уходить надо, срочно просто.

— Люсь, я как смогу — позвоню.

— Договорились.

Все-таки хорошо, что он приехал. Во-первых, совершенно заткнулась Тамара Витальевна. Хотя нет, во-первых не это. А то, что она просто была ужасно рада его видеть. И не только… видеть. А во-вторых, в свете последующих дней без него… О, Люся себя хорошо знала. Уж она бы напридумывала, Гриша прав. Накрутила бы себя так, по-своему интерпретируя его молчание, отсутствие его самого и даже звонков от него, что мало бы никому не показалось. В первую очередь, ей самой. А так — просто ждала. Хотя ждать было непросто. Ужасно хотелось позвонить ему, хотя бы голос услышать. Люся с трудом себе представляла, чем он там конкретно занят. Но было четкое ощущение, что она со своим звонком может быть очень, ну вот совершенно некстати. Поэтому терпела. Он же сказал: как смогу, позвоню. Значит — позвонит.

И он позвонил как раз в обеденный перерыв в четверг. Голос очень усталый, несмотря на то, что бодрится.

— Лютик, как ты?

— Да я-то нормально, как обычно. А ты, судя по голосу, на последнем издыхании?

— Ооох… Когда я умру от цирроза печени, запомни меня молодым и красивым.

— Да? А я тебя таким видела? — она пытается шутить, но собеседник, похоже, даже чувство юмора пропил.

— И ты туда же? — драматическим шепотом.

— Что, все так плохо? — ей уже вправду не смешно.

— Улетаю сегодня вечером в Москву, — со вздохом. — Нам дали предварительное добро. Но большие боссы хотят лицезреть наши рожи а-ля натюрель. Да и в головные управления пары банков наведаться надо, Гошка договорился о встречах. Так что…

— Я очень рада, что у вас все получилось.

— Да пока еще не получилось. Но мы надеемся, что выгорит дело. Гошка говорит, что надо ковать железо, не отходя от кассы. И он прав. Поэтому… мне надо лететь. Понимаешь?

— Конечно. Это же то, чего вы добивались. Я понимаю, как это важно.

Надо что-то ей сказать, как-то объяснить. Но у него после нескольких дней непрерывного общения со столичными гостями язык почти не ворочается. А ведь это еще не конец, там еще в Москве второй раунд переговоров предстоит, уже совсем с другими людьми, на совсем ином уровне. Остается только надеяться, что она его поймет. Так, почти без слов.

— Не сердишься?

— Господи, Гриша, да на что?

Он сам не может объяснить, но вот чувство же вины есть откуда-то внутри?

— Лютик, а ты… ждать меня будешь?