Борис и Глеб

Текст Длугоша пестрит мелкими неточностями: дружинника, гибнущего вместе с Борисом, зовут Георгий, а не Григорий, как у польского хрониста; убийцы Бориса и его дружинника — вышегородцы, а не новгородцы; Глеба зарезали, а не обезглавили; братьев погребли в Вышгороде, а не в Киеве^{379}. Уникально и неправдоподобно уже упоминавшееся известие Длугоша, что Владимир оставил Киев младшим сыновьям Станиславу, Позвизду и Судиславу^{380}.

Как относиться к сведениям Длугоша о войне Ярослава с братьями? Трудно не согласиться с А.В. Назаренко, который заметил: «Радикальные отличия текста Длугоша от сохранившихся древнерусских источников продолжают оставаться источниковедческой загадкой»^{381}. Но, например, Н.И. Милютенко Яну Длугошу доверяет^{382}. Исследовательница справедливо подчеркивает: «Сведения “Истории” Длугоша подтверждают <…>: наследниками Владимира были Борис и Глеб. Только этим объясняется то, что во главе войск, собранных из всех княжеств <…> Владимир отправил Бориса <…>. В сообщении о разгроме Ярослава он упомянут перед Свято-пол ком, который дальше назван захватчиком и похитителем княжения <…>. Но едва ли Святополк случайно оказался предводителем войска наравне с Борисом. Судя по вассальной эмиссии его монет, незадолго до смерти Владимир предполагал соправительство Святополка с Борисом, а возможно, и Глебом по византийскому образцу. Едва ли с таким решением мог согласиться его усыновленный племянник»^{383}. Само пребывание покинувшего Ростов Бориса при дворе отца в первые месяцы 1015 года может быть связано с начавшейся или грозившей начаться войной между Киевом и Новгородом: из Ростова Борис был вызван отцом для того, чтобы возглавить его войско в борьбе против мятежного Ярослава^{384}. И даже в некоторых обстоятельствах похода на печенегов, может быть, содержатся отголоски этой распри. В «Чтении о Борисе и Глебе» есть странная фраза: князь Борис возвратился из похода, «умири грады вся». Но у кочевников-печенегов не было никаких городов, имелись только стойбища. По предположению М.Б. Свердлова, «возможно, население пограничных городов выступило против занятой распрями центральной власти, оставленное ею без поддержки во время нападения печенегов, что и стало причиной организации сильного войска Бориса, численность которого указана в Чтении “акы до 8 тысящь”»^{385}.

Таким образом, 1014-й и первая половина 1015 года, возможно, были полны драматических событий: война началась и собрала в кровавой жатве свой горький урожай. Борис мог быть главным участником этой войны. В этом нет ничего удивительного: и как князь-воин, и как послушный сын он должен был защищать власть отца. Искренняя вера Бориса этому не препятствовала: она не была, используя выражение философа К.Н. Леонтьева, «розовой», боязливо-чувствительной. В христианской традиции воины, убивавшие врагов на поле брани, не рассматривались как грешники, хотя в христианском нравственном богословии не было единой позиции в этом отношении. Так, святитель Афанасий Александрийский утверждал: «убивать врагов на брани законно и достойно похвалы». Иной была точка зрения святителя Василия Кесарийского (9-е и 13-е правила): убийство противника в бою он оценивал как вольное и достойное осуждения (на виновных в нем накладывался запрет причащаться в течение трех лет), но все же не вменяемое в грех убийства как таковой^{386}.

Ни решительности, ни храбрости Борису, скорее всего, было не занимать. Владимир — мудрый и властный правитель, расширивший пределы Руси и возвысивший свою державу, не случайно прозванный «Великим» [105] , — дорожил Русью — своим творением и не мог передать ее в руки слабого, безвольного и неумного наследника. Мало того: скорее всего, Борис смог проявить себя на Ростовском княжении как способный и умелый правитель. Выбор Владимира не мог быть мотивирован одной лишь отцовской любовью.

105

Так Владимира называет галицкий летописец в середине XIII века; см.: БЛДР. СПб., 2000. Т. 5. XIII век. С. 218.

