Бомж, или хроника падения Шкалика Шкаратина

– Я оплачу...за товарища, - неожиданно негромко произнесла опомнившаяся от недавнего потрясения комсомолка, очередь которой, кстати, подошла до кассы.

Черная воронья туча отпрянула. Ломоносов оттаял и, не оглядываясь, не додумавшись поблагодарить спасительницу, облегченно метнулся к Шкалику. Снимая булочки с подноса, он не знал как унять дрожавшие руки.

Кассирша ненавидяще наблюдала исподлобья.

Внезапно кто-то тронул Шкалика за плечо. Пригнувшись, точно ожидая удар по голове, Шкалик быстро оглянулся и тут же почувствовал жаркую волну в теле. Позади него стоял... батя, пожилой мужчина, оставивший злополучные пирожки. Шкалик поперхнулся, точно кусок застрял у него в горле. Он утратил ощущение ног и на мгновение - реальность происходящего. Выражение его глаз, вероятно, смутило мужчину. Он сделал успокаивающий жест и попытался улыбнуться.

– Извините. Если вас не затруднит...
– Мужчина расположился между Шкаликом и Мишкой, положил обе руки на стойку.- Да вы кушайте... Приятного аппетита.

– Шкалик попытался улыбнуться в ответ, приветливо кивнул головой, но неожиданно выронил недоеденный пирог в тарелку с борщом. И еще более остолбенел. Но мужчина не подал вида и сделал жест, привлекающий внимание.

– Извините ещё раз... Мне показалось, мы где-то встречались. Не могу вспомнить - где. Поразительно знакомое лицо... Разрешите мне задать вам один личный вопрос?
– Он вынул из кармана носовой платок, аккуратно промокнул им глаза, уголки губ. Было заметно, как дрожит его рука.
– Скажите, если вас не затруднит, как звать вашу маму? Не Таля?- Тут он доверительно положил свою руку на локоть Шкалика.

– Мама Нина... её звали, - преодолевая себя, сообщил Шкалик.- Умерла...с вина.

– Угощайтесь!
– Неожиданно нашелся Ломоносов - Булочки...
– И подвинул незнакомцу стакан кофе. Этот друг, как почудилось Мишке, спустившийся с небес, и тут же "перековавший мечи на орала", был ниспослан для его спасения.

Пожилой мужчина кивком головы поблагодарил: не то за булочки, не то за ответ. Пробормотал еще раз "извините" и тут же ушел.

– Кто это?
– недоуменно спросил Мишка.
– Светлый...

– Сына ищет...ка-а -зел!
– неожиданно зло ответил Шкалик.

– Тебя?..- С ужасом на лице пробормотал Лом.- Во кино!

– Ага...картина Репина...
– С горечью в голосе согласился Шкалик и совсем уж некстати добавил - Грачи прилетели.

Мой доброжелательный читатель! Извиняюсь за навязанную муку сопереживания. Автор и сам едва дожил до момента, когда можно перевести дух и сбить нервное напряжение. Представляю, какого было французскому мэтру Оноре де Бальзаку, когда он ночь напролет выписывал образ за образом несчастного "Отца Горио", судорожно снимая нервное напряжение чашечкой горячего кофе. Не стану тот час же возвращаться к своим героям в пищевую точку, не рискуя перебивать их пробудившийся аппетит и сохраняя наперед свой здоровый оптимизм. Таю надежду, все устроится хорошо и завершится жизнеутверждающим финалом. Подождем, а?.. Ибо, ожидание - это миг непреходящего счастья. "Терпение" -- медицина бедных", -- говаривал народ у писателя Бунина.

Глава вторая. Легенда первая. Мама Нина

"...Радиомузыка все более тревожила жизнь: пассивные мужики кричали возгласы довольства, более передовые всесторонне развивали темы праздника, и даже обобществленные лошади, услышав гул человеческого счастья, пришли поодиночке на Оргдвор и стали ржать".

Андрей Платонов. "Котлован".

"Мы плачем, приходя на свет, а все дальнейшее подтверждает, что плакали мы не напрасно".

Ф.Саган

Жизнь человеку даётся один раз, и в основном случайно...

Неизвестный умник

Шкалик родился пьяным...

Ой-ёй, мой трезвый, рациональный читатель! Не швыряйте нашу эпатажную книжку в вашем благородном раздражении. Если вы позволите себе несколько больше минут на наше обоюдное общение, возможно, мы разойдемся с лучшими чувствами по отношению друг к другу. Вы поместите нашу книгу на пианино, между Моцартом и Сальери, заткнете ею отдушину в давно не отапливаемой комнате, либо, преодолев минутный псих, прочтете и эти строки... Мы же, паче чаяния, продолжим наше криминогенное повествование. А Женька Шкаратин действительно родился пьяным. Правда тошнее водки... Все она, проклятая! Водка, разумеется...

