Борис и Глеб

Хотя обряд постригов и не был исключительно княжеским, христианизированный характер подобия «второго крещения» он приобрел, возможно, только в княжеской среде. Свидетельства славянской этнографии (правда, поздние) фиксируют совершения этого обряда не священником (и тем более не епископом), а повитухой или отцом ребенка. Но в домонгольский период княжеские постриги воспринимались как христианизированный обряд, совершаемый при участии епископа ^{253} .

Описание пострига Вячеслава и упоминание о постригах других князей содержатся в «Востоковской легенде»: «Когда же вырос отрок так, что ему надо было постригать волосы, князь Вратислав призвал некоего епископа со всем клиром. И когда они отслужили литургию в церкви Святой Марии, они взяли отрока и поставили его на ступенях перед алтарем, и благословил его [епископ] и так сказал: “Господь Иисус Христос, благослови этого отрока благословением, которым ты благословил всех своих праведников”. Постригли и других князей, как думаем, также по благословению того епископа и по благочестивым молитвам» ^{254} . [79]

79

В издании «Востоковской легенды» по той же рукописи (РГ Б.Ф. 256. № 438) А.А. Туриловым есть разночтение: «И постригоша князь. Ино темже мним». Расстановка запятых и точек в обоих случаях принадлежит, естественно, публикаторам, одна ко отличается и лексика: «князь» вместо «князи» (князья), «Ино» (и так, и вот) вместо «ини» (прочие, другие). Соответственно, в переводе А.А. Турилова говорится о пострижении одного только Вячеслава: «И постригли князя. И потому думаем <…>». — БЛДР Т. 2. С. 168, 169.

В новом, христианском сознании обряд постригов, безусловно, ассоциировался с ветхозаветным помазанием царя и как бы включал в себя будущую интронизацию, начало мирского служения Богу. (Характерно, что о самом вокняжении Вячеслава по смерти его отца в «Востоковской легенде» лишь кратко сообщается [80] .) Воспринимаемый составителем жития как более важная процедура постриг как бы означал вступление ставшего «взрослым» князя в «семью» князей, в княжеское братство. Показательно, что постриг Вячеслава совершает епископ; аналогичным образом в XIII веке архиепископ совершал постриг малолетнего русского князя Ростислава Михайловича: «В то же лето князь Михаил створи пострегы сынови своему Ростиславу Новегороде у Святей Софии, и уя (отрезал. — А. Р) влас архепископ Спиридон; и посади его не столе (посадил его на престоле. — А. Р) <…>» ^{255} . [81]

80

В так называемой Минейной редакции Жития Вячеслава, вторичной по отношению к «Востоковской легенде» (Weingart M. Prvni cesko- cirkevneslovanska legenda o svatem Vaclavu. S. 943) и, вероятно, созданной на Руси (Сказания о начале Чешского государства в древнерусской письменности. С. 60), постриг понят как обряд интронизации (Там же. С. 60— 61), хотя о настоящем возведении Вячеслава на престол сообщается ниже. Впрочем, возможно, этот эпизод Минейной редакции восходит к чешскому источнику-протографу, в данном случае отличающемуся от «Востоковской легенды». Сходный мотив есть и в латинской легенде Лаврентия о святом Вячеславе: Laurentius monachus Cassinensis, archiepisco- pus Amalfitanus. Opera, Weimar, 1973 (Monumenta historiae Germaniae. Vol. 7). P. 28—29. У Лаврентия, правда, описывается крещение, но есть достаточные основания для предположения, что агиограф, незнакомый с обрядом пострига ребенка, встретив его описание в своем источнике (близком к «Востоковской легенде»), понял так, что речь идет о крещении. См.: Tfestik D. Vaclav a Berengaf. Politicke pozadi postrizin sv. Vaclava roku 915 // Cesty casopis historicky. 1991. Rocn. 89. No 5—6. S. 642—645.

