Большое сердце
Шрифт:
И он спешит наперерез.
Продираясь через перепутанный кедрач, Кузьмичев внезапно останавливается. Он смотрит на полузанесенные снегом следы от резиновых сапог, и в его глазах отражается недоумение.
«Странно, — думает он, приседая и изучая след, — недавно кто-то прошел. Но кто? Дежурный по части говорил, что на охоту я отправился первый, значит, наших здесь не должно быть. Если б и собрался кто, так капитан сказал бы, что я в этом районе, и сюда бы не направились».
Старший лейтенант сравнивает найденный след со своим. Сапоги одинаковые.
«Человек моего роста, — приходит он
Кузьмичев внимательно осматривает местность в бинокль, но никого не обнаруживает и решает по следу незнакомца спустится в бухту. След идет с побережья среди россыпи каменных глыб, через заросли кедрача, спускается в распадок, местами уже занесенный поземкой, подходит к маленькому ручейку и пропадает в нем.
«Ого! — закрадывается в сознание старшего лейтенанта подозрение. — Охотник прячет свои следы. От кого же?»
Кузьмичев тщательно застегивает белый маскировочный халат, опускает капюшон и, пригибаясь, берегом ручейка идет к морю. Нигде больше не находит он следов, только в устье, на берегу океана, среди огромных камней виднеется на песке полусмытая морской волной бороздка.
«Шлюпка была. Утром, — размышляет старший лейтенант, — это бороздка от киля осталась. Да-а-а, из-за моря «охотник» приплыл… Хитрый… Но и мы не лыком шиты!»
Решение приходит мгновенно: эту «лису» упускать нельзя!
Кузьмичев вытаскивает из кармана шинели широкий бинт, имеющийся у него всегда на всякий случай, обматывает им для маскировки свои сапоги и идет по ручейку вверх.
Следы ведут через остров, «охотник» явно избегал открытых мест.
«Не первый раз он в этих местах, знает остров, — думает старший лейтенант, — к старым японским дотам направился».
И вдруг шагах в тридцати пяти среди камней что-то зашевелилось. Старший лейтенант мгновенно припадает к снегу и одновременно подает вперед двуствольное ружье, заряженное картечью. Пуль у него с собой нет.
Отчаянно стучит сердце. Щеки Кузьмичева загораются румянцем, слезятся глаза — это остервенелые порывы ветра пригоршнями бросают в его лицо поземку. Стрелять старший лейтенант не спешит.
«Нужно доставить «охотника» в часть живым, — приказывает себе Кузьмичев, — стрелять в крайнем случае!» — и он, приминая локтями снег, по-пластунски ползет к камням.
Приблизившись к ним на десяток метров, старший лейтенант быстро вскакивает и, вскидывая ружье, ищет взором врага, собираясь крикнуть: «Руки вверх!» — но… врага нет, а перед ним — оцепеневшая от неожиданности черно-бурая лиса.
— Чтоб ты провалилась, окаянная! — шепчет с досадой Кузьмичев, вздыхая и опуская ружье, и с сожалением смотрит на уходящую к Охотскому морю роскошную добычу.
Потом старший лейтенант переводит взгляд на изрытый снег, где мышковала лиса, на ружье, и только теперь думает о риске, на какой пошел. Но что делать?
«Пойти в часть за подмогой нельзя: следы «охотника» может совсем занести снегом, да и не успеешь — вечер близко, — рассуждает он. — Идти с охотничьим ружьем против хорошо вооруженного врага?.. Опасно, но выхода нет… Что ж, придется брать его хитростью».
Дальше идти по следам старший лейтенант не решается — доты близко, и его
может обнаружить враг, который, конечно, наблюдает из своего укрытия за местностью. Но в дотах ли он? Не ушел ли через скалы дальше, на север? Кузьмичев, прижимаясь к скалам, где ползком, где пригибаясь, обходит их у подножия, но выходящих следов не видит. Значит, «охотник» наверху.Выбрав в скале расщелину, старший лейтенант, маскируясь, забирается в нее.
Мучительно тянется время в ожидании вечера.
Злится ветер. Он своем и визгом обрушивается на скалы, сметая с них тучи снега, и вершины дымятся поземкой; словно вулканы. Начинается снегопад. С каждой минутой он усиливается, и вскоре снежная мгла окутывает остров.
Холодно в расщелине.
«Ноги — ничего, — успокаивает себя Кузьмичев, — лишь бы руки ружье держали!» — и он, попеременно стягивая с рук варежки, дышит на пальцы, согревая их.
Расползается по острову долгожданные сумерки.
«Пора!» — решает старший лейтенант и выбирается из убежища.
Он подходит к террасе и ищет следы, но коварная вьюга, точно языком, слизала их.
«Трудненько будет, — говорит себе Кузьмичев, — но не беда. Расположение дотов я знаю на память».
Он, хватаясь за камни, влезает на первую террасу, потом на вторую, третью, прижимаясь к скалистой стенке, осторожно подходит к разбитому доту. Несколько минут стоит у входа, прислушиваясь. Но, кроме стонов вьюги, ничего не слышно.
«Здесь никого нет, — думает старший лейтенант, — следов не видно».
Но он знает, что хитрый, бывалый враг мог проникнуть в дот, не потревожив сугроба. Представляя себя на его месте, Кузьмичев аккуратно перебирается через снежный нанос и, готовый ко всему, спускается в провал, тихо следует по извилистому ходу сообщения.
«Эх, фонарика нет», — жалеет он, останавливаясь у полуоткрытой стальной двери дота.
Зажигает спичку, заглядывает внутрь. Он был прав: сюда никто не приходил. Не оказалось «охотника» и во втором доте. Третий и четвертый располагались выше, амбразурами к морю, два других находились по ту сторону скал. В каком же из них враг?
Старший лейтенант уже не чувствует боли в почти онемевших ногах и с усилием поднимается на следующую террасу. Он обходит по узкой кромке выступ скалы и вдруг чувствует запах дыма.
«Здесь!»
Бушует разгулявшаяся метель, мокрая снежная крупа залепляет глаза. Отворачиваясь, старший лейтенант подходит к доту и, приподнявшись на цыпочках, заглядывает в амбразуру. Она заложена камнями, из нее валят клубы дыма. Ничего не видно. Тогда Кузьмичев спускается в ход сообщения и осторожно подходит к плотно закрытой стальной двери.
«В доте светло — костер горит, — думает он, — надо рывком открыть дверь и… А если там двое? Ведь враги могли идти след в след… Пусть — в одного стреляю, другой поднимет руки… А если дверь закрыта на засов? — Кузьмичев задумывается, не зная, что ответить себе, но через минуту приходит к решению: — Тогда придется караулить до утра».
Он нащупывает ручку, легонько тянет на себя дверь, но та не поддается.
«Заперта… Фу-у, мерзнуть всю ночь придется, а эта гадина в тепле сидит!» — скрипит зубами Кузьмичев и топчется на месте, стараясь хоть немного разогреть онемевшие ноги.