Борис и Глеб

По сообщению «Сказания о чудесах Романа и Давида», Бог прославил чудесами место погребения братьев возле церкви Святого Василия и в народе стали почитать убитых: «Так как многие не знали, что в Вышгороде лежат святые мученики и страстотерпцы Христовы Роман и Давид, а Господь, не желая, чтобы такое сокровище в земле скрывалось, всем открыл его. Иногда в том месте, где они лежали, видели стоящий огненный столп, иногда же слышали поющих ангелов. И то слышав и видев, верующие люди, славя Бога, приходили и молились на месте этом. И пришельцы из других земель приходили. И одни верили, слышав это, а другие не верили, считая, что это ложь». Но сначала это почитание не было общепризнанным и распространенным, о чем свидетельствует рассказ о двух варягах, один из которых по неведению наступил на могилу братьев: «Однажды пришли варяги к тому месту, где лежали в земле святые. И когда один из них вступил на это место, тотчас вырвался из могилы огонь и опалил ноги его. И, соскочив, стал рассказывать о случившемся дружине и показал свои обожженные ноги. И с тех пор не осмеливались близко подходить, но со страхом поклонялись. И после этого, через несколько дней, загорелась церковь Святого Василия, около которой лежали святые».

Только после этого по решению Ярослава Мудрого и киевского митрополита Иоанна совершилось торжественное перенесение мощей в новый храм: «Когда рассказали об этом Ярославу, то, призвав митрополита Иоанна, рассказал он ему о святых мучениках, братьях своих. И охватили того страх, и сомнение, и радость, и дерзновение к Богу. И, выйдя от князя, собрал он клир и всё духовенство и велел пойти крестным ходом к Вышгороду. И пошли к тому месту, где лежали святые, был с ними и князь Ярослав. А на том месте, где стояла сгоревшая церковь, соорудили небольшую рубленую церковку. И, придя туда с крестным ходом, архиепископ отслужил в той церковке всенощную службу. <…> А когда наступил день, пошел архиепископ с крестным ходом туда, где лежали пречестные тела святых, и, сотворив молитву, повелел он раскапывать землю под гробами. И когда копали, исходило благоухание от гробов святых. И, раскопав, вынули их из земли, и митрополит Иоанн со священниками подошел со страхом и любовью, и открыли гроба святых. И увидели преславное чудо: на телах святых никаких язв не было, но полностью всё цело, и лица светлыми были, как у ангелов, и исходило сильное благоухание, так что были поражены архиепископ и все люди. И перенесли святых в ту церковку, которая была поставлена на месте сгоревшей церкви, и поставили их гробы сверху земли на правой стороне» ^{506} . [160]

160

Похожий рассказ содержится в «Чтении о Борисе и Глебе» Нестора; ср.: Там же. С. 378—381. Но Нестор постоянно именует Иоанна архиепископом, а не митрополитом.

Спустя некоторое время, повествует Нестор, святые братья вместе с отроком, прикрывшим святого Бориса от копий, явились во сне отроку вышгородского старейшины, который всегда усердно молился об исцелении у их гробницы; отрок был хром, одна нога его иссохла. Борис и Глеб исцелили его. Потом у раки, то есть гроба, святых прозрел некий слепец. Властелин города рассказал обо всем Ярославу, и князь велел построить новый храм, в который опять были торжественно перенесены мощи Бориса и Глеба. «Раки поставили в церкви на правой стороне месяца июля в 24 день, когда блаженный Борис был убит. И установил христолюбивый Ярослав и преподобный митрополит Иоанн в этот день каждый год совершать празднование им, как и доныне совершается». По повелению Ярослава была написана и икона Бориса и Глеба, «чтобы верные люди, входя в церковь, смотрели на написанный образ и, как будто их самих видя, с верой и любовью поклонялись им и целовали образ их»^{507}.

