Болтливые куклы

Шен Ри жил и рос в доме на обособицу. С самых малых лет он понял, что занимает в иерархии семьи иное место, чем его братья и сестры. Никто его не обижал, не лишал обычных детских радостей, но и ласки настоящей Шен никогда не знал. Мать была с ним холодна, как чужая женщина, а отец лишь изредка — когда ни жены, ни слуг не оказывалось рядом — позволял себе скупое внимание к наследнику. Обычно это выражалось в том, что Гину Ри сгребал сына в охапку и грубо ерошил ему волосы или хлопал по плечу тяжелой ладонью.

В роду Ри мужчины всегда имели мало власти.

Когда пришло время отправлять Шена в храм, слуги запрягли самую неказистую повозку. Из одежды на пятом сыне были только рубаха со штанами из простой некрашеной ткани: Старшая Ри здраво рассудила, что слуги Богини все равно сожгут всю его мирскую одежду, так зачем добру пропадать. И с пафосом ехать в храм тоже глупо — ни к чему семье Ри лишние пересуды на тему их несчастья. Без того позора хватает.

Едва только правнук покинул родные стены, Старшая велела собрать все его вещи до единой и отвезти их в Дом усопших, как это и положено делать, если кто-то умирает в семье, и его имущество больше никому не понадобится.

Была и еще одна посылка, которую она тайком передала в храм Великой Богини. Что было в том свертке — никому доподлинно неизвестно, но слуги поговаривали, будто пах он заморскими пряностями, которые стоят в Таре баснословных денег.

Может быть, Шен Ри помог тот сверток, а может, и слепая удача, но в день принесения обета он получил самую лучшую судьбу, на какую только мог рассчитывать в стенах храма. Настоятель решил, что мальчик станет танцором.

Храмовый театр — это особый мир. На первый взгляд он является частью храма, но если уж говорить по правде, то даже сам настоятель старается лишний раз не лезть в театральные дела.

Шен Ри не сразу понял, куда попал, но когда осознал окончательно, то не смог однозначно решить, повезло ему все же или наоборот.

Во-первых, оказалось, что актеров на мужские роли в театре и так хватает, а значит, из Шена будут старательно лепить тамэ — артиста, изображающего женщин… И у этого процесса есть немало тонких, слишком тонких нюансов.

Во-вторых, нет никаких гарантий, что обучение принесет должные плоды и Шен Ри окажется на сцене.

А в-третьих, хоть театр и выглядит чем-то почти отдельным от храма, Правила покорности для актеров не отменяются. То есть, попытка убежать расценивается как коварное предательство Великой Богини и карается весьма сурово. Лучше даже не знать, насколько сурово.

Шен довольно быстро привык к новым правилам жизни — к ранним подъемам в шесть утра, к простой храмовой пище и к тому, что в спальных покоях, кроме него живет еще целый десяток других мальчиков. Все это было не очень приятно, но детский ум гибок и легко принимает перемены.

Значительно трудней оказалось принять тот факт, что теперь Шен Ри — слуга. Пусть и будущий танцор, но все же… У него не осталось ни личного времени, ни своего пространства.

Впрочем, даже это испытание меркло рядом необходимостью учиться женским повадкам.

Прежде Шен никогда не задумывался, что это значит — быть мужчиной. Но когда театральный наставник, мастер Хо, начал свои уроки, наследник династии Ри в полной мере осознал, что родился именно мальчиком.

Ему плохо давались женские жесты и совсем не нравилось носить наряды, скроенные для девочек.

Наставник уверял, что со временем это пройдет и, глядя на старших актеров, Шен Ри понимал, что мастер Хо прав…

— Не бойся, крысенок, уже через год ты забудешь свой страх и будешь молить богов о том, чтобы стать таким, как Лоа.

Лоа… Шен Ри, как ни старался, не мог вообразить себе, что у него однажды появится такой же шелковый халат, многослойная юбка, расшитая жемчугом и ритуальная корона из серебра. На сцене Лоа восходил подобно солнцу, затмевая всех остальных, и само собой играл лишь одну только роль — самую главную, самую трудную — роль Небесной Принцессы.