81

Именно это свидетельство, очевидно, привело Д.И. Иловайского к такому выводу: «<…> Обычай совершать торжественно постриги над ребенком и сажать его на коня еще оставался и сопровождался пиром. Только этот обряд был уже освящен благословением церкви: острижение волос, вероятно, производило духовное лицо, а у князей, может быть, сам епископ». — Иловайский Д.И. Становление Руси. С.559.

Упоминания о постригах князей-детей в летописях относятся лишь к XII—XIII векам [82] , но они, бесспорно, совершались и в более раннее время. Сведения о них не фиксировались летописцем, вероятно, именно из-за распространенности обряда в этот ранний период. Обряд пострига прошли и Борис с Глебом. Теперь они стали полноправными княжичами и начали постигать основы ратного дела: умение хорошо держаться в седле и скакать на коне, стрельбу из лука, метание копья, владение мечом. Кто были их наставники в воинском искусстве, неизвестно.

82

В Лаврентьевской летописи о постригах княжичей сообщается под 1192 (постриг Юрия, сына Всеволода Большое Гнездо), 1194 (постриг другого Всеволодова сына, Ярослава), 1212 (постриги сыновей Константина Всеволодовича Василька и Всеволода) и 1302 (постриг Дмитрия, сына князя Михаила Тверского) годами. — ПСР Л.Т. 1. Стб. 409, 411, 437, 486. В первых двух случаях в записях о постригах упоминается епископ Иоанн, хотя прямо и не говорится, что он совершал обряд. Но эти упоминания, по-видимому, могут быть объяснены именно таким образом.

Распорядок жизни в княжеском семействе был неизменным, установленным от века. «Владимир Мономах советовал своим сыновьям вставать до восхода солнца и начинать день с молитв в церкви (если там шла ранняя служба) или дома. Считалось, что после завтрака правящий князь должен заниматься государственными делами. Это означало, преимущественно, председательствовать на заседаниях боярской Думы или верховного суда. Обед был около одиннадцати часов. Члены Думы и другие приближенные обычно обедали вместе с князем. (Существование Боярской думы как постоянного института во времена Владимира не документировано. — А. Р.) Иногда приглашали священников и монахов, во всяком случае во время Великого поста. В полдень все отправлялись почивать. По словам Владимира Мономаха: “Это время, установленное для отдыха самим Богом”. Во второй половине дня князья должны были заниматься управлением своими дворцами, конюшнями и прочими делами. Ужин подавался примерно в шесть часов. Вечером правитель, если он был любителем книжного учения, мог заниматься чтением. Княжеские сыновья, если они достигли возраста, но не имели собственных жен и уделов, должны были принимать участие в трудах своего отца. Предполагалось, что его жена и дочери должны заниматься главным образом рукоделием, однако некоторые из них тоже любили книги»^{256}.

Другой, после постригов, вехой на жизненном пути князей, отмечающей достижение зрелости, была женитьба. Глеб не успел достичь этого возраста и познать сладость любви. Борис, по известию Несторова «Чтения…», был женат. Агиограф не преминул уточнить, что благочестивый князь вступил брак не по страсти (Борис в изображении Нестора наделен аскетическими, полумонашескими добродетелями), но послушавшись отца — ведь князю подобает иметь супругу: «Благоверный же князь, видя, что блаженный Борис повзрослел, захотел женить его. Блаженный мало беспокоился об этом, но умолили его бояре не ослушаться отца, и исполнил он волю его. Сделал же это блаженный не ради похоти телесной, ни в коем случае, но обычая ради кесарского и послушания отцу» ^{257} . Объяснение Нестора трафаретно для агиографии [83] . Но справедливо, что выбор невесты определял не сам жених, а его отец: жениться по любви не мог ни один княжич.

83

Так, в «Легенде Никольского» о Вячеславе Чешском рассказывается: «Поистине принужденный своим братом и своими боярами, он сочетался браком с женой <…>». — Сказания о начале Чешского государства в древнерусской письменности. С. 96.