Эти известия о формировании культа Бориса и Глеба парадоксальны: с одной стороны, источники утверждают о почитании братьев; с другой — приходящие к храму варяги даже не знают о месте погребения святых, да и князь Ярослав Мудрый озаботился о мощах Бориса и Глеба только после чуда с опаленными ногами скандинава. Но и после этого отнюдь не сразу мощи перенесли в особый, новый храм, который мог быть посвящен уже не Василию, а или самим Борису и Глебу, или пока еще, может быть, их небесным покровителям Роману и Давиду. Второе перенесение мощей при Ярославе Мудром производит впечатление именно канонизации, официального установления почитания с днем памяти 24 июля, когда был убит Борис. Именно так считают многие исследователи^{508}. Как заметил немецкий славист Л. Мюллер, «перед нами полный рассказ о канонизации во всех ее стадиях, нечто подобное — редкость в византийской и древнерусской литературе»^{509}.

Когда могла произойти эта канонизация? А.А. Шахматов предположил, что в 1026 году. В этот год 24 июля выпало на воскресенье — церковные торжества вроде бы было принято приурочивать к воскресным дням ^{510} . [161] Это мнение получило распространение [162] ; впрочем, высказывалось и предположение, что канонизация состоялась еще раньше — в 1020 году, когда 24 июля тоже пришлось на воскресенье ^{511} . [163] Однако столь ранняя канонизация выглядит невероятной: источники говорят и о забвении места возле церкви, в котором были погребены братья, и одновременно об их почитании частью христолюбивых прихожан. Мотив временного забвения о святом и неожиданного обретения мощей — «общее место» в агиографической книжности, и видеть в нем точное отражение реальности вряд ли стоит. Тем не менее между погребением Глеба в Вышгороде и первым и вторым перенесениями мощей Ярославом Мудрым и митрополитом Иоанном должно было пройти время: обязательным основанием для канонизации традиционно было относительно длительное народное почитание, которое не возникает мгновенно. Можно скорее согласиться с теми учеными, которые относят эту канонизацию к 1030-м ^{512} или даже к первой половине 1050-х годов ^{513} . О том, что перенесение мощей из временной малой церкви в новый храм состоялось около 1052 года, как будто бы свидетельствует Нестор. Он сообщает, что к 1072 году, когда сыновья покойного Ярослава Изяслав, Святослав и Всеволод решили перенести мощи Бориса и Глеба в новопостроенный храм, деревянная церковь, воздвигнутая Ярославом, уже обветшала: со времени ее строительства прошло двадцать лет. По-видимому, это известие можно было бы посчитать точным, однако странно, что храм, пусть и деревянный, обветшал за такое небольшое время. Кроме того, в Несторовом «Чтении…» срок в два десятилетия назван не как точный, а как примерный: «И минувъшем летом 20, и церкви уже обветъшавъши» [164] .

161

На воскресенье приходятся два позднейших перенесения мощей Бориса и Глеба в новые храмы: 20 мая 1072 года и 2 мая 1115 года.

162

Его поддержал М.Д. Приселков: Приселков М.Д. Очерки по церковно-политической истории Киевской Руси X—XII вв. С. 45—46. М.Д. Приселков полагает, что Ярослав при канонизации Бориса и Глеба с трудом преодолел сопротивление киевского митрополита-византийца: Византия якобы упорно препятствовала формированию культов русских святых, видя в этом угрозу своему духовному диктату над Русью. Однако эта «грекофобская» гипотеза, ставшая в советское время фактически официальной и пересказанная в многочисленных учебных пособиях и популярных сочинениях, ни на чем не основана.

163

Мнения, что Борис и Глеб были канонизированы «сразу после их смерти (ок. 1020)», придерживается О. Прицак, считающий канонизацию средством легитимации власти Ярослава. См.: Pritsak О. The Origin of Rus'. Cambridge (Mass.), 1981. Vol. 1. Old Scandinavian Sources Other than Sagas. P. 32.

164

Revelli G. Monumenti letterari su Boris e Gleb. P. 505. Из этого упоминания исходят Н.И. Милютенко и А.В. Назаренко (см. предыдущее примечание). Его точность признает и А. Поппэ, который считает датой канонизации 20 мая 1072 года; см.: Поппэ А.В. Земная гибель и небесное торжество Бориса и Глеба. С. 325.

