Бомба времени

— А где это? — с озадаченным видом спросил сенатор.

— Между Нью-Йорком и Лос-Анджелесом, если вы не переместили его.

— Лос-Анд... Вы имеете в виду — в Калифорнии? На Земле?

— Это предположили вы, — сказал я и сделал паузу, чтобы облизнуть губы сухим носком, который я обнаружил на том месте, где раньше был мой язык.

— Это кое-что объясняет, — пробормотал он. — Соберитесь с духом, коллега. Сейчас вы испытаете шок.

— Ладно, — ответил я. — Только помните о моем больном сердце.

— Мы сейчас не на Земле. Мы находимся на Грейфилл, четвертой планете системы Волк-девять, в двадцати восьми световых годах от Солнца.

— Вот как, — сказал я, и слова показались мне такими же пустыми внутри, как елочные игрушки. — Полный переворот. Не к нам вторглись чужаки, а мы вторглись к ним?

— Вы не должны верить мне на честное слово, Флорин, — он почти не шевелил губами, поэтому его речь стала немного невнятной... или из-за чего-то другого? — Посмотрите же вокруг. Растения. Разве они похожи на земные? И вы не заметили еще, что сила тяжести здесь на восемнадцать процентов меньше, а воздух богаче кислородом? Взгляните на солнце — оно более желтое, гигантское и расположено за четыреста миллионов километров от планеты.

— Ну, ладно. Мой старый отец, — если у меня вообще был старый отец, — всегда говорил мне, что нужно смотреть истине прямо в глаза, какой бы она ни была. Вы не очень-то помогли мне. Начинайте же все прояснять, Барделл. Кто-то взял на себя массу хлопот, чтобы либо переместить меня в место под названием Грейфилл, либо создать довольно убедительное окружение. Но на это должна быть причина. Какая же?

Он взглянул на меня таким взглядом, каким хирург смотрит на больной орган, который должен отрезать.

— Вы не знаете, что творите. Вы из кожи вон лезете, но все не то, чем кажется...

— Не говорите мне о том, чем все это не кажется. Говорите, что есть на самом деле...

— Я не могу сделать этого. — У него было что-то в руках, и он играл этой штукой, блестящей, с кнопками и кристаллом на конце, на который трудно было глядеть. — Я был терпелив с вами, Флорин, — продолжал он, но голос его заскользил куда-то вдаль, и слова лились все быстрее и быстрее, как на пластинке, пущенной с более высокой скоростью.

В голове у меня все сильнее пульсировала боль, перед глазами все поплыло. Я попытался схватить расплывающуюся фигуру, но она скользнула назад, вне пределов досягаемости. Я увидел, как что-то вспыхнуло в ярком солнечном свете, и услышал обрывок фразы:

— ...простите, Флорин...

А затем вокруг взорвалась сначала желтая, затем розовая тьма, и я снова оказался в кузове грузовичка, который сначала взлетел на вершину утеса, а затем ринулся в пропасть, заполненную удаляющимся громом...

VI

— МИСТЕР ФЛОРИН, — раздался легкий, как перышко, голос. — Вы создаете для всех нас нечто вроде проблем.

Я открыл глаза, и мне улыбнулся своей безгубой улыбкой парень со змеиной головой, выпустил дым из безносых ноздрей, блестя глазами без век. Он удобно устроился на шезлонге, в наброшенном на плечи оранжевом полотенце и желтых шортах, цвет которых мне что-то напомнил, но я не мог уловить, что именно.

— Это уже нечто, — сказал я и тоже устроился на шезлонге. Между нами был столик, с сине-белым зонтиком над ним. И был кусок белого песка за уступом, напоминавшим морской берег, за исключением того, что никакого моря не было и в помине. Я пытался не пялиться на его блестящие, серебристо-фиолетовые бедра, бледно-серую грудь с выступающими ребрами и крошечными темно-красными пятнышками, на тонкие пальцы ног в широких сандалиях. Он не глядел на меня и издал тихий кудахчущий звук, который мог означать смех.

— Простите, — сказал он. — Я считаю ваше любопытство удивительным. Я подозреваю, что если бы вас вздумали растворить, то вы бы вытягивали шею, чтобы прочитать название растворителя.

— Это просто безвредная эксцентричность, — сказал я. — Такая же, как ваши вкусы в одежде.

— Вы гордитесь своим самообладанием, — сказал он уже не так радушно, как прежде. — Но что, если вашему хладнокровию выпадут испытания, слишком тяжелые, чтобы приспособиться к ним? Что тогда, а?

Он поднял руку и щелкнул пальцами. Вокруг него взметнулся огонь, а улыбка, слегка колеблющаяся в жарком воздухе, замерцала, как порывы пламени, рванувшиеся ко мне. Я ждал, отчасти из-за паралича, а отчасти потому, что не верил ему. Он снова щелкнул пальцами, вокруг нас возникла зеленая вода и сомкнулась над нашими головами, а на ее поверхностном слое искрилось солнце. Между нами проплыла рыбка, он небрежно отогнал ее и снова щелкнул пальцами. Падал снег. Толстый слой его уже лежал на столе. При дыхании веером вылетали ледяные кристаллики.

— Неплохо, — сказал я. — А вы не пробовали практиковаться в карточных фокусах?

Он счистил с лица лед и соединил кончики пальцев.

— Вас ничего не впечатлило, — легко сказал он. — Манипулирование Вселенной так уж ничего не значит для вас?

Я притворился, что зевнул. Но это было не такое уж и притворство.

— Вселенной? — сказал я. — Или моими глазами?

— Гм-м... Вы удивительное создание, Флорин. Чего вы хотите? Какие у вас мотивы?

— А кто спрашивает?

— Можете называть меня Дизз.

— Я не об этом.

— Просто считайте, что... есть и другие заинтересованные стороны помимо известных вам. Вы действуете на более обширной сцене, чем предполагали до сих пор. Поэтому вы должны вести себя осмотрительно.

Я снова зевнул.

— Я устал, — сказал я. — Я уже давно не спал, не ел, не занимался любовью — не делал ничего, кроме как выслушивал всяких притворщиков, бросающихся намеками на большое дело, и мне кажется, что лучше всего мне действовать в одиночку и держать нос в чистоте. Кто вы, Дисс? На кого работаете? Вы в самом деле похожи на крокодила, или это всего лишь продолжение моих галлюцинаций?

— Я представитель определенных сил, действующих в Космосе. Откуда я появился. Неважно. Достаточно одного факта моего существования.

— Барделл говорил что-то о вторжении.

— Слово, отражающее примитивное представление о действительности.

— Куда вы вторгаетесь? На Землю или... на Грейфелл?

Я с удовольствием увидел, как он вздрогнул.

— Что вы знаете о Грейфелле, мистер Флорин?

Я насладился чисто театральной паузой.