#Бояръ-Аниме. Газлайтер. Том 24

Огненный доспех Светки полыхает, прожигая всё, что приближается. Ливни пламени превращают тела монстров в дымящийся пепел. Её пламя становится плотной стеной, но с каждым мгновением ей приходится отступать, потому что гулей слишком много.

В какой-то момент её охватывает неприятное предчувствие — а не пора ли делать ноги? Уже на пределе. Тавры тяжело дышат, топор Булграмма искрит, вгрызается в плоть, но даже могучий воевода отступает назад. И тут…

Резкий, рубящий размах — словно гигантская невидимая коса разом прошлась по всей стае. Вой гулей резко обрывается, как отрубленный звук. Ещё миг назад их было не пересчитать, а теперь перед Светкой простирается широкая полоса мёртвых тел. Кто-то из них ещё дёргается, в воздухе разносится запах сожжённого мяса и серы.

В один миг стало легче. Слишком легко. Как будто кто-то разом выключил режим «мясорубка».

Светка моргает, вскидывает взгляд и — ее нижняя челюсть под забралом отвисает вниз.

Среди груды мёртвых гулей возвышается демон. Гигантский, покрытый эбонитовой чешуёй, излучающий нечто первобытное, сокрушающее, жуткое. Когти длинные, заострённые, как лезвия, броня на плечах — будто излившаяся магма.

И самое странное — ощущения знакомые. Светка будто знает монстра, но мозг отчаянно сопротивляется.

Демон поворачивает к ней голову, и голос, свирепый и раскатистый, раздаётся у неё в голове:

— Светка, ты чего встала столбом?

Она хлопает глазами.

— Даня, это ты, что ли?! Ну ни хрена себе костюмчик… А как ты так?.. — Светка в полном афиге. Эбонитовый монстр — это правда Даня. Её муж. Чёрт возьми. Он, конечно, и раньше рога с копытами себе отращивал, но тут уже полное преображение. Как он вытворяет такие фокусы? Еще одного Демона поглотил, что ли? Блин, тоже хочу! Хотя бы маленького, чтобы всех до усрачки пугать.

А он спокоен. Будто это просто очередной день на работе.

— Так запланировано. Где Студень? — его голос теперь похож на далёкий рокот грозы, тяжёлый и низкий, но знакомый.

Светка сглатывает.

— Держится ближе к артиллерии, координирует отряды, — машинально отвечает она, всё ещё не в силах отвести взгляд от этого чудовища, в которое превратился её супруг.

Великогорыч, которого сложно чем-то удивить, тоже завис. Даня теперь выше его почти на голову, а массивная фигура излучает давление, от которого хочется шагнуть назад. Но тавр, как истинный богатырь, не трогается с места. Осматривает Даню с задумчивым видом, скользит взглядом по жутковатой чешуе, по когтям… Потом переводит глаза на его голову.

— Конунг, у тебя с каждым разом рога всё ветвистее и больше, — наконец заключает он восхищенно.

Даня лениво поворачивается к нему. Красные глаза вспыхивают чуть ярче, силуэт слегка наклоняется вперёд, и от этого движение тени становится ещё зловещим.

— Тебя только рога волнуют, воевода?

Великогорыч невозмутимо пожимает плечами.

— А что ещё меня должно волновать? Рога — это важно! По рогам встречают…

— А по уму провожают, — хмыкает Даня. — Ладно, пойду проведаю Студня, а вы продолжайте защищать орудия.

И телепат эбонитовой молнией устремляется в сторону артиллерии.

* * *

Выручив Светку, бросаюсь вперёд проведать Студня.

Орудия продолжают бить по позициям гулей, от взрывов воздух дрожит, а земля покрывается дымящимися кратерами. Студень стоит чуть поодаль, раздавая приказы, но, когда я подхожу ближе, он вдруг замирает, уронив челюсть.

Я не обращаю внимания на его офигевший вид.

