Бойцовые псы

— Позволю себе продолжить… — сказал Генрих Николаевич, сделав паузу и снова переглянувшись с председателем правления. — Так вот, было бы непростительно не понимать, в какой ситуации мы все с вами оказались. Вкладчики пока не берут нас за грудки, в чем, безусловно, есть заслуга Валерия Эдуардовича, — легкий поклон в сторону создателя пирамиды, этого Хеопса наших дней, как называл его про себя Генрих Николаевич, отчего нога бывшего комсомольского фараона, вызывающе положенная на другую ногу, закачалась еще быстрее. — Но это вовсе не значит, что нас минует чаша сия, уже не миновавшая всех прочих…

При этих словах проснулся другой член правления — священник отец Никодим, держатель и блюститель вклада от епархии, и приоткрыл один глаз.

— Надо считаться с реалиями, — продолжал Генрих Николаевич, — а они таковы, что в сегодняшней России на авансцену выходит новая сила, уже доказавшая свою динамичность и всемогущество, я говорю о тех, кого мы до сих пор привычно причисляем к криминальному миру, хотя, где проходит сегодня граница, разделяющая мафиозные и правоохранительные структуры, уже не скажет никто.

— Эк вы хватили! — начал было отец Никодим, но остальные члены правления его не поддержали. Только Пирожников немного напрягся, отчего нога перестала качаться, но промолчал.

— И эти структуры теперь в полный голос заявляют о себе! — продолжал приободренный Генрих Николаевич. — И с этим приходится считаться, если мы хотим выжить. На деньги наших знаменитостей, милиционеров и святой церкви, при всем к ним уважении, мы долго не протянем.

Члены правления стали нервно переглядываться, перешептываться и писать друг другу записки.

— Вот те на! — заявил Лева Карамышев. — Уж не предлагаете ли вы, чтобы мы всем скопом, как другие, последовали под крышу к бандитам? Я, как бывший депутат и замминистра, которому не раз предлагали возглавить посольство в республике Мозамбик, решительно против этого возражаю!

— Я лишь предлагаю, еще раз подчеркиваю, смотреть правде в глаза! — отчеканил Генрих Николаевич. — Да, пусть это называется так! Но кто нас защитит, спрашиваю я вас? Кто? Наша милиция, представленная здесь доблестным Валерием Эдуардовичем? Как бы они первые не пустили нас под нож!

Все зашумели, замахали руками, вскочили с места. Пришлось Науму Семеновичу поднять голову и постучать «паркером» по столу. Наконец, встать во весь свой второй рост, согласно размеру пошитого у знаменитого кутюрье Мордашкина костюма (ещё одного почетного вкладчика банка, некогда вежливо отказавшегося войти в правление), и потребовать спокойствия.

— Конкретно, если можно, Генрих Николаевич, что вы хотите нам предложить? — устало спросил он и снова сел.

Генрих Николаевич внимательно посмотрел на него. За эти два дня бедный председатель постарел на два года. Помимо истории с похищением сына ему еще пришлось пережить скандал с молодой женой, прежде работавшей манекенщицей у того же Мордашкина, которая была на двадцать лет его моложе и на столько же сантиметров выше ростом, по поводу изгнания из дома их нынешнего телохранителя, кстати, уже третьего по счету… И теперь нужно было нанимать четвертого, уже самому, не доверяя жене, как это было до сих пор…

Наумчика было жалко, но еще больше было жаль себя. И потому он решился…

— Наум Семенович, а почему бы вам не поведать уважаемому правлению о том, что приключилось с вашим сыном Мишей, которого мы здесь все знаем и любим? В конце концов, я не могу понять, почему вы молчите и не поддерживаете нашу с вами общую, согласованную позицию?

Киевский поднял на него умоляющие, страдающие глаза.