Браки между детьми правителей носили в то время междинастический характер, и почти нет сомнений, что жена Бориса была какой-то иноземной принцессой [84] . Если принять во внимание, что в окружении Бориса окажутся по крайней мере два «угрина» (венгра), то можно, наверное, было бы допустить ее венгерское происхождение. Но и это не более чем догадка. Больше об этом брачном союзе сказать нечего, как и о судьбе несчастной вдовы после гибели супруга. Прошлое безвозвратно поглотило ее.

84

Немецкий хронист Адам Бременский (его хроника составлена в 1070-х годах) упоминает о браке Эстред-Маргареты, сестры датского короля Кнута с не названным по имени «сыном короля Руси»(Древняя Русь в свете зарубежных источников: Хрестоматия. Т. 4. С. 135.). Позднее она еще дважды была замужем — за нормандским графом Рикардом II (или, по другим данным, за его сыном Робертом Дьяволом — отцом знаменитого Вильгельма Завоевателя, покорившего Англию в 1066 году), а потом — за датским ярлом Ульвом. Русский брак мог относиться к любому году между 1014—1035 годами. По мнению М.Б. Свердлова, мужем датской королевны мог быть либо Борис, либо Глеб. (Свердлов М.Б. Дания и Русь в XI в. // Исторические связи Скандинавии и России IX—XX вв. Л., 1970. С. 83—85. А.В. Назаренко доказывает, что брак состоялся в 1018/19 году и что мужем Маргареты стал сын Ярослава Мудрого Илья. — Назаренко А.В. О русско-датском союзе в первой четверти XI века // Древнейшие государства на территории СССР: Материалы и исследования. 1990 г. М., 1991. С. 167—190. Косвенным доказательством своей гипотезы А.В. Назаренко считает политическую ситуацию 1018 года: Ярослав Мудрый потерпел поражение от Святополка и Болеслава и утратил союзника — германского короля Генриха II, заключившего мир с польским князем; благодаря бракосочетанию сына Ильи с сестрой короля Дании Ярослав приобретал нового союзника; в 1019 году Кнут вмешивается в польские дела: см. комментарий А.В. Назаренко в издании: Древняя Русь в свете зарубежных источников: Хрестоматия. Т. 4. С. 135, прим. 70, а также: Назаренко А.В. Древняя Русь на международных путях. С. 476—499. Однако и та и другая версия и аргументы в их пользу (как в отношении вероятной даты замужества датской принцессы, так и в отношении персоны ее супруга) небесспорны: нельзя исключить, что мужем Маргарет стал Борис или Илья; но им мог быть и кто-то из братьев Бориса, например Судислав, Позвизд, Станислав или даже Ярослав Мудрый. См.: Карпов А.Ю. Ярослав Мудрый. С. 487—488, прим. 94.)

В каком возрасте Борис вступил в брак, тоже неизвестно. Скорее всего, в очень юном. «По византийскому законодательству в соответствии с обычаями народов юга были установлены самые низкие возрастные требования к будущим супружеским парам, — писал Г.В. Вернадский. — Эклога VIII века позволяет вступать в брак мужчинам в возрасте пятнадцати лет, а женщинам — тринадцати. В Прокеироне девятого века эти требования даже ниже: четырнадцать лет для жениха и двенадцать для невесты. Известно, что Эклога и Прокеирон существовали в славянском переводе и законность обоих руководств признавалась русскими юристами. В средневековой Руси даже самые низкие возрастные требования Прокеирона не всегда соблюдались, особенно в княжеских семьях, где браки чаще всего заключались по дипломатическим соображениям. Известен, по крайней мере, один случай, когда княжеский сын женился в возрасте одиннадцати лет, а Всеволод III отдал свою дочь Верхуславу в жены князю Ростиславу, когда ей было только восемь лет»^{258}. Такие ранние браки были, очевидно, сначала номинальными — супружеские отношения начинались, когда поженившиеся дети вырастали.

