Бой
Шрифт:
Маша взяла Бориса под руку.
– Правда?
– Да. Только у меня совсем нет слуха.
Андрей улыбнулся.
– Я прочел вашу книгу, - сказал он.
– Так это вы и есть друг Бориса?
– сказала Маша.
Андрей опять улыбнулся.
– Откуда вы знаете?
– Мне Борис говорил. Неужели вы тоже боксер?
– Да. Я занимаюсь боксом.
– Вы тоже учитесь?
– Нет. Я работаю на заводе. Я слесарем работаю.
– И вы любите бокс?
Андрей все время улыбался.
– Очень люблю. А вы не любите. Мне Борис говорил.
– Борис говорил?
– Да. А за Клаузевица вам тоже спасибо.
– При чем тут боксеры?
– Как при чем? Почти все эти вещи прямо можно распространить на бокс. Смысл бокса...
– Никакого смысла! О каком смысле вы говорите? Какой смысл может быть в том, что люди разбивают друг другу носы?
Андрей улыбнулся.
Борису показалось, что Андрей улыбается немного снисходительно и говорит с Машей немного свысока. Борису стало неприятно это, хотя он считал, что прав Андрей, а не Маша, и во всем, что говорил Андрей, он был с ним согласен.
Спор о боксе продолжался. Андрей говорил спокойно, убедительно, ясно, а Маша горячилась. Борису никак не удавалось ничего сказать, Андрей и Маша говорили, как бы забыв о нем. Борис осторожно высвободил локоть - Маша все еще держала его под руку, - и Маша не заметила этого.
– Допустим, - говорила Маша.
– Допустим, что бокс действительно вырабатывает некоторые волевые качества. Конечно, нужно обладать известной твердостью характера, чтобы ни с того ни с сего подставлять свою физиономию под удары. Ведь это больно?
– Больно, - сказал Андрей. Он все время улыбался.
– Ну, ладно. Но почему тогда не сделать проще: пусть человек, который хочет воспитать в себе эту самую твердость характера, пусть он сунет палец в огонь или еще что-нибудь в этом роде...
– Видите ли, - сказал Андрей.
– Видите ли, вы совсем неправы. Вы говорите о твердости характера, и если иметь в виду только твердость, то, может быть, вы и правы. Но Клаузевиц, например, разделяет понятия о "твердости" и о "стойкости". Я вам покажу одно место.
Андрей раскрыл книжку. Маша пристально смотрела на него и хмурила брови. Борис тоже нахмурился.
– Маша, - сказал Борис тихо.
Маша вздрогнула, будто ее толкнул кто-то, и резко обернулась.
– Что?
– сказала она.
– Вот. Нашел...
– громко сказал Андрей.
– "...Твердость означает сопротивляемость воли силе единичного удара, а стойкость сопротивляемость продолжительности натиска. Эти качества очень близки, и часто одно выражение употребляют вместо другого; однако нельзя не отметить заметного различия между ними: твердость по отношению к единичному сильному впечатлению может опираться только на силу чувств, стойкость же нуждается в большей мере в поддержке разума, так как она черпает свою силу в планомерности..." Вы напрасно думаете, Маша, что бокс похож на драку, на бессмысленное мордобитие. Конечно, боец часто злится во время борьбы, и чувства имеют значение, и настоящий боец всегда хочет расколотить противника. Но если боксер воспитал в себе волю бойца, настоящего бойца, то он сумеет, должен суметь проявить темперамент по-настоящему. Клаузевиц объясняет и это. Слушайте: "...Сильным темпераментом обладает человек, способный не только чувствовать, но и сохраняющий равновесие при самых сильных испытаниях, и способный, несмотря на бурю в груди, подчиниться тончайшим указаниям разума, как стрелка компаса на корабле, волнуемом бурей..." Правда, здорово сказано?
–
Хорошо, - сказала Маша, - но...– Погодите, - сказал Андрей.
– Этими двумя фразами Клаузевица о стойкости сказано очень много. Это целиком распространяется и на бокс. Если вы захотите сравнить бокс с войной - а вы, очевидно, допускаете такое сравнение, иначе вы не дали бы боксеру Борису Горбову книжку "О войне" Клаузевица, - так вот, если сравнивать бокс с войной, то и получится, что боксерский бой подготавливает человека к войне и физически и, главное, морально. Ну, а если иногда из носу боксера льется кровь, то ведь ее гораздо меньше, чем на войне. И потом, почему нам нужно становиться какими-то пацифистами, или, черт его знает, вегетарианцами какими-то? Ничего страшного в синяке под глазом я не вижу. Ну, а насчет войны правильно, совершенно правильно. Я считаю бокс у нас прямой подготовкой бойца, бойца к настоящей войне. Подготовка эта хороша именно потому, что, кроме силы, бокс воспитывает волю. Волю к бою, волю к победе. Вот. Верно, Борис?
– Верно, - хмуро сказал Борис.
– Нет, неверно, - сказала Маша. Она даже топнула ногой.
– Неверно, неверно, неверно! Вы очень ловко ввернули Клаузевица, которого вы, очевидно, выучили наизусть...
– Книжка хорошая, - улыбнулся Андрей.
– Я внимательно прочел ее.
– Ну и прекрасно! Хвалю за усердие. Но поняли вы ее неверно и говорили неверно. Кончим спор. Надоело. Скажу только одно: бокс - это гадость, и вы целиком неправы. Если Клаузевиц больше ненужен, верните его.
– Сейчас, - сказал Андрей. Он не переставал улыбаться.
– Только одну фразу прочту вам. Вот. Нашел: "...Сила характера обращается в упрямство всякий раз, когда сопротивление чужим взглядам вытекает не из уверенности в правильности своих убеждений и не из следования высшему принципу, а из чувства противоречия".
Маша вспыхнула и закусила губу.
– Вот книжка, - сказал Андрей.
– Спасибо вам.
Маша взяла книжку.
– Пойдемте, - сказала она и попробовала мило улыбнуться.
– Уже звонили.
Второе отделение концерта им не понравилось.
Машу пошли провожать оба - и Борис и Андрей. По дороге разговор не ладился. Шли почти все время молча. Прощаясь у подъезда своего дома, Маша сказала:
– Приходи, Борис. И вы приходите, Андрей. Спокойной ночи.
Маша ушла, помахивая книжкой.
Некоторое время Андрей и Борис шли молча. Потом Андрей сказал:
– Не понравилась она мне.
Борис ничего не ответил. Он знал, что Маша Андрею понравилась. Он думал о том, что между ним и Андреем что-то произошло.
Андрей думал, примерно, о том же.
Они молча попрощались на углу и разошлись по домам.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
На собрании боксеров и тренеров выступил представитель Спортивного комитета.
Он был небольшого роста и совсем не спортивного вида: толстый, с обрюзгшим лицом, с лысиной на темени. Он был еще молодым человеком, но из-за толщины, из-за тусклых, невыразительных глаз, из-за лысины он казался гораздо старше своих лет. Кроме того, у него была такая маленькая верхняя губа, что нижняя губа почти касалась носа, и казалось, будто у него нет передних зубов. Это придавало лицу его какое-то тоскливое, почти плачущее выражение. Его недавно назначили на работу в Городской спортивный комитет, но он уже был известен среди спортсменов подобострастной любовью к чемпионам, грубостью в отношениях с нечемпионами и любовью к заседаниям и пышным речам.