Боярышня Дуняша 2

— Чего?! — опешил боярин, позабыв о первых вопросах и невольно уставившись на протез.<br> — Ты не стесняйся, говори, — серьёзно смотря на Петра Яковлевича, проникновенно произнесла Дуняша. — Я же у лекарки Катерины училась, потом у травницы Пелагеи в монастыре. Они придают большое значение эффекту памяти. Вот, казалось бы, ноги нет, а она напоминает о себе щекоткой, потом почёсывается и свербит! Это же мука какая!

— Да вроде бы нет, ранее не замечал ничего такого, но как только ты спросила, то сразу ступня зачесалась.

Боярин с изумлением вновь посмотрел на протез, не веря тому, что сам только что сказал и почувствовал.

— Вот! — Дуня вздела указательный палец вверх. — А я что говорю: эффект памяти.

— И чего теперь делать? — Кошкин поморщился и весь напрягся: — Зазудело так, что прямо в кровь разодрал бы, — растеряно пожаловался он.

— А ничего не поделать, — с сочувствием произнесла она, вновь смиренно сцепляя руки на животе. — Не думать об этом и постепенно всё на нет сойдёт.

Лицо боярина вытянулось, и он в сердцах бросил:

— Выдрать бы тебя, чтоб языком чего ни попадя не молола!

Дуня надулась и буркнула, что всего лишь хотела быть вежливой, сочувствующей и понимающей.

— Вот и сочувствовала бы, а не несла всякую чушь! — гаркнул Петр Яковлевич, не зная, как теперь унять зуд в несуществующей ноге.

— Да чего тебе сочувствовать? — возмутилась боярышня и аж подскочила на месте. — Всего несколько месяцев тебя не видела, а ты умудрился раскабанеть, как лось! Щеки хомячьи нажрал, глаз не видать! Это ж… — Дуня осеклась. — Э, Пётр Яковлевич, ты чего? Я ж тебе правду говорю, — боярышня отпрыгнула, прячась за Гришку и быстро-быстро затараторила:

— Кто, как не я, твой лучший друг не откроет тебе глаза на истину? Ты ж весь в делах и заботах, а воинскую науку небось забросил, а тебе нельзя слишком вес прибавлять. Это лишит тебя подвижности…

Набычившийся и раскрасневшийся боярин, перевший на неё, остановился и махнул напряженному Гришке, чтобы тот не боялся.

— Дунька, тебя за язык да на веревочку!

Пётр встал, глубоко вздохнул и уже спокойней посмотрел на свою подруженьку. Права ведь мелкая оса! Что-то он отяжелел и на коня теперь взгромождается, а не взлетает, и дело тут не в протезе. Хотя в последнее время он давить стал…

— Ладно, — Кошкин лениво махнул рукой, — чего за холопом прячешься? Иди сюда, — боярин повернулся к своим работникам: — А вы чего там притихли? Долго мне вас ждать?

— Идём, батюшка, идём, — на разные голоса загомонили его люди, с любопытством косясь на дерзкую девчонку. Кто-то из них воскликнул:

— Это ж она! Та самая!

Дуня с любопытством посмотрела в сторону работников, но тут мужчины разошлись, а Петр Яковлевич с гордостью воскликнул:

— Смотри! — и подал кому-то знак.

Все отошли. Из толпы выскочил юнец, сел на корявое подобие табурета и схватился за рычаги, напоминавшими короткие весла. Боярин раздраженно отбросил палочку, которую где-то успел схватить, чтобы почесать… протез, посмотрел на изумленную Дуньку и рассмеялся.

А она не знала, на что смотреть. Перед её глазами были какие-то планки, шестерни, колесики, а на верху лопасти, как у вертолёта. Не сразу дошло, что планки — это рама и держатели для шестеренок и колесиков. А лопасти — это детский пропеллер, только в укрупненном масштабе. И во всём этом устройстве как-то умудрились приладить дощечку, на которую сел пацан.

— Дунька, отойди, — весело скомандовал боярин и пацан начал «грести». Его размеренное давление всем корпусом на рычаги заставляло крутиться каждую деталь и движение передалось на центральный шест, который начал раскручивать лопасти.

— Очуметь! — выдохнула Дуня. — А зачем так много всяких штуковин?

— Это же греческая механика, неуч! — счастливо смеясь, бросил Пётр. — Одно зубчатое колесо усиливает работу другого и так далее. В результате верхушка крутится с такой скоростью, которую не может выдать ни один ловкач.

— Крутится! — яростно закивала боярышня, не веря тому, что видит. Это было так здорово и всё сделано из дерева. — Ну надо же!

— А теперь смотри, смотри внимательно! — воодушевленно заорал Кошкин, хватая её голову руками, чтобы она наверняка не упустила ни одной мелочи.

Юнец усилил нажим, заставляя работать рычаги быстрее и поблизости от него стало невозможно стоять, так как лопасти подняли страшный ветер.

— Смотри! — закричал Пётр, и Дуня увидела, что вся нелепая конструкция приподнялась. — Ты видела? Видела?! — вопил он как ненормальный, победно вскидывая руки.

Дуняша с восторгом перевела взгляд на боярина и уважительно крикнула:

— Ну ты голова, Пётр Яковлевич! Супермозг!

Пацан-испытатель выдохся и медленно останавливал работу.

— Сделаем «Взлёт» крупнее, — не слыша её слов, но догадываясь по лицу Дуняши, что она в восторге, начал говорить он. — Поставим «Взлёт» на вездеход и будет он у нас летать! — торжественно объявил боярин и его люди одобрительно загомонили.

— Не, не будет, — покачала головой Дуняша и изобразив огорчение, пояснила: — Он слишком тяжёл.

— Тогда другую штуковину придумаем, и она будет летать! — с упрямством возразил Кошкин.

— Не, она не будет летать. Возможно, немного приподниматься вверх, но на этом всё.

Все замолчали и смотрели на Дуню, как на врага человечества, а она ради них же говорила правду. Слишком дорогое удовольствие в это время проводить заведомо неудачные эксперименты. Поэтому лучше горькая правда сейчас, чем потом сказать: «Я так и знала».

— Не понял, — вновь набычился боярин и при его сотне с лишним килограммов выглядело это устрашающе.

— Ну, если соединить «Взлёт» и вездеход, то, возможно, он сможет немного приподняться над землей… — Дуня глубокомысленно наморщила лоб и выдала: — …из-за разницы воздушного давления… ну, я так думаю. Просто приподниматься, а не летать.

— Ты… — процедил Петр Яковлевич, — вот хрена ли ты так! Я тебя позвал, чтобы ты выдала гениальную идею, а ты режешь всё на корню.

— Да я ж тебе серебро экономлю! — возмутилась она. — Ну скажи, разве я не права? Сам подумай!

— Да вижу уже, что права, но… — он расстроенно махнул рукой и отвернулся.