Борьба за наследство Киевской Руси : Краков, Вильнюс, Москва
Шрифт:
Однако в 1068 г. половцы пришли на Русь в такой силе, что одолели объединенное войско братьев; и бежали с поля битвы Изяслав со Всеволодом в Киев, а Святослав – в Чернигов, половцы же устремились грабить население Руси. Киевляне, согласно летописи, просили Изяслава дать им оружие для защиты от половцев, но князь отказал: мало ли что придет вооруженному народу на ум. Народ восстал и освободил из тюрьмы полоцкого князя Всеслава, объявив его киевским князем. Всеволод бежал к себе в Переяславль, а Изяслав – в Польшу.
Но уже через семь месяцев Изяслав вернулся с польским войском во главе с герцогом Болеславом II Щедрым, или, как его еще называли, – Смелым (1041–1081), занявшим трон своего отца в 1058 г. Войско Всеслава встретилось с поляками неподалеку от Киева, но сражения не произошло, так как Всеслав, решив сохранить хоть свое наследственное княжение, бежал в Полоцк. Киевляне, брошенные своим князем, возвратились в Киев и стали просить о посредничестве в их примирении с бывшим князем его братьев Святослава и Всеволода.
В российской историографии этому времени приписывается управление государством тремя братьями Ярославичами, так называемым триумвиратом Изяслава, Святослава и Всеволода. Это маловероятно, поскольку каждый из братьев правил в своей земле, и, хотя младшие братья могли влиять на политику, проводимую Изяславом, для управления ими всем Киевским княжеством необходимо было изгнать старшего брата из Киева. Именно это и произошло в 1073 г. Что могло послужить поводом для изгнания Изяслава? За год до этого события летописец приводит сообщение о признании святыми страстотерпцами убиенных якобы князем Святополком братьев Бориса и Глеба.
«Перенесли святых страстотерпцев Бориса и Глеба. Собрались Ярославичи – Изяслав, Святослав, Всеволод, – митрополит же тогда был Георгий, епископ Петр Переяславский, Михаил Юрьевский, Феодосий игумен Печерский, Софроний игумен монастыря святого Михаила, Герман игумен святого Спаса, Никола игумен Переяславского монастыря и все игумены, – и устроили праздник, и праздновали светло, и переложили тела в новую церковь, построенную Изяславом, что стоит и поныне. И сначала Изяслав, Святослав и Всеволод взяли Бориса в деревянном гробу и, возложив гроб на плечи свои, понесли, черноризцы же шли впереди, держа свечи в руках, а за ними дьяконы с кадилами, а затем пресвитеры, за ними епископы с митрополитом; за ними же шли с гробом. И, принеся его в новую церковь, открыли раку, и наполнилась церковь благоуханием, запахом чудным; видевшие же это прославили Бога. И митрополита объял ужас, ибо не твердо верил он в них (Бориса и Глеба); и пал ниц, прося прощения» [62, 125].
Если, как считается среди историков, Изяслав был западником, Святослав – русофилом, а Всеволод по жене гречанке придерживался византийских взглядов, то явно не Всеволод со Святославом были зачинателями канонизации своих отечественных святых, ведь и митрополит грек Георгий (ок. 1065–1076) был явным противником признания святости Бориса и Глеба, так как благословения на это от Константинопольского патриарха он, видимо, не получал. В церкви Византийской империи, где император был светским и духовным лидером, святыми становились только представители этого огромного по размерам христианского государства, кроме тех, кто еще заслужил это перед церковью в первые три столетия христианства. В римской церкви 2-го тысячелетия, являющейся духовной надстройкой в самостоятельных светских странах, наоборот приветствовалось появление местных святых в национальных королевствах, герцогствах и княжествах, почитание которых способствовало консолидации христиан-католиков в Европе.
Уже следующий киевский митрополит Иоанн II (1077–1089) направил римскому папе Григорию VII (1073–1085) письмо следующего содержания: «Не знаю, как произошли соблазны и преткновения на божественном пути и отчего они не исправляются? Не могу довольно надивиться, какой злой дух… враг истины и противник единодушия, отчуждает братскую любовь вашу от целого христианского стада, внушая, что мы не христиане. Но мы сначала всегда почитали вас христианами. хотя вы во многом от нас отличаетесь» [15, 235]. Это было время некоторого сближения константинопольской и римской церквей, наступившее после обращения византийского императора Алексея Комнина к западным христианам с просьбой о помощи против мусульманского мира. Видимо, и у русского духовенства, а стало быть, и у русского народа было некоторое потепление в их отношениях к римской церкви, хотя, скорее всего, у них еще не сформировалось представления о католиках и римском папе как о врагах русского православного народа. Тем более что существует еще одно письмо киевского митрополита Иоанна II аналогичного содержания, но направленное уже римскому папе Клименту III (1084–1100): «Я, самый меньший, приветствую и мысленно лобзаю священную главу твою. Будь счастлив. Да покрывает тебя Божественная, Всевышняя рука! Да даст благий и милосердный Бог тебе и твоим детям (т. е. христианам. – Ю. Д.) увидеть улучшение дел между вами и нами. Недоумеваю и не понимаю, как жестокий демон, злобный враг истины и благочестия, наделал все это, разрушил братскую любовь нашу и союз, соединяющий христиан. Не скажу, что все погублено.
