Боярыня Морозова. Княгиня Елена Глинская

«Видно, здесь никто не живет… Но как же ворота… Ведь они заперты со двора», – раздумывал Владимир, похаживая около ворот и забора.

В нескольких шагах от тына росла суковатая береза. Пушкареву пришла мысль влезть на березу и осмотреть внутренность двора. Он забрался на самую маковку дерева и стал оттуда наблюдать. Ему видно было, что на дворе около ворот стоят двое каких-то стариков с длинными, окладистыми бородами, в черных кафтанах старинного покроя, похожих на монашеские подрясники. Старики, очевидно, о чем-то говорили между собой, но говорили так тихо, что Пушкарев не мог разобрать и расслышать ни одного слова. У одного старика в руках была толстая дубина, у другого – топор. Потом один из стариков подошел к висевшей на дворе между двумя деревьями доске вроде била и стал колотить в доску дубинкой. В окнах, сквозь пузыри, заменяющие стекла, замелькали огоньки. Владимиру с березы видно было, как на дворе появились какие-то люди, одетые по-монашески. Все они спешили к одной большой избе. Теперь молодому Пушкареву нетрудно было догадаться, что он находился в нескольких шагах от раскольнического скита.

Люди, преданные старине, старым порядкам, не признающие церковных нововведений, убегали в то время в леса непроходимые, в самые дебри, строили там часовни, моленные и церкви, а также и жилища для себя. Так образовались раскольнические скиты и монастыри. Отыскать такие скиты или добраться до них не совсем легко, так что поборники старой веры свободно могли жить в своих скитах, исполнять богослужения по старопечатным книгам, не боясь преследования. Так как недовольных новшествами год от году становилось все больше и больше, то и скиты быстро наполнялись раскольниками. Хлеба и других съестных припасов было заготовлено в скитах очень много.

Пушкарев, в полной уверенности, что теперь ему отопрут ворота и укажут дорогу, спустился с дерева и опять принялся стучать. Он не обманулся.

– Кто стучит? – послышался недовольный голос со двора.

– Заблудившийся путник, – отвечал Владимир Пушкарев.

– Что же тебе надо?

– Укажите мне дорогу, чтобы я мог пройти.

– Куда?

– В Лихоборы, я оттуда. Отопри ворота, добрый человек.

– А ты один?

– Одинешенек.

– Не врешь? – продолжал спрашивать у Пушкарева кто-то со двора.

– Зачем врать? Сам увидишь.

– Ин ладно, отопру.

Загремел засов, и калитка у ворот отворилась. В отворенной калитке появился плечистый старик большого роста с дубиной в руках.

– Э, да ты с оружием! Если хочешь войти в нашу святую обитель, то оставь свое оружие и дреколье у ворот! – повелительно проговорил Владимиру старик.

– Нет, зачем же?..

– Тогда не войдешь в обитель…

– Быть в вашей обители я не имею нужды.

– А зачем же ты пришел?

– Спросить про дорогу, я, кажется, о том уже тебе, старик, говорил.

– Ты хочешь, чтобы мы тебе показали путь?

– Да, да!

– Ладно, путь и истину мы тебе покажем, только брось, говорю, ружье.

– Не брошу! – возразил старику Пушкарев.

– А ты не супротивничай, если к нам пришел, – сердито проговорил старик.

Он с силой вырвал у Владимира ружье, а его самого впихнул во двор, захлопнул за ним калитку и запер.

Пушкарев, удивленный таким бесцеремонным приемом, хотел было броситься на старика, но тот замахнулся на него своей страшной дубиной. На подмогу старику вышли на двор еще двое сильных мужиков и схватили Владимира сзади за руки. Это заставило его невольно смириться и покориться силе.

Мужики потащили молодого Пушкарева на заднюю половину двора. Там находилась изба без окон с одной дверью. В ней в углу брошен был сноп соломы, стояло деревянное ведро с водой и лежала краюха черствого, покрытого плесенью хлеба.