Но это лишь одна из версий развития событий. Весьма возможно, что война с Ярославом Мудрым так и не началась или же военные демарши быстро завершились миром. Иначе трудно объяснить, как Владимир решился отправить Бориса с войском на юг, видимо, в печенежскую степь, для упреждающего удара: ведь с севера Киеву мог угрожать Ярослав. Допустимо предположить, что обязанность защищать стольный град от новгородского князя была возложена Владимиром как раз на Святополка, но это предположение нельзя доказать. Древнерусские источники сообщают, что Ярослав набрал в Новгороде наемников-варягов. Но собирался ли он атаковать отца или только защищаться от него? Наступательная война против родного отца — это действие возможное, но все-таки чрезвычайное.

Всё изменилось со смертью Владимира 15 июля 1015 года. Обстоятельства смерти и погребения князя довольно загадочны. Смерть его, как сообщает летопись, «утаили». Но после этого рассказывается, что тело было вынесено через подпол-подклет, перевезено на санях в Десятинную церковь и поставлено в ней. Странно не вынесение тела через разобранный пол и не перевозка умершего на санях в середине лета: это, как давно догадались исследователи, детали древнего погребального обряда. Непонятно другое: если смерть князя скрывали, то почему его тело было перевезено в главный городской храм и поставлено в нем? Очевидно, в осиротевшем Киеве действовали две «партии»: за и против Святополка. «Повесть временных лет» вроде бы пишет, что смерть скрывали от Святополка: «и потаиша (утаили. — А. Р) и (его; умершего, его смерть. — А. Р.), бе бо Святополкъ Кыеве» ^{387} . Естественно предположить, что это были действия «проборисовской партии». Но «Сказание об убиении Бориса и Глеба», в котором содержится идентичный текст известия о смерти Владимира, вносит в это известие один важный нюанс: Борису сообщают, что «Святополк потаи (утаил. — А. Р.) съмерть отьца своего, и ночь проимав помост на Берестовемь <…> везше на саньх, поставиша и (его. — А. Р.) в цьркви Святыя Богородица» ^{388} . Ситуация совершенно абсурдна: на сей раз не от Святополка скрывают смерть Владимира, а сам Святополк пытается утаить кончину приемного отца, но затем он же выставляет тело в Десятинной церкви! Правда, при описании перевозки тела используется глагольная форма — аорист — множественного числа: «потаиша», а не «потаи», но она может относиться и к людям Святополка. Оба текста явно испорчены. Рациональное объяснение давно предложил церковный историк Е.Е. Голубинский: «Дело должно быть понимаемо так, что Святополк, находившийся в минуту смерти Владимира в Киеве и принявший намерение занять престол великокняжеский, имел нужду для улажения дела о занятии престола скрыть на некоторое время смерть отца, для чего приставил к дворцу Берестове кому свою стражу, но что бояре, враждебные ему или вообще не разделявшие его замысла, тайно от приставленной стражи вынесли из дворца тело Владимира и принесли в Киев, в Десятинную церковь, делая таким образом известною смерть великого князя всем киевлянам». Это толкование и исправление текста полностью признал А.А. Шахматов. Но в отличие от Е. Е. Голубинского, считавшего более исправным и первичным по отношению к летописи текст «Сказания…», он признал первичным летописный — только этот фрагмент подвергся искажениям при переходе из одного летописного свода в более поздние и дошел до нас испорченным. По мнению исследователя, в гипотетическом Древнейшем своде 1037—1039 годов было известие в форме: «и потаи и Святополкъ, бе бо Кыеве, бояре же, ночью» вынесли тело в церковь. Получается, что «утаил его (тело) Святополк, ибо он был в это время в Киеве», а враждебные ему бояре, чтобы открыть смерть Владимира, перенесли тело в храм [106] . Переписчик понял фразу неверно: «и потаи и, Святополкъ бе бо Кыеве». При таком понимании пропало подлежащее: кто утаивает смерть и почему глагол в единственном числе? Книжник-редактор, решив, что смерть утаили от Святополка бояре, заменил единственное число на множественное ^{389} .