Казалось бы, помочь в установление даты может упоминание имени митрополита (или архиепископа) Иоанна как главы Русской церкви во время перенесения мощей. Но, увы, оно только всё запутывает. Ранние древнерусские источники крайне скупо освещают церковную историю и упоминают предстоятелей Русской церкви редко, от случая к случаю, причем сама логика этих упоминаний (как и умолчаний) остается неразгаданной. Под 1039 годом «Повесть временных лет» называет имя митрополита Феопемпта, и это первое упоминание летописи о митрополите на Руси, хотя от времени крещения страны прошло около полувека! Под 1051 годом она же называет имя митрополита Илариона, «русина», избранного на митрополичий престол русскими епископами по желанию Ярослава Мудрого. (В те времена митрополитов на Русь обычно назначал патриарх Константинопольский, и они были греками.) А под 1055 годом другая летопись упоминает уже иного предстоятеля Русской церкви, сообщая об осуждении киевским митрополитом Ефремом новгородского епископа Луки^{514}.

Митрополит Иоанн I не оставил следа на страницах древних летописей. Однако это реальная фигура. Сохранилась его свинцовая печать с греческой надписью «Иоанн, митрополит Руси», датируемая примерно рубежом X—XI веков ^{515} . Имеется, между прочим, и древняя служба Борису и Глебу, надписанная именем митрополита Иоанна. Ее, однако, часто приписывают тезке Иоанна I — митрополиту Киевскому Иоанну II, возглавлявшему русскую кафедру в 1076/77—1089 годах [165] . Когда жил митрополит Иоанн I, неизвестно. Для него находят место либо до Феопемпта [166] , либо после Илариона [167] , либо между этими двумя иерархами [168] . Есть и предположение, кажущееся слишком смелым, что изначально в перенесении мощей участвовал не Иоанн, а Иларион, поставленный в русские митрополиты без рукоположения в Константинополе и вскоре будто бы сведенный с митрополичьей кафедры: его власть якобы была признана неканонической, и в позднейшей рукописной традиции само имя было изглажено и заменено именем Иоанна I. [169]

165

Мнение об авторстве Иоанна II основывается на том, что в службе есть заимствования из «Сказания об убиении Бориса и Глеба», из «Сказания о чудесах Романа и Давида» и из Нестерова «Чтения…», которые не могли быть написаны в дни архипастырства Иоанна I; см.: Поппэ А. О за рождении культа свв. Бориса и Глеба и о посвященных им произведениях. Р. 31—45. «Чтение…» Нестора действительно составлено не раньше 1081 года, но в «Сказании…» нет никаких признаков, позволяющих его датировать. Кроме того, весьма вероятно, что обоим житиям предшествовали несохранившиеся памятники, посвященные Борису и Глебу, а у «Сказания о чудесах…» и Нестерова «Чтения…» был общий источник — записки о чудесах, ведшиеся при вышгородском храме. В службе упомянуты только первые, ранние чудеса, относящиеся ко времени Ярослава Мудрого; см. об этом, например: Мюллер Л. О времени канонизации святых Бориса и Глеба. С. 84, со ссылкой на П.В. Голубовского. Текст службы: Жития святых мучеников Бориса и Глеба и службы им. С. 133—143. По мнению Н.С. Серегиной, службой Борису и Глебу именуются три службы этим святым, составленные в разное время; см.: Серегина Н. С Песнопения русским святым: По материалам рукописной певческой книги XI—XIX вв. «Стихирарь месячный». СПб., 1994. С. 75—101.

166

Так считали А.А. Шахматов и М.Д. Приселков, позднее — А. Поппэ; см.: Поппэ А. Митрополиты Киевские и всея Руси. С. 449.

167

Так считает Н.И. Милютенко: Святые князья-мученики Борис и Глеб. С. 50-52.

168

Это мнение А.В. Назаренко, полагающего, что освящение посвященной Борису и Глебу церкви произошло 24 мая 1050 или 1051 года (по- видимому, подразумевается 24 июля); см.: Назаренко А.В. Киевский митрополит Иоанн I. С. 76.