Изба эта, вероятно, служила местом исправления провинившихся. Сюда-то привели и впихнули бедного Пушкарева. Дверь за ним захлопнули и заперли на замок. Он очутился в совершенном мраке. Дневной свет в эту избу ниоткуда не проникал; как ночью, так и днем в ней была непроглядная тьма. Нечего и говорить, что Пушкарев провел всю ночь без сна; он был хоть и не робок, но все же находился в самом тревожном настроении. Куда он попал? Что ждет его впереди? Зачем его заперли в темную избу? Такие вопросы задавал себе стрелецкий полковник.

Ранним утром к нему пришел тот же самый старик, который отпер калитку.

Утро было ясное, солнечное, и целый сноп света ворвался в отворенную дверь и ослепил Пушкарева.

– Пойдем! – грубо проговорил старик.

– Куда? – спросил его Владимир.

– Куда поведу.

Пушкарев встал и пошел за стариком. Тот привел его в просторную и чистую избу; там за столом в переднем углу сидел какой-то старик с длинной белой как лунь бородой и такими же волосами на голове. Волосы у старика спереди были выстрижены, как обыкновенно выстригают старообрядцы. На нем была монашеская ряса, на голове какой-то шлык вроде скуфьи, а в руках ременная лестовка. Лицо у старика было сухое, безжизненное, взгляд холодный, бесчувственный.

Когда Владимир вошел в избу, сопровождавший его старик схватил сильной рукой за шею стрелецкого полковника и, пригнув, грубо проговорил:

– Кланяйся батюшке!

– Ты кто? – спросил его старик, сидевший в переднем углу.

– Стрелецкий полковник.

– Звать тебя как, как твое прозвище? Отвечай!

Пушкарев назвал себя.

– Теперь поведай, зачем ты в нашу святую обитель зашел?

– Я заблудился в этом лесу и ненароком подошел к вашему скиту.

– Облыжно не говори! Я знаю, кто ты – ты соглядатай, тебя нарочно к нам подослали! – сверкая глазами, сердито крикнул на Пушкарева старик, очевидно набольший или игумен у старообрядцев.

– Я царский слуга! – в свою очередь крикнул на старика Пушкарев. – Ты должен меня немедля отсюда выпустить и дать мне провожатого.

– Этому не бывать!..

– Как?

– Да так… Отсюда ты не выйдешь!

– Что же… или вы жизни меня лишите?

– И лишим, если ты не пристанешь к нашей святой церкви! Ведь ты никонианин?

– Ты, видно, старик, задумал силой привести меня в свою ересь? – с негодованием спросил у старообрядца стрелецкий полковник.

– Не моги так говорить! Ересь у вас, а не у нас!

– Ты жестоко поплатишься, если станешь держать меня здесь, в этой трущобе!

– Ты выйдешь из наших стен только тогда, когда пристанешь к нашей святой вере и дашь страшную клятву быть ее верным сыном…

– Никогда! Никогда не бывать тому!

– За упорство ты умрешь мучительной смертью. Даю тебе три дня на размышление. Уведи его! – повелительно проговорил набольший старообрядцев, обращаясь к старику и показывая ему на Пушкарева.

Старик раскольник схватил сильной рукой за шиворот Владимира.

– Я так пойду, руками не моги меня трогать! – отпихнув старика, крикнул на него Пушкарев.

– Ты не супротивничай, не то связать прикажу, – строго заметил ему раскольничий игумен.

– Я не холоп, а дворянин и царский слуга, за меня ты ответишь великому государю! – пригрозил он раскольнику.

– До государя-то далеко, а ты в наших руках, и что мы хотим, то мы с тобой и сделаем. Вот даю тебе три дня на размышление: удумаешь принять наш закон – благо тебе будет, а если станешь супротивничать – умрешь! – сурово проговорил Пушкареву раскольник и махнул рукой, чтобы его увели.