106

Так понимал летописное известие еще Н.М. Карамзин, однако из его интерпретации следует, что бояре и утаили смерть господина, и вы везли его тело в храм (Карамзин Н.М. История государства Российского. Т. 1. С. 160). См. также: Соловьев С.М. История России с древнейших времен. Кн. 1.С. 205.

Есть и другое мнение: летописный текст не испорчен, в нем изначально сообщалось о том, что подразумеваемые, но не названные бояре скрывали смерть Владимира именно от Святополка^{390}. Однако при такой трактовке неясно, кто же и зачем выставляет тело покойного в храм.

Так или иначе, в Киеве в момент смерти Владимира среди бояр были и сторонники, и противники Святополка. Из того, что часть бояр действовала против Святополка, не желая его вокняжения, еще не следует, что они были приверженцами Бориса. Но такой вывод напрашивается.

Действия печенегов, против которых выступил Борис по приказу отца, могут быть как-то связаны с междоусобицами. «Возможно, печенеги и не собирались нападать на Киев или другие русские города. Их появление в русских пределах выглядит скорее демонстрацией силы. Но если так, то <…> предположение о том, что выступление печенегов на Русь было спровоцировано извне, оказывается весьма вероятным. Печенеги должны были отвлечь внимание киевского князя от иных, внутренних событий в Киевском государстве. И им это удалось», — пишет А.Ю. Карпов^{391}. Может быть, это так и есть. Но кто направлял действия печенегов, мы не узнаем. Это мог быть Святополк, уже рассчитывавший захватить власть в Киеве: Владимир, по сообщениям летописи, заболел еще в прошедшем году и болезнь эта, вероятно, была продолжительной. Дни его были, наверное, сочтены. Но если Святополк пересылался гонцами с печенегами, значит, он еще до смерти приемного отца вышел на волю или его заключение было только видимым и сами тюремщики стали пособниками мнимого узника, доставляя его вести в Степь. В дальнейшем, в междоусобице 1016—1019 годов, печенеги будут неизменно воевать на стороне Святополка.

Но и у печенегов не было единовластия, и вполне вероятно, что в 1015 году один из ханов поддерживал другого князя. Этим князем мог быть Ярослав: выступление степняков связывало Владимиру и Борису руки: поход на мятежный Новгород откладывался…

Поход Бориса против печенегов состоялся в конце июня — июле 1015 года: весть о кончине отца пришла к сыну, когда войска уже возвращались на Русь. Печенегов Борис не встретил. Эти обстоятельства выглядят несколько подозрительно: сколь ни широка была печенежская Степь, как бы ни были подвижны печенеги-кочевники, они всё же не иголка в стоге сена, чтобы затеряться в этих просторах, лишь кажущихся бескрайними. Не исключено, что Борис просто не успел углубиться в печенежскую землю и повернул назад почти сразу после пересечения границы, получив известие о смерти отца. Владимир умер 15 июля, а уже 24-го посланцы Святополка убьют Бориса. Сомневаться в точности обеих дат, кажется, не приходится. Бесспорно точной должна быть дата смерти Владимира, взятая из церковного помянника. Скорее всего, оттуда же летописец заимствовал и дату убиения его сына. Если точна и она [107] , то получается, что и выезд из Киева гонца с сообщением о печальном событии, и прибытие его к Борису, и последовавшие затем уход воинов от Бориса, обмен посланцами со Святополком, остановка Бориса на реке Альте, накануне убийства — укладываются в очень короткий девятидневный срок.

