Бой с тенью

— Володя, это же маленькая деревня, — девушка покачала головой. — Здесь, наверное, нет даже фельдшера.

— Ну… тогда просто другой дом поищем, — торопливо исправился Пашков. — Идем, идем…

— Другой? — Вера заглянула ему в лицо. — С живой собакой?

Доктор отвел глаза в сторону и молча кивнул. Рассказать этой и так уже до смерти запуганной девочке о том, что увидел в доме, он был просто не в силах. Или дело было не в Вере, а в нем самом. Он давно уже не расстраивался при виде крови или трупов, но никогда ему не доводилось видеть их на месте преступления, да еще в таком количестве. В этом вымершем доме еще утром жила семья из шести человек. Теперь они — двое взрослых и четверо детей — лежали в кроватях с одинаково перерезанными глотками…

Центром деревни, видимо, считался бревенчатый магазин и примыкающее к нему одноэтажное каменное строение с поникшим флагом. Двери в обоих домах были распахнуты настежь. Доктор посветил внутрь «сельмага» и, наклонившись, поднял что-то, лежавшее прямо у порога. «Что-то» оказалось промерзшей буханкой хлеба.

— Разгром, — констатировал Пашков, вручая холодный хлебный кирпич Вере. — Постой здесь. Он ненадолго исчез в темноте — лучик фонаря был уже совсем слабым, батарейки стремительно садились — и вернулся с двумя жестяными банками под мышкой.

— Нельзя так, — неуверенно пробормотала Вера, — без денег…

— Я десятку в кассу положил, — усмехнулся доктор. — По ценам военного времени.

— А может, мы здесь и останемся?

— Лучше там, — он указал на соседнее здание. — Кирпич мне более симпатичен. Каменное строение оказалось одновременно почтой и правлением животноводческого хозяйства «Покровское», так гласили надписи на покосившейся табличке. В четырех незапертых комнатках почты-правления царил беспорядок. Мебель была сломана, окна выбиты, а пол покрыт ровным слоем различной документации и корреспонденции. Единственным непроветриваемым помещением оказался трехметровый закуток архива. Он был обустроен в конце коридора, и на улицу из него при желании можно было попасть через наглухо забитую дверь черного хода. Пашков закрыл внутреннюю дверь в архив, просунув в ручку швабру, и утеплил вход, свалив перед ним папки с документацией. В последних лучиках электрического света он успел вскрыть карманным ножичком одну из банок и отпилить от буханки пару мерзлых краюх.

В банке оказалась жирная свиная тушенка, и это показалось им, пожалуй, самой большой удачей в жизни. Ели они в полной темноте и молча.

— Вторую на завтра, — пробормотал Пашков, когда пустая жестянка звякнула о пол.

Вера говорить уже просто не могла, она устроилась между бумагами и, положив голову на плечо доктору, провалилась в тягучий, тяжелый сон.

В нем она стояла на размытой дороге, по кюветам которой брели в разных направлениях вереницы людей. Все они были измученными, грязными, оборванными и совершенно подавленными. Некоторые несли на руках детей, и те плакали, но почему-то беззвучно. Левая колонна постоянно останавливалась и, потоптавшись на месте, продолжала идти, а правая двигалась без заминок и даже ускоряла шаг. Вера попыталась присоединиться к убегающим людям справа, но оказалось, что между ней и кюветом расположена какая-то невидимая стена. Девушка в отчаянии ударила в стену кулаком и закричала, но только отбила руку и сорвала голос. Никто из бегущих ее не услышал. Вера зачарованно следила за их странным бегом и никак не могла понять, что же ее тревожит. То, что все эти марафонцы были одеты как угодно, только не спортивно, или то, что некоторые из них имели синевато-белый оттенок лица, словно замерзли или… умерли… Вера в ужасе отшатнулась от прозрачной стены. Мимо нее, шлепая голыми пятками по холодной и жирной, как свиная тушенка, грязи пробежали двое мужчин в серой милицейской форме. Их головы были склонены набок, а шеи перетянуты обрывками нейлоновой веревки. Следом за ними пронеслись три скромно одетых женщины, несколько детей, солдаты в простреленных бушлатах, снова женщины, опять дети… Вера обернулась, чтобы сравнить увиденное с тем, что творится слева, но там было пусто. Черная грязь в кювете бурлила и вздувалась огромными пузырями. Несколько пузырей лопнули и забрызгали Веру холодными липкими хлопьями. Девушка в отчаянии рванула на себе одежду и, торопливо сбросив куртку, побежала куда-то вдоль дороги, навстречу бегущим людям с белыми лицами. Пузыри лопались на ее пути, как детские хлопушки, обильно осыпая ее черными конфетти. Вера срывала одежду, но только все больше замерзала, а черная грязь все равно успевала пропитать ткань и добраться до кожи, делая ее холодной и нечувствительной…

— Проснись, — шепнул кто-то ей на ухо.