169

Так полагает Н.С. Серегина; см.: Серегина Н.С. Песнопения русским святым. С. 76—78, 106—107. Однако неизвестно даже, был ли Иларион после избрания в митрополиты все-таки рукоположен в Константинополе, тем более не очевидно, что он был вынужден покинуть кафедру и его имя стало запретным; см. обзор точек зрения в моей статье: Ранчин А.М. Установление почитания Владимира Святого (По поводу концепции А. Поппэ). С. 120—134.

Высказывалась мысль, что в установлении почитания Бориса и Глеба при Ярославе Мудром можно увидеть «идею “собирания” и почитания единого княжеского рода, не разобщенного религиозными или политическими противоречиями»^{516}, но существует и мнение, что формирование культа не имело ничего общего с этим родопочитанием и питалось исключительно христианским духом^{517}. Несомненно, благодаря новому культу Ярослав Мудрый представал ревнителем благочестия и христолюбцем. «Святость братьев отраженным светом падала и на самого Ярослава, свидетельствуя о божественном источнике его власти»: не случайно тема праведного рода русских князей, к которому принадлежали и Борис, и Глеб, и Ярослав, открывает текст «Сказания об убиении Бориса и Глеба»^{518}.

Однако не все историки признают, что Борис и Глеб были причислены к лику святых уже в княжение Ярослава. Известно, что 20 мая 1072 года сыновья Ярослава Мудрого торжественно и при стечении множества народа перенесли гробницы Бориса и Глеба в новую церковь, и это событие иногда и признают настоящей канонизацией. Сторонники данной версии ссылаются на несколько фактов ^{519} . Во-первых, имен Бориса и Глеба нет в месяцеслове (перечне церковных праздников) Остромирова Евангелия, которое было переписано в 1056— 1057 годах. Во-вторых, княжим именем Святополк был наречен старший сын Изяслава Ярославича, родившийся в конце княжения деда — Ярослава Мудрого [170] , а после канонизации Бориса и Глеба такое имянаречение становилось невозможно, ибо имя Святополк оказывалось «запретным», дискредитированным, одиозным. Имена Борис, Глеб, Роман и Давид (Да-выд) появляются в княжеском именослове лишь в поколении внуков Ярослава Мудрого. Правда, Давыд Игоревич, Роман и Глеб Святославичи и Борис Вячеславич родились до 1072 года, но неофициальное почитание святых братьев к тому времени конечно же началось. В-третьих, о Борисе и Глебе умалчивает будущий митрополит Иларион в «Слове о Законе и Благодати» — памятнике, прославляющем христианскую Русь. И наконец, в-четвертых, киевский митрополит Георгий во время состоявшегося 20 мая 1072 года [171] нового перенесения мощей братьев в церковь, построенную Изяславом Ярославичем, выражал сомнения в их святости: «Сначала понесли князья (Изяслав, Святослав и Всеволод Ярославичи. — А. Р.) на плечах деревянную раку святого Бориса. <…> Принесли ее и поставили в церкви, и когда открыли раку, то наполнилась церковь благоуханием и запахом чудесным. Увидев это, прославили Бога. А митрополита охватил ужас, так как он сомневался в этих святых, и, пав ниц, он просил прощения» («Сказание о чудесах Романа и Давида») ^{520} . Если бы к этому времени братья были причислены к лику святых, митрополит не мог бы усомниться в их святости.

170

Год рождения Святополка Изяславича неизвестен. В справочной литературе обычно указывается 1049 либо 1050 год; см., например: Войтович Л. Князiвськи дiнастии Схiдноi Европи (кiнець IX — початок XVI ст.): склад, суспiльна i полiтична роль. Iсторико-генеалогiчне дослiдження. Львш, 2000; электронная версия:Славянская энциклопедия: Киевская Русь — Московия: В 2 т. /Авт.-сост. В.В. Богуславский. М., 2002. Т. 2. С. 323. Но эта дата основывается на свидетельстве историка XVIII века B. Н. Татищева, достоверность которого не доказана.