Мы знаем, что вы из начала христиане по благодати Божьей, и во многом мы одобряем вас.» [5, 361].На следующий год, после признания Бориса и Глеба страстотерпцами, «воздвиг дьявол распрю в братии этой – в Ярославичах. И были в той распре Святослав со Всеволодом заодно против Изяслава. Ушел Изяслав из Киева, Святослав же и Всеволод вошли в Киев месяца марта 22-го и сели на столе в Берестовом, преступив отцовское завещание. Святослав же был виновником изгнания брата, так как стремился к еще большей власти; Всеволода же он прельстил, говоря, что „Изяслав сговорился со Всеславом, замышляя против нас; и если его не опередим, то нас прогонит“. И так восстановил Всеволода на Изяслава. Изяслав же ушел в Польшу со многим богатством, говоря, что „этим найду воинов“. Все это поляки отняли у него и выгнали его. А Святослав сел в Киеве, прогнав брата своего, преступив заповедь отца, а больше всего божью. В этот же год основана была церковь Печерская игуменом Феодосием и епископом Михаилом, а митрополит Георгий был тогда в земле Греческой, Святослав же в Киеве сидел» [62, 126].
Обычно летописец, когда сообщает о строительстве церкви как здания, то дает сведения, в честь какого святого она посвящена. Здесь же в летописи говорится о церкви Печерской, скорее, в понятии церкви как института, чем сооружения, это собственно и уточняется в тексте летописи под 1075 г., где летописец явно имел в виду и церковь и здание одновременно. Все это могло быть следствием изменений церковного устройства на Руси, произведенных князем Святославом. Ведь по какой-то причине именно в это время киевский митрополит находится в Византии, а вот по доброй воле или в изгнании, летопись не уточняет. При этом надо учесть, что жена князя Святослава Ода была сестрой епископа трирского Бурхардта. Через год игумен Феодосий умер, завещав попечительство над Печерским монастырем князю Святославу, дабы не допустить в нем какой-либо смуты.
Изгнанный братьями Изяслав с покаянием пришел с женой Гертрудой к своему племяннику – королю Польши Болеславу II, так как при его попустительстве киевляне убивали польских воинов, стоявших у них на постое, что вынудило самого Болеслава спешно покинуть Русь и вернуться в Польшу, не возместив своих затрат на этот поход. Ну а Изяслав, вероятно, предполагал, что помощь Болеслава была только демонстрацией силы, ведь военных действий против князя Всеслава поляки не вели, и все это немногого стоит. Так как король свои действия на Руси оценивал по-другому, то часть богатств Изяслава, вывезенных из Руси, была отнята Болеславом в качестве компенсации за помощь Изяславу в восстановлении его правления в Киеве в 1069 г.
Однако оставшихся богатств у Изяслава было достаточно, для того чтобы поразить воображение германского короля Генриха IV, к которому русский князь приехал после встречи с Болеславом. Император обещал помочь, но восстания саксов не позволили предоставить Изяславу войско, и император ограничился посольством к князю Святославу с увещеванием того и угрозой насильственного смещения. Святослав показал прибывшим к нему немцам свои богатства, давая понять, что далеко не все сумел с собой забрать Изяслав и что оставшееся позволит ему вооружить войско для отпора какой-либо агрессии извне. Стараясь остаться в дружбе с германским королем, Святослав хотел быть в дружбе и с королем Польши Болеславом II, поэтому в 1076 г. «ходил Владимир сын Всеволода, и Олег, сын Святослава, в помощь полякам против чехов» [62, 34]. Сам Владимир Мономах в «Поучении» к детям своим сообщает об этом походе следующим образом: «Затем послал меня Святослав в Польшу: ходил я за Глогов до Чешского леса, и ходил в земле их четыре месяца» [62, 181].
О событиях того времени в 1075 г. Ламперт Херсфельдский в своих «Анналах» сообщает, что после рождества 1074 г. в Майнц на Рейне, при впадении в него Майна, к германскому королю Генриху IV
«…явился король Руси (Ruzenorum rex) по имени Димитрий (христианское имя Изяслава Ярославича. – Ю. Д.), привез ему неисчислимые сокровища – золотые и серебряные сосуды и чрезвычайно дорогие одежды – и просил помощи против своего брата, который силою изгнал его из королевства и сам, как свирепый тиран, завладел королевской властью. Для переговоров с тем о беззаконии, которое он совершил с братом, и для того чтобы убедить его впредь оставить незаконно захваченную власть, иначе ему вскоре придется испытать на себе власть и силу Германского королевства, король немедленно отправил Бурхарда, настоятеля Трирской церкви. Бурхард потому представлялся подходящим для такого посольства, что тот, к которому его посылали, был женат на его сестре, да и сам Бурхард по этой причине настоятельнейшими просьбами добивался от короля пока не принимать в отношении того (то есть Святослава) никакого более сурового решения. Короля Руси до возвращения посольства король (то есть Генрих) поручил заботам саксонского маркграфа Деди, в сопровождении которого тот и прибыл сюда. Бурхард, настоятель Трирской церкви, посланный с королевским посольством к королю Руси, вернулся, привезя королю столько золота, серебра и драгоценных тканей, что и не припомнить, чтобы такое множество когда-либо прежде разом привозилось в Германское королевство. Такой ценой король Руси хотел купить одно: чтобы король не оказывал против него помощи его брату, изгнанному им из королевства» [5, 345].