— Это я, Студень, — бросаю по мыслеречи, не тратя времени на вступления. — Орда откатилась от альвов, но её надо добить. Отправишь тавров на правый фланг. Пусть помогают Псу и Золотому сдерживать тварей, чтобы те не прорвались и не разбежались. — Студень пялится на меня, не моргая. — Со мной ещё отпусти десяток гвардейцев и десяток тавров — с носилками и санитарами. Артиллерию пока придержите, пусть твари бегут налево, а потом вдарите со всей силой. Работаем по моим сигналам. Мы с альвами гоним гулей как можно жёстче.

Студень открывает рот, закрывает, снова открывает. Видно, что в его голове идёт масштабный процесс принятия реальности, в которой его командир внезапно превратился в эбонитового гиганта с горящими глазами.

— Эм, понял, шеф… А с тобой всё в порядке, да же?

— Более чем, — оскаливаюсь акульей пастью.

Я не жду, пока он окончательно придёт в себя, и ухожу обратно к фронтиру. Да и гвардейцу так проще будет отойти.

Эбонитовые альвы продолжают крошить гулей, не снижая темпа. Эбонитовая броня блестит в пламени, когти разрывают мелких тварей, удары молниеносны. В самом начале гули пытались их растерзать, но быстро поняли, что эбонит не по зубам, и теперь шарахаются от них, как от проклятия. Да только альвы быстрее.

Феанор выделяется больше всех. Тут уже не остаётся вопросов, почему именно он Воитель. Он крошит гулей без остановки, за ним остаются настоящие горы тел. Даже Зела и Бера вдвоём, наверное, столько не успели навалить.

Но даже мои новые солдаты не вечны. Один из альвов вдруг резко замирает, будто выключенный, чешуя осыпается, он тяжело оседает на землю, хлопает глазами, не понимая, что произошло. А всего-то излечился от вируса.

Я машу когтистой рукой, и прибежавшие тавры реагируют мгновенно — подхватывают альва, ловко перекидывают на носилки и уносят в тыл. Всё чётко, без паники, без суеты.

Неплохой способ лечения я придумал. Монашеский вирус синтезировался с бактерией Миража и теперь исчезает сам, как только носитель выдыхается. Именно поэтому я заставил альвов пить энергококтейли — чтобы их хватило на эбонитовый облик как можно дольше.

Но ничто не вечно. Это повторяется снова и снова. Альвы один за другим сбрасывают эбонитовую чешую, освобождаясь от вируса. Разум возвращается в их тела, но осознание случившегося обрушивается на них, как ледяная волна. Они ошарашенно оглядываются, в глазах смесь замешательства и паники. Только что они были живым оружием, их тела двигались сами — без воли, без мыслей, без контроля… А теперь всё снова принадлежит им.

Но времени тупить нет. Рядом мгновенно появляются тавры и гвардейцы, хватают проснувшихся альвов, буквально выдирая их из бойни. Кто-то падает на колени, цепляясь за голову, кто-то судорожно хватает воздух, а кто-то просто бормочет проклятья монахам Обители. Но это потом еще успеют. Сейчас их место — в тылу.

Один из альвов, упав на носилки, поднимает на меня затравленный взгляд.

— Я, правда, что ли еще жив? — его голос дрожит.

— Живее живых, — отвечаю я коротко, и тавры тут же уносят его прочь.

Я бросаю взгляд наверх.

Небо уже тёмное, словно кто-то незаметно выключил свет. Когда успела прийти ночь? Чёрт, битва затянулась сильнее, чем я рассчитывал. А завтра свадьба. Свадьба. Вот ведь ирония судьбы — сегодня я ношусь как угорелый по Междуречью, а уже через десяток часов буду стоять в церемониальном наряде с кольцом в руках.

Но времени на лишние мысли нет.

Орда всё ещё не иссякла. Гули рычат, беснуются, но уже наполовину прорежены альвами. Главное сейчас — не дать им разбежаться, загнать в одну точку и накрыть артиллерийским огнём.