Бойня титанов

— Мы рассчитывали, что будем пробиваться с боем, — сказал Хан. — И где же противник?

— Похоже, мы опоздали, — предположил Сангвиний. — Сверка времени! — крикнул он в устройство, вмонтированное в пол.

— Путешествие прошло сносно, — продолжил разговор Хан, пока члены экипажа спешили удовлетворить запрос Ангела.

— Варп все еще бурлит. Основной шторм, может, и закончился, но потусторонние силы все еще работают против нас.

Стандартный человек в мундире флота Кровавых Ангелов подал примарху листок бумаги.

— Мы опоздали, — сказал Сангвиний. Он протянул записку брату. — Опоздали на несколько недель. Открыть все вокс-каналы! — крикнул он своему экипажу. — Отослать сообщения всем группировкам лоялистов. Известить их о моем присутствии.

— Не вмешивай в это меня, брат, — сказал Хан. — Наши планы должны остаться такими, как мы договорились.

— Как мы обсуждали, — поправил его Ангел. — Пусть о тебе заявит рев твоих орудий и машин. Я буду ударом молота, а ты — разящим кинжалом. Ты уже решил, куда отправишься в первую очередь?

— У меня есть несколько идей, — ответил Джагатай-хан. — Но я предпочитаю не связывать себя планами. Для таких, как Дорн, планы — это стены крепости, а для меня они как прутья клетки. Я иду туда, куда несет меня ветер.

— Ты сам ветер, Джагатай, ты ураган, ты торнадо! — воскликнул Сангвиний.

— Иногда это так, если позволяют обстоятельства, — согласился Хан. — Быстро двигаться, сильно бить. Импровизировать. Но ни один ураган, как бы он ни дул, не потушит пожар, который мы видим.

Ангел кивнул. Свет пылающих туч впереди окрасил его лицо огненно-оранжевым цветом и позолотил крылья.

— Если бы мы только могли. — Он посмотрел на брата. — Если нам под силу остановить Хоруса, мы это сделаем. Но теперь, увидев, как пылает сама пустота, я соглашусь с Дорном: исход кампании решится не в Бете Гармона. Мы обескровим его. Разобьем его силы. Хотя бы частично лишим его могущества и замедлим движение. А потом отступим и присоединимся к Рогалу.

Хан согласно кивнул.

— Благодарю тебя за компанию во время путешествия. — Он немного помолчал. — Я чересчур заботился о своей независимости. Было приятно провести некоторое время в твоем обществе.

В его гордом взгляде читалось желание поскорее уйти, но говорил он искренне.

Сангвиний склонил голову:

— Мое гостеприимство всегда к твоим услугам, брат.

— А мое — к твоим, — ответил Хан. — Я подготовлю свой легион. О первой нашей цели я извещу тебя до того, как мы уйдем. После этого ты узнаешь о моих делах по крикам наших врагов.

— Как и должно быть.

— Я уверен, мы не увидимся до тех пор, пока не встанем плечом к плечу у стен Дворца.

Сангвиний поднялся с трона. На его броне и крыльях застучали драгоценные украшения. Он обнял другого примарха и прижался щекой к его щеке.

— Постарайся вернуться, брат. — Его слова печальным шепотом влились в ухо Джагатая. — Нас не так уж много, чтобы противостоять ему. Если мы оба здесь погибнем, наш отец будет обречен.

— Меня ничто не остановит.

— В этом я уверен всем сердцем.

— Ты тоже будешь там, — сказал Хан.

Красивые глаза Сангвиния закрылись от внутренней боли.

— Посмотрим.

Они разомкнули объятия. Каган усмехнулся.

— Ты будешь там, Великий Ангел, чтобы противостоять надвигающейся тьме! — Он указал рукой на пылающую пустоту. — Эта прогулка всего лишь закуска для нас. Настоящий пир ждет нас на Терре, и тебе уготовано место за столом. Иначе и быть не может.

— Будем надеяться, что это так.

Улыбка Сангвиния не смогла скрыть его грусти.

— До новой встречи. — Хан положил руку на плечо брата. Их взгляды встретились. — Не предпринимай ничего сгоряча.

— Я постараюсь.

Джагатай кивнул и вышел. Воины Сангвинарной Гвардии, стоявшие в карауле у главного входа на командную палубу, стукнули оружием, провожая его салютом.

Ангел вернулся на трон.

— Ралдорон, — позвал он своего первого капитана. — Проследи за сбором разведданных. Передавай их мне по мере поступления.

Еще несколько часов Сангвиний пребывал на командной палубе, а флот неподвижно висел в пустоте.

В первое время ответов из осажденных миров не поступало, и Ангел оставался один на один со своими думами. Видения смерти не покидали его, и, хотя он смирился с тем, что должно было произойти, его мучала неопределенность места и времени этого события. Магистр войны мог спешить навстречу его флоту уже сейчас. Возможно, ему осталось жить несколько часов. Или месяцев. Но в одном примарх не сомневался: ему суждено умереть.

Возможно, он слишком торопился к этому столкновению. Трудно было смириться, зная о своем будущем. Не сам ли он несет ответственность за свою гибель? Что, если мучительные видения своего окровавленного тела и торжествующего лица Хоруса станут явью именно из-за его нетерпеливого стремления осуществить пророчество? Этот парадокс сковывал волю Сангвиния. Действовать или не действовать — решение причиняло ему боль, хотя он пытался не верить в предназначение и самому ковать собственную судьбу. Пережитый опыт на Давине избавил его от многих сомнений, но усилил другие.

Он думал о своем заблудшем брате, Ночном Призраке, которого вышвырнул в космос.

«Похоже, теперь я понимаю тебя, Конрад. Ты идешь навстречу своей судьбе, а я — своей».

«Алая слеза» чувствовала его боль. Как и он сам, флагман серьезно пострадал и еще не полностью восстановился. Когда еще существовал еретический Империум-Секундус, на верфях Жиллимана сделали все возможное, но «Веритас Феррум», демонический корабль, изгнавший их с Давина, уничтожил результаты трудов. Сангвиний ощущал страдания звездолета как собственные муки. Оба они снаружи казались крепкими и здоровыми. И оба были ранены в самое сердце.

Глубокий сумрак сгустился вокруг примарха, и на какое-то время он полностью скрылся в темноте, глядя в иллюминатор на море огня. Перед его мысленным взором маячило лицо Хоруса, раздувшееся до неузнаваемости от воздействия темных сил. Он видел размах его булавы. Он снова и снова видел свою смерть. Он помнил о цене, которую придется заплатить его сынам, о двойном проклятии, вызванном его кончиной. Если бы он отыскал хотя бы какой-то иной выход, то устремился бы к нему, но не находил ничего, кроме двух вариантов неизбывной погибели. Ощущение целеустремленности, появившееся на Давине, было слишком хрупким. Оно, как огонь, требовало топлива, и этим топливом служила вера. А Сангвиний понял, что его вера иссякает.