171

20 мая названо в «Сказании о чудесах Романа и Давида» и в «Чтении…» Нестора, а также в Ипатьевском списке «Повести временных лет». В «Повести временных лет» по Лаврентьевскому списку приведен другой день — 2 мая. А.А. Шахматов признал верной дату 20 мая: (оно в 1072 году было воскресным днем, а торжественные перенесения мощей как будто бы было принято совершать в воскресные дни, так, в 1115 году мощи Бориса и Глеба были погребены в новом храме именно в воскресенье, 2 мая). Дата 2 мая в летописной статье под 1072 годом появилась ошибочно, под пером позднейшего переписчика, помнившего о более позднем перенесении мощей в 1115 году, которое действительно состоялось 2 мая. См.: Шахматов А.А. История русского летописания. Т. 1. Кн. 1. С. 58, прим. 2; ср. реконструированный А.А. Шахматовым текст так называемой первой редакции «Повести временных лет» (составленной до 1115 года), в котором 2 мая заменено на якобы изначальную дату — 20 мая: Там же. Т. 1. Кн. 2. С. 809. Это мнение стало общепризнанным. См.: Лосева О.В. Русские месяцесловы XI—XTV веков. С. 105. Б.А. Рыбаков, отталкиваясь от летописной даты 2 мая 1072 года, трактовал торжество перенесения мощей Бориса и Глеба как «весенний праздник»: «Выбор 2 мая для первого русского празднования, которому тогда придавалось большое значение, был не случаен. Известный нам календарь, составленный в IV в. н. э., начинает счет дней именно со 2 мая. Этот день был выбран потому, что совпадал с появлением на киевских полях первых ростков яровых посевов пшеницы и ячменя, дальнейшей судьбе которых и был посвящен весь календарь». — Рыбаков Б.А. Язычество Древней Руси. 2-е изд., испр. М., 2001. С. 634. Рудименты языческого аграрного культа в почитании Бориса и Глеба действительно присутствуют, и перенесение мощей было приурочено к весне, видимо, не случайно (впрочем, не менее важна и близость ко времени празднования Пасхи). Но объяснение выбора дня неверно, так как Б.А. Рыбаков не учел ошибочность летописной даты.

Эти аргументы неравноценны. Остромирово Евангелие было переписано с болгарского оригинала, поэтому в его месяцеслове и нет имен Бориса и Глеба. Впрочем, их нет даже в месяцеслове Архангельского Евангелия 1093 года, хотя к тому времени братья были точно признаны святыми. Имя Святополк встречается в древнерусском княжеском именослове даже у князей, живших в XII веке (Святополк Мстиславич, Святополк Юрьевич), несмотря на то, что к этому времени Борис и Глеб уже много десятилетий почитались как святые. Под 1173 годом в Ипатьевской летописи упомянут галицкий боярин Святополк^{521} — быть тезкой «нового Каина» ему тоже не было зазорно. «Косвенная вина в гибели братьев (участие в распре с ними) с точки зрения родовой традиции, по-видимому, не могла быть причиной исключения князя из семейной истории, не могла сделать запретным воспроизведение его имени. Подобный конфликт в рамках родовой практики был делом более или менее обычным и еще мог подлежать разрешению и, в определенном смысле, забвению <…>», — пишут современные исследователи княжеского именослова^{522}. Новорожденным княжичам во времена правления Ярослава, как мы уже говорили, нарекали имена в память о родичах не из предыдущего, отцовского поколения, а из поколения дедов. Сыновьям же Ярослава Борис и Глеб приходились дядьями. А вот внуки Ярослава носили и княжие, и крестильные имена Бориса и Глеба^{523}. Кроме того, Борис и Глеб, видимо, были канонизированы в самые последние годы Ярославова княжения, уже после рождения всех его сыновей. К тому же старший из Ярославовых внуков, Глеб Святославич, появился на свет задолго до 1072 года — уже в 1056 году он был правящим князем, причем, скорее всего, это имя было и княжим, и крестильным одновременно^{524}, что вроде бы свидетельствует об уже оформившемся почитании по крайней мере одного из братьев — Глеба.

