Боярин
Шрифт:
— Что скажешь, Афанасий Егорыч?
— Надо бы высечь этого холопа, да понимаешь, Дмитрий Станиславович, мне с Никитой Олеговичем ссориться не с руки. Он поставки провианта в порубежные крепости контролирует… — воевода красноречиво замолкает, почесывая шею под окладистой бородой.
Мне остается лишь понятливо кивнуть.
— Ладно, давай так поступим, — предлагаю после короткого раздумья, кивнув на исписанный им лист, — пошлем гонца к Светлейшему Князю с этой грамоткой — пусть он сам решает, что делать со своим гвардейцем. Гонцом пошлем шалопая Борьку…
— Да разе ж можно
— Нужно! — многозначительно указываю пальцем в потолок. — В первую очередь именно доверием нужно воспитывать подрастающее поколение! Воинское умение придет со временем, а вот желание служить Отечеству можно воспитать лишь доверием. А стрелец этот, желая искупить свою вину, будет вдвое радеть за дело. Понимаешь? Тем более, что не в бой его посылаем, и не во вражеский тыл, а всего лишь с донесением, в котором нет особой государственной тайны.
— Мудрено как-то ты изъясняешься, Дмитрий Станиславович, — крякнул воевода по завершению моей высокопарной речи. — Это что ж, этому щенку еще и лошадь дать придется?
— И хорошую лошадь, Афанасий Егорыч. А то какой-то непорядок прослеживается в подопечном тебе воинстве.
— Это какой же непорядок, — возмущенно краснеет собеседник, выпучив на меня глаза. На его лбу выступают крупные бисеринки пота. Вот одна капля сползает и, соединившись с другой, повисает на густой брови над правым глазом. Воевода смахивает ее и вытирает лоб рукавом, продолжая буравить меня взглядом.
М-да, пожалуй нужно было поаккуратней наезжать на этого бородача. Но теперь-то уже отступать поздно. Потому, поумерив в голосе гонора, продолжаю более спокойно:
— А ты сам посмотри на это дело будто бы со стороны. Что бы ты подумал о военачальнике, который не может доверить стрельцу простейшее задание по доставке донесения, но при этом доверяет ему оружие и ставит стеречь рубежи государства? А? Получается, в армию значит, можно, а водку… тьфу ты, а лошадь доверить ему нельзя? Так что ли?
Воевода продолжает пялиться, но раздражение на его лице сменяется озадаченностью. Он явно пытается осмыслить услышанный довод. Прищурив глаз, добавляю:
— И много ли на вверенном тебе, Афанасий Егорыч, рубеже таких воинов, к которым у тебя доверие отсутствует? — увидев, что собеседник окончательно сбит с толку, совсем уже миролюбивым тоном продолжаю: — Ты, дорогой друг, главное такую оплошность в разговоре с Петром Александрычем не допусти. Не поймет он, как можно допускать к охране Отечества не заслуживающих доверия воинов. Да и вообще, давай забудем об этом разговоре, будто и не было его вовсе.
После нескольких долгих минут молчания воевода говорит:
— Досталось ему крепко. Тяжеловато будет на лошади-то скакать.
Я уже думал об этом моменте, однако в моих планах было послать именно этого парня. Во-первых, как я уже говорил, стараясь искупить вину, он проявит надлежащее рвение. И во-вторых, сам не знаю почему, испытываю к этому юному стрельцу доверие. Потому отвечаю:
— На то он и воин, чтобы терпеть боль и невзгоды. В следующий раз пусть не дает себя бить какому-то холопу.
В конце концов Афанасий поддается моему давлению отправить гонца немедленно и отдает распоряжение
приготовить лошадь. На мое замечание, что неплохо бы дать парню еще и заводную, а так же снабдить его провизией, отмахивается:— Чай не в степь его отправляем. Отпишу грамоту — по ней в яме и лошадь сменит, и покормится.
В очередной раз озадачиваюсь упоминанием о загадочной яме, но, помня как ухохатывался князь каждый раз, когда я про эту яму спрашивал, решаю не задавать лишних вопросов. Лишь убеждаю собеседника никого не посвящать в то, с какой целью отправлен гонец, и выражаю желание лично проводить парня.
— Коль охота тебе ноги бить, воля твоя, — не возражает воевода, вероятно стремясь поскорей уже отделаться от этого нудного дела, а заодно и от меня, принесшего столько хлопот на его седую голову. Как следует вдохнув, орет в сторону двери: — Петруха!
Вбегает писарь и застывает перед столом, ожидая распоряжения. Видя, что воевода свернул в трубочку грамоту, соображает немедля растопить над свечой сургуч и заливает им края бумаги. Афанасий тут же припечатывает невесть откуда взявшейся в руке печатью, безжалостно сплющив свиток, после чего небрежным пассом руки дает понять писарю, чтобы тот отвалил.
Я зову Борьку, а воевода тем временем пишет еще одну бумагу и заверяет ее печатью — это та самая грамота для загадочной ямы.
Задачу стрельцу по праву ставит сам военачальник. Я лишь киваю, когда он посматривает на меня, будто вопрошая, правильно ли говорит?
Ямская слобода, где Борька должен получить лошадь, находится по другую сторону крепости. Не желая нечаянной встречи с Залесским, наказываю стрельцу идти по стене, поднявшись на которую минуем несколько башен. Наконец покидаем крепость и по крутому склону спускаемся к покрытой льдом речушке. В моем мире здесь проходит Комсомольский проспект, а на вал поднимается один из путепроводов. Речушка естественно Осколец. А вот храма Александра Невского нет. Возможно, еще не построили, а может, в этом мире его и не будет вовсе.
Если я правильно помню расположение оскольских слобод, то Ямская слобода находится слева от спускающейся от крепостных ворот дороги, справа Гуменская, а вон те прилепившиеся на крутом склоне домишки по эту сторону Оскольца — слобода Казацкая.
Возле большой рубленой избы, находящейся примерно на месте «Детского Мира», Борька получает лошадку и собирается уже отправиться в путь, но я не даю ему запрыгнуть в седло.
— Давай-ка, братец, пройдемся немного, — говорю вопросительно смотрящему на меня парню. — Хочу кое-что передать Светлейшему Князю на словах. Кое-что такое, что нельзя доверить бумаге. Надеюсь на тебя положиться можно?
— Дык, я ж… Да я… — стрелец от волнения из-за оказанного доверия не может подобрать слова, чтобы в полной мере выразить насколько надежным человеком он является.
— Ладно, ладно, верю. Я в людях разбираюсь, и сразу вижу — кому можно доверять, кому нельзя. Тебе, несмотря на то, что ты попутал меня с вороной, доверять можно. Иначе и разговора никакого не было бы. Тем более, что ты и сам оказался втянут в эту историю в качестве несостоявшегося убийцы.
— Да я…
— Молчи уже! И слушай.