Возможно ли, в очередном борзописном порыве хватаясь за перо, зачинать горькое повествование так цинично и откровенно, точно срывая зло на слабом и беззащитном нашем герое? Ан - случилось! Узнаю её страшную сивушную силу: рассосалась, расслабила и вылезла, как шило из мешка: " ...родился пьяным..." В первую же строку, падла! А, впрочем, не все ли равно где и как зачинать вопиющую тему? В честной компании перепившихся поэтов, в блевонтинном ли кабаке с отклеившимся названием "...ик", в сибирском "Болдино", на полатях полусгнившего домика, помнящего вдохновенные лица поэтапных политических ссыльных ... Каждый зачинает, как может: и легендой, и фактом. Все один конец будет: горькое похмелье от предварительных успехов.

Наш случай явился легендарным фактом.

Мама Нина, отойдя от послеродовой горячки, проболталась о последних девических опытах единственной подружке. Подружка рассвистела по всей Европе. Сельской, разумеется. И нам, приступая к хроникальному изложению основных биографических фактов, ничего не осталось, как обнародовать прискорбную правду. Какую имеем. Во всех подробностях.

Прозябая на полатях, изучая историческую ретроспективу эпохи развитого социализма, в хламе теорий и анализов новейшей истории доводилось обнаруживать такие, например, перлы: "...Квасили герои в запойные годы. Пили сообща. Точнее, всем совковым сообществом. От Генсека до сексота. От незабвенного до новорожденного. Режим героических трудовых буден часто нарушался Торжествами. Торжества включали в себя партийные, советские и православные Праздники и похмелья, семейные и производственные Даты и похмелья, а также субботние - воскресные Дни и похмелья. " И похмелья..." официально не регламентировались, но существовали повсеместно и неотвратимо. Помимо знаменательных Торжеств отдельные личности совкового сообщества позволяли себе отводить дополнительные Гулянья. По поводу и без повода. Последние в своем развитии доходили до регулярных Запоев. Но это явление было уже оборотной стороной Торжеств. Торжеств, существующих нелегально, противоречащих общественной норме...". "Так лирике противоречит проза", - добавили бы мы, выбегая по нужде в студеный декабрь, философствуя из нашего прагматичного времени. Кстати сказать: уже нестерпимо приспичило прекратить свое первое лирическое отступление от хроникального повествования. И прекратив, вернутся к нашим истинным героям.

Мама Нина - женькина родительница - миниатюрная курносая толстушка шестнадцати лет от роду, носившая роскошную русую косу до пояса, а в остальном - лишь незамужняя и недоучившаяся студентка провинского профтехучилища, еще год назад ничего не знала о таинствах любви и причинах беременности. И, не догадывалась о своей первородной роли в замысле нашего повествования. Да и нам не являлись ни пророк, ни оракул, и не вещали полномочные деревенские волхвы о зарождении замысла, развитии сюжета, о черном и белом в коллизиях и перипетиях нашего криминогенного повествования. Ничего не предвещало прискорбной легенды. Нина полнокровно жила-была в самом центре запойного сообщества. Ухажорила с сельскими пацанами, чистила глызы из-под коровы, убирала по субботам горницу.

Её родители угорели в бане, куда моложавой парой ходили дважды в неделю, справляя на независимой территории свои интимные надобности, а заодно и - помыться. И происходило это не в Крыму, не в дыму хмельного угара на святую Троицу, а среди самых обыкновенных будней провинциального захолустья. Угорели бесстыдно-нелепо, ославив себя и своих близких на недолгие сорок дней. Бабушка, на руках которой осталась неприкаянная малютка, протянула недолго и прибралась аккурат в тот день, когда внучке исполнилось шестнадцать. Похоронили миром. А про внучку Нину ненароком забыли. А она в кромешном одиночестве выживала - на госпособие, да на податки сердобольных соседей. Скоро привыкла. Смирилась. И не было никаких признаков на судьбоносные перемены в её жизни, в селе, или даже в целом мире. А если и были какие-либо необыкновенные обстоятельства, предупреждающие череду немыслимых коловращений судеб, то едва ли кто придавал им апокалиптическое значение.

...Приближались осенние Праздники. Общественное торжество! Первая сопричастность к компании... Да что мы водим вас за нос изнанкой пивной пробки! Не пора ли распочать?...

Нина "залетела" на урожайной августовской неделе с первой же страстной встречи. Тьфу ты!.. гнусный язык... заскорузлое слово... а стиль, слог! Впрочем, если бы мы знали и умели, нашему повествованию не пришлось бы растекаться водянистыми строчками по туманным страничкам. Не плодили бы мы прорвы лишних подробностей в витиеватой канве повествования. Не смущали читателя замысловатой чередой эпитетов и метафор... Но поздно.