Удивительным на первый взгляд кажется умолчание Ила-риона ^{525} . Но даже если придавать ему такое значение, из этого следует лишь то, что Борис и Глеб не были канонизированы в первые десятилетия княжения Ярослава; но канонизация вполне могла произойти позднее, в частности после 1050 года. Л. Мюллер в осторожной форме предположил, какими были основания для отказа от этого упоминания — это якобы были Ярославовы попытки добиться канонизации отца, князя Владимира, у могилы которого, по свидетельству «Памяти и похвалы князю Владимиру», не совершались чудеса ^{526} . Однако это объяснение представляется слишком рационалистичным. Кроме того, нет никаких бесспорных свидетельств, что Ярослав Мудрый добивался канонизации Владимира. Допустимо иное предположение, основанное на авторской установке в «Слове о Законе и Благодати», насколько ее можно понять. В Иларионовой проповеди все упоминания о князьях подчинены родословному принципу ^{527} . О значимости этого принципа свидетельствует решимость книжника упомянуть даже имена князей-язычников Игоря и Святослава — деда и отца Владимира. Стержень заключительной «русской» части «Слова…» (Похвалы Владимиру) — генеалогический: Игорь Старый — Святослав — Владимир — Георгий (Ярослав Мудрый) — его супруга Ирина (Ингигерд) — дети Георгия и Ирины — внуки Георгия и Ирины. Упомянута еще Ольга [172] , но не столько как бабка Владимира, сколько как первая княгиня-христианка. Боковые линии игнорируются. Потому и не упомянуты, вероятно, сводные братья Ярослава Борис и Глеб, несмотря на то, что если не общецерковное, то местное почитание их к моменту произнесения «Слова…» Илариона (по А. Поппэ, это годовщина дня успения Владимира, 15 июля 1049 или 1050 года ^{528} ) [173] уже существовало [174] .

172

Прославляя Владимира как крестителя Руси, Иларион уподобляет его Константину Великому, а Владимирову бабку Ольгу сравнивает с матерью римского императора святой Еленой: «Он же с материю своею Еленою крест от Иерусалима принесъша и по всему миру своему раславъша, веру утвердиста, ты же съ бабою твоею Ольгою принесъша крест от новааго Иерусалима, Константина града, и сего по всей земли своей поставиша, утвердиста веру». — Там же. С. 48. В переводе диакона А. Юрченко: «Тот с матерью своею Еленой веру утвердил, крест принеся из Иерусалима и по всему миру своему распространив <его>, — ты же с бабкою твоею Ольгой веру утвердил, крест принеся из Нового Иерусалима, града Константинова, и водрузив его по всей земле». — Там же. С. 49.

173

Эта датировка достаточно убедительна. Обоснование этой даты другими соображениями (упоминание в «Слове…» правнуков Владимира, которые не могли появиться на свет до 1040-х годов) см. в кн.: Карпов А.Ю. Ярослав Мудрый. С. 539—540, прим. 20. Ранее на это известие обратил внимание сам А. Поппэ; см.: Поппэ А. О зарождении культа свв. Бориса и Глеба и о посвященных им произведениях. Р. 56—57.

174

Возможно и другое объяснение. По мнению А.В. Назаренко, «Слово Илариона…» (точнее Похвала Владимиру, в него входящая) было составлено около 1043/44 года или же в 1046 году, а канонизация Бориса и Глеба могла состояться несколькими годами позднее, и именно потому Иларион не упоминает о святых братьях (Назаренко А.В. Территориально-политическая организация государства и епархиальная структура церкви в Древней Руси (конец X—XII век) // он же. Древняя Русь и славяне. С. 193—194, прим. 68. Как полагает А.В. Назаренко, первые внуки Ярослава Мудрого (дети его сыновей Владимира и, возможно, Изяслава) могли родиться уже в конце 1030-х — начале 1040-х годов; см.: Там же. С. 194.). Однако эта точка зрения является только предположением. К тому же, если бы выбор упоминаемых князей не определялся темой прямой родственной преемственности киевских правителей, Иларион всё равно должен был бы упомянуть о Борисе и Глебе — даже если они и не были канонизированы к тому времени. Ведь говорит же он о благоверии здравствующих Ярослава и Ирины, прославляет как святых Владимира и его бабку Ольгу (в то время еще не причисленных к лику святых) и упоминает даже о князьях-язычниках Игоре и Святославе!