Лишь об одном событии в жизни братьев можно говорить с некоторой определенностью. Вчитаемся еще раз в рассказ о двух распределениях княжений Владимиром, содержащийся в «Повести временных лет» под 988 годом: Владимир «посадил Вышеслава в Новгороде, Изяслава в Полоцке, а Святополка в Турове, а Ярослава в Ростове. Когда же умер старший Вышеслав в Новгороде, посадил в нем Ярослава, а Бориса в Ростове, а Глеба в Муроме, Святослава в Древлянской земле, Всеволода во Владимире (на Волыни. — А. Р.), Мстислава в Тмутаракани»^{259}. Сыновья правили как наместники-посадники отца^{260}.

Из летописного текста следует, что было два распределения княжений. В первом Борис и Глеб не участвовали: очевидно, были слишком малы либо же еще не появились на свет. При втором, которое состоялось после смерти их брата Вышеслава, Борис получил Ростовское княжество, а Глеб — соседствовавшее с ним Муромское, причем старший брат занял престол, сменив Ярослава Мудрого, переведенного в Новгород.

Привязка сообщения к 988 году, конечно, условна. Этот год выбран как переломная точка в истории страны, начало ее нового бытия, когда власть Владимира получает своеобразную христианскую легитимацию. Даже первое распределение престолов должно было произойти позднее. Время рождения Вышеслава и Изяслава неизвестно. Но зато приблизительно известно, когда родились Ярослав Мудрый и Святополк Окаянный. (Об этом было подробно сказано во второй главе.) К 988 году ни тому ни другому не могло быть больше десяти лет. В таком возрасте они едва ли могли получить княжения. Десяти лет не достиг даже Изяслав — единоутробный и, по-видимому, старший брат Ярослава Мудрого. Десятилетний рубеж, скорее всего, перешагнул только Вышеслав.

Правда, напрашивается возражение: в Древней Руси доминирующим могло быть символическое, а не практическое значение княжеской власти, что показывает практика приглашения князей на новгородский стол в позднейшие времена — среди них есть немало совсем маленьких детей: «Невозможно представить слишком серьезное и даже исключительное значение власти князя. <…> В XII в. на новгородский стол мог быть принят младенец. Целая серия младенцев окажется в числе новгородских князей и в XIII в. Требование князю водить войска не было решающим. Сущность его деятельности состояла в обладании государственной властью» [85] . Однако ситуация с Новгородом — особенная: Новгородская земля в XII веке стала фактически самостоятельной; в условиях же конца X века, когда князь Владимир обладал всей полнотой власти, наделение княжениями его маленьких сыновей было бы абсурдным.

85

Янин В.Л. Новгородские посадники. 2-е изд., перераб. и доп. М., 2003. С. 157. Ниже — ряд примеров. В начале 1222 года новгородцы попросили у великого князя Юрия Всеволодовича на княжение его семилетнего сына Всеволода: ПСР Л.Т. 3. С. 60—61. В 1229 или в 1230 году Михаил Черниговский посадил на княжение в Новгороде сына Ростислава, над которым был только что совершен обряд пострижения, совершаемый при переходе из младенческого возраста в детский или отроческий: ПСР Л.Т. 3. С. 69. Александр Невский был впервые посажен на новгородский стол в возрасте десяти лет вместе с братом Федором, достигшим одиннадцатилетнего возраста: ПСР Л.Т. 3. С. 70. Сам Александр в 1253 году посадил на новгородский престол своего старшего сына Василия, когда тому исполнилось 11 лет: ПСР Л.Т. 3. С. 80.

Таким образом, и первое, и тем более второе распределение престолов между сыновьями Владимира произошли спустя значительное время после 988 года. Вероятно, второе распределение княжений имело место в 6509 году «от сотворения мира» (1001-м или 1002-м от Рождества Христова). Под этим годом сообщается о смерти Изяслава^{261}, который в известии о новом наделении сыновей Владимира землями не упоминается. (Случай Святополка, однако, свидетельствует, что отец мог оставить сына и на прежнем престоле.)