— Как решит правление, так и будет… — сказал он тихо. — Что мы можем с вами вдвоем? Уж если вы, с вашим красноречием, не смогли убедить присутствующих… Я вовсе не желаю, чтобы у господина Пирожникова случилось то же самое, что случилось у меня. Да, вы правы, мне не хотелось об этом говорить, поскольку речь идёт о похищении моего сына бандитами, выдвинувшими такое условие… Поверьте, мне будет тяжелее, чем вам, видеть в правлении банка человека, к этому причастного… Но, понимая безвыходность нашего положения, предвидя неминуемый крах, как бы тут ни хорохорился уважаемый Лев Терентьевич, я тоже полагаю, что неизбежно привлечение новых сил и новых средств во имя нашего спасения…

— Новых средств? — перебил Лева Карамышев. — Новых сил? Скажу сразу, чтобы не было потом ко мне вопросов: я не смогу сидеть за одним столом с бандитом, в отличие от вас, уважаемый Генрих Николаевич, и от вас, не менее уважаемый Наум Семенович. И сразу подам в отставку!

Этот демарш успеха не имел. Все знали, как бывший замминистра и несостоявшийся посол в республике Мозамбик сам в открытую рвался на место председателя, что не могло встретить поддержки у присутствующих, в равной степени полагавших себя достойными того же кресла. И угрозы Левы подать в отставку уже ничего, кроме слабой надежды, что наконец это произойдет, не вызывали. (А вдруг, — всякий раз думали члены правления, — вдруг и впрямь подаст?)

— А что по этому поводу думает наш дорогой Григорий Теймуразович, некогда взявший наш банк под крыло? — спросил Пирожников.

— Наконец прозвучал вопрос, которого я с нетерпением ожидал, — вздохнул Наум Семенович. — Он сказал, что в свете идей общественного примирения и согласия вполне одобряет и поддерживает.

Все переглянулись. Ну раз Тамада — «за», почему нельзя было сказать об этом сразу? Теперь никуда не денешься…

— Какой взнос они желали бы сделать? — спросила член правления Наталья Николаевна, она же главный бухгалтер, лучше других знавшая истинное положение дел, и Генрих Николаевич с Наумом Семеновичем удовлетворенно переглянулись. Хоть один трезвый голос. Или, как вариант, лед тронулся, господа члены правления банка «Куранты»!

— Они претендуют на двадцать пять процентов наших акций, — сказал Генрих Семенович.

И тут снова все вскочили, засверкали глазами и вставными металлокерамическими зубами (из одного зубоврачебного кабинета, куда можно было попасть только по рекомендации, и по сто восемьдесят баксов за каждый).

— Какая наглость! — кричал Валера Пирожников. — Может, им еще контрольный пакет акций подарить?

— Контрольный пакет акций никто им дарить пока что не собирается, — пожал плечами Наум Семенович. — Тем более что по моим данным более пятидесяти процентов акций, по крайней мере на этот момент времени… — здесь он пристально взглянул на Валеру Пирожникова, — находится в руках членов правления.

— А что вы все на меня так смотрите? — спросил Валерий Эдуардович. — У меня всего-то… два, нет, уже полтора процента…

— Три, — уточнила Наталья Николаевна. — И ещё примерно двадцать процентов акций, сейчас точно не помню, проданы физическим лицам, которых вы нам в разное время рекомендовали как своих родственников и знакомых, все больше женского пола.

— Не понимаю ваших намеков, — обиженно сказал Пирожников. — И не понимаю еще молчания нашего председателя. Разве я нарушил устав? Или больше никто, кроме меня, не способствовал распространению наших акций среди близких нам людей? Но вам не кажется, что нас все время стараются увести от существа проблемы? А вопрос чрезвычайно острый: отдадим ли мы наш банк каким-то бандитам, допустив их в наше правление? Неужели наши дела так уж плохи…

— Если нам удастся продать двадцать пять процентов наших акций, которые у нас уже давно никто не покупает, — сказала Наталья Николаева, — то это продержит нас на плаву ещё некоторое время… А нельзя ли продать им, скажем, двадцать восемь процентов? — спросила она Генриха Николаевича.

— Предвидя общую реакцию, я предложил им всего пятнадцать, — пожал плечами супрефект. — Откуда мне было знать, что с того момента ситуация только обострится…

— Завтра речь может зайти о тридцати процентах, — грустно заявил Киевский. — И к этому надо быть готовым.