Вера остановилась и растерянно оглянулась, но никого не увидела. Теперь она стояла посреди бескрайнего заснеженного поля, одна и абсолютно без одежды, доступная всем ветрам и колючему морозу.

— Проснись, — настойчиво повторил бестелесный голос. На этот раз он звучал откуда-то из-за спины.

Вера обернулась, но сумела рассмотреть лишь размытую черную тень. Возможно, это была человеческая фигура, но до нее было слишком далеко, а над полем стремительно сгущались сумерки.

— Вера! — теперь голос возник, казалось, прямо над ухом.

Вера с трудом открыла глаза и увидела пробивающуюся сквозь узкую щель полоску слабого света.

— Только тихо, — прошептал Пашков. — Кто-то приехал. — Уже утро?

— Почти.

— Мы выйдем?

— Помнишь, что сказал шеф? Сначала изучим обстановку из укрытия, а там будет видно.

— Отсюда нам ничего не увидеть.

— Услышим. — Доктор приложил к ее губам палец и шепнул в самое ухо: — Только не шевелись, даже если они заглянут прямо сюда. Здесь темно, и среди бумаг нас могут не заметить.

— Где Мартынов?! — кто-то рявкнул от порога правления. — Здесь что?

— Пусто, товарищ капитан!

— Мартынов, спрашиваю, где?!

— Так он же на шоссе остался… Колонну сопровождать.

— Полудурки! Колонну ВАИ сопроводит! Связывайся давай! Пусть сюда едет. Единственный живой «уазик» на асфальте оставили! Идиоты!

— Там сейчас асфальт в кашу превратился… танки раздолбили…

— А здесь грязи по уши!

— Замерзло же все, товарищ капитан.

— А когда растает? Сегодня к обеду оттепель обещали. Куда ты на «шестерке» проедешь?

— Товарищ капитан, — вмешался в диалог новый голос. — Там, от леса, бригада какая-то чешет… человек тридцать. Вроде бы с оружием.

— В форме?

— А хрен их поймет, в грязи по уши…

— Оборону занять догадались?

— Может, просто свалим? Как мы впятером-то? Пусть армия разбирается.

— Куда ты свалишь?! — в голосе капитана слышалась натуральная тоска. — Видел там у дороги… восемь жмуриков на березах? Все наши. Конев, связывайся с блокпостом, пока не поздно, а ты давай вперед, на позицию…

— А может, договоримся? Ну мы же ничего им не сделали! Мы даже не менты! Мы же инспекция по безопасности движения!

— Ты это споешь, когда тебе веревку на шею накинут… К бою, твою мать!

Топот и отборный мат постепенно удалились, и Пашков осторожно вытянул швабру из-за дверной ручки. Света было пока недостаточно, и рассмотреть обстановку в деталях он не мог, но то, что рядом с правлением стоит милицейская машина, а в ней сидит вроде бы настоящий милиционер, Пашков увидел. Стараясь не шуметь, он подобрался к разбитому окну и выглянул наружу, пытаясь разглядеть что-нибудь еще. Увиденное ему не понравилось.

Из-за ближайшего домика показались какие-то бойцы с автоматами наперевес и двое милиционеров. Сначала Пашков решил, что процессия пребывает в полном согласии, но когда один из милиционеров споткнулся, ближайший боец не замедлил пнуть его в бок и рявкнуть что-то про «мусор».

Оставшийся в машине офицер схватился было за автомат, но, немного подумав, отложил оружие в сторону и торопливо заговорил в микрофон рации.

— Они уже близко! Нет… не такие… одежда… разная. Спортивная, полувоенная… Да, как братва какая-то. С оружием… пока вижу человек десять, нет, больше… Уходить? Хорошо…

Он быстро выбрался из машины и, пригибаясь, скользнул за угол правления.

— Куда собрался, козел?! — донеслось оттуда.

За репликой последовала возня и звук нескольких сильных ударов.

— Барабан, тут еще один! — крикнули из-за угла.

— Тащи его до кучи! — отозвался кто-то из приближающейся толпы.

Подталкивая офицера прикладами, в поле зрения Пашкова вышли еще четверо бойцов непонятного подразделения.

Когда трое милиционеров оказались вместе, их заставили встать на колени и сложить руки на затылках.