107

24 июля как день убиения Бориса указано в «Сказании об убиении Бориса и Глеба»; см.: БЛД Р.Т. 1. С. 338 (оригинал), 339 (пер. Л.А. Дмитриева). В летописной повести даты нет. «Повесть временных лет» и так называемые небиблейские (летописные) Паремийные чтения о Борисе и Глебе сообщают, что день, когда Ярослав одержал в 1019 году окончательную победу над Святополком, приходился на пятницу; см.: Повесть временных лет. С. 63 (оригинал); Жития святых мучеников Бориса и Глеба и службы им. С. 120. Свидетельство Паремийных чтений — всего лишь повторение летописного известия, так как чтения, по наиболее убеди тельной версии, основаны на летописном тексте; см.: Гиппиус А.А. «Летописные» Паремийные чтения о Борисе и Глебе: история текста и Исторический контекст // Факты и знаки: Исследования по семиотике истории. М., 2010. Вып. 2. С. 42—71. Битва, по указаниям источников, произошла на реке Альте — в том самом месте, где четыре года назад был убит Борис, что придавало победе Ярослава особенное символическое значение — она осознавалась как возмездие «второму Каину». Одной из пятниц, как установил А.А. Шахматов, в 1019 году было 24 июля. А.А. Шахматов (История русского летописания. Т. 1. Кн. 1. С. 75 и прим. 2 на с. 75, с. 82) и вслед за ним Н.И. Милютенко (Святые князья-мученики Борис и Глеб. С. 45—47, 154—155) полагают, что 24 июля 1019 года произошла битва на Альте, в которой Ярослав окончательно разгромил Святополка. День же убиения Бориса и место его гибели не были точно известны, но задним числом гибель была приурочена ко дню и к месту победы Ярослава над братоубийцей. Однако в истории нередки странные, невероятные или символические «сближения». Борис мог претерпеть мученическую смерть там же, где после понесет расплату его губитель. Что же касается дня убиения, то о нем современники, скорее всего, должны были знать: тело Бориса сразу после гибели князя было перенесено в Вышгород, один из дружинников, Моисей Угрин, точно спасся от убийц и мог поведать о дне гибели господина. (О Моисее Угрине еще пойдет речь в следующей главе.) Так что сомнения в точности даты 24 июля, по-моему, беспочвенны.

Летописное известие о том, что Борис не встретил печенегов, можно понять двояко. Или князь вторгся в пределы Поля Незнаемого, ища печенегов, чтобы нанести им упреждающий удар, но не встретил врагов, откочевавших вглубь Степи, или же печенеги успели вторгнуться в русские пределы, но поспешно, до появления русских войск, ушли. В таком случае Борис даже не пересекал границы, и вестник, сообщивший о кончине Владимира, мог найти войска еще в движении против степняков. Тогда оказывается возможной еще одна версия событий: Борис прекратил преследование и двинулся назад, спеша занять Киев. Путь от Киева до южного рубежа Руси, проходившего по берегу реки Рось, составлял около 60 километров и укладывался в два дня^{392}. Если известие о кончине отца было сразу отправлено из Киева и Борис тотчас двинулся назад, он явно успел бы вернуться в Киев за несколько дней до 24 июля. Похоже, весть о печальном событии запоздала. То ли Святополк отправил гонца не тотчас же, медля и выжидая, готовя убийство брата. То ли — если весть послал не Святополк, а его недруги, какие-то приверженцы Бориса, — гонец долго не мог покинуть город. А возможно, войска все-таки успели уйти довольно далеко от границы. Есть и иное объяснение: Борис не торопился занять Киев, вступив с братом в переговоры. Разные догадки по большей части не противоречат друг другу: и вестник мог выехать с запозданием, и Борис с войском мог уйти далеко, а назад в Киев не торопиться.

Реконструкция дальнейших событий, и прежде всего поведения Бориса, узнавшего о смерти отца, зависит от оценки древнерусских текстов, посвященных гибели святых братьев. Все источники свидетельствуют, что Борис отказался от борьбы за Киев с вокняжившимся Святополком, хотя имел для этого все возможности. Все источники свидетельствуют также, что Борис непротивленчески принял смерть. Исследователи, скептически относящиеся к этим известиям как к житийной идеализации, видящие в них всего лишь агиографические стереотипы, полагают, что Борис или пытался бороться за власть, но проиграл, или просто проявил нерешительность, или не имел сил для борьбы со Святополком. Что же до смерти, то Борис должен был оказать ожесточенное сопротивление убийцам. Основания для такого скепсиса, надо признать, имеются.