И в обычной жизни Лоа не выглядел похожим на женщину.

Мысль об этом отчасти утешила Шена.

В человеке все должно быть красиво, особенно если он — женщина. Так наставлял Шена мастер Хо. День за днем он выколачивал из пятого сына рода Ри мужское равнодушие к своей внешности. Очень скоро Шен научился сам ухаживать за своими длинными черными волосами, расчесывать их частым гребнем, пропитывать ароматными бальзамами и укладывать в безупречные гладкие прически. Точно такое же внимание отныне он должен был уделять своим ногтям, бровям и коже.

Танцор — лицо театра. Это лицо должно быть безупречным. И целиком принадлежащим сцене без права на личную жизнь. Для любых повреждений, ссадин и синяков имелось только одно весомое основание — падение во время сложного па.

Случались такие падения, по правде говоря, часто, а репетиции иногда длились с утра до вечера.

Шен Ри учился плавно двигаться, ходить с закрытыми глазами, стоять на руках, сидеть неподвижно и слушать свое дыхание, а также изображать всем телом тишину, море, птицу, кусок железа на наковальне, шелковый шарф на ветру и сотни других вещей. Подготовка к сложной науке ритуального танца давалась ему на удивление легко. Мастер Хо иногда даже снисходил до скупой похвалы.

Но по имени никогда не называл.

Таких мальчиков, как Шен Ри в храмовой школе при театре было еще около десятка. Одни постарше, другие помладше, они все уже давно привыкли к странной театральной жизни, приняли свою судьбу и правила игры, негласно существующие среди танцоров. Шен наблюдал их соперничество со стороны, не ища дружбы или покровительства. Сами они почти не замечали новичка, а если и вспоминали о нем, то исключительно с практической целью — подай то, принеси это, отодвинься, подержи…

Шен Ри не пытался с ними соревноваться, но занимался со всем усердием, на какое был способен. Не надеясь стать лучшим, он твердо решил, что хотя бы сохранит свое танцорское клеймо на пятке.

Минул уже не один месяц храмовой жизни, когда один из мальчиков навсегда покинул спальню для юных актеров. И этот случай намертво впечатался в память наследника рода Ри.

Равно, как и кровавые следы на полу.

Нет, на самом деле, конечно, никаких следов не было. Кто бы им позволил портить идеальную чистоту храмовых покоев? Но богатое воображение живо нарисовало Шену эту яркую картину. От других актеров он вполне доподлинно узнал, что внезапно исчезнувший мальчик оказался недостаточно хорош для театра Великой Богини, а посему клеймо танцора с его пятки срезали и отправили бесталанного неудачника на кухню. По словам мастера Хо, это еще не самая плохая участь. На кухне бывший танцор хотя бы всегда будет сыт. Да и работать там хромоногому всяко проще, чем, например, мыть храмовые лестницы или просить подаяние на улицах. Впрочем, не исключено, что когда пятка у парнишки заживет, его таки отправят за ворота храма — убогим всегда больше подают.

Историей этой Шен Ри проникся очень глубоко. Несколько дней он не мог взглянуть без дрожи на опустевшую кровать изгнанника. Тем более, что стояла она как раз рядом с его собственной — такой же жесткой деревянной лежанкой, едва приподнятой над полом, как это принято во всей Таре среди простого народа. Мягкие матрасы ученикам не полагались, а потому спать на таких кроватях было сплошное мучение: голые доски покрыты лишь тонкой соломенной циновкой, а вместо подушек — гладкие вогнутые деревяшки. В храме Великой Богини считается, что аскеза помогает служителям сосредоточиться на своем предназначении и не думать о мирских удовольствиях. И если прежде Шен Ри не особенно замечал эти недостатки своего ложа, то после истории с тем пареньком сон его стал хрупок и тревожен. Когда заканчивались долгие изнуряющие тренировки, он не засыпал, как прежде, едва голова коснется деревянной подушки, а подолгу ворочался с боку на бок, думал о пустой кровати сбоку от себя и о срезанном клейме.