Бойтесь своих желаний
Шрифт:
— Тимофей… Архангел с огромным потенциалом… Произнес он, составляя отчет — И с огромным гонором… Эти строки он решил не записывать, пока…
С молодыми людьми трудно иметь дела…
В подростках бурлит тестостерон и максимализм. Им кажется, что в одиночку можно изменить мир.
Героизм — не одиночный спринт.
Юноши не понимают, что великие дела творятся за кулисами, а не на афишах.
Он утверждает, что чувствует проявления зла и может отслеживать вспышки Вельзевула. Если это так, то мы сможем предотвращать теракты и пленять
Чтобы остановить одного беса, нужно с дробовика уничтожить суставы на ногах…
Дело не очень легкое…
За окном ревел вертолёт, лопасти рубили воздух. Тимофей стоял у иллюминатора, сжимая ручку сиденья до хруста костяшек. Его глаза метались по карте города, где школа, захваченная Вельзевулом, светилась кровавой точкой.
Тимофей обернулся и спросил — А мне можно участвовать в штурме? В голосе железная уверенность в силах.
Звягин медленно поднял взгляд. — Нет. Начальство запретило. Вы слишком ценный актив и вами нельзя рисковать. Пусть сидит как музейный экспонат за стеклом.
Синие прожилки пульсировали от недовольства… — А почему тогда Себастьяну можно? Выдохнул он.
— Себастьян ныряет в паводки и ловит детей как рыбку в аквариуме. Он чувствует зов о помощи, а не призывы зла. Его ангел — профессиональный спасатель, а твой — воин. В его гуманитарных миссиях смертельной угрозы нет…
Тимофей обреченно развалился на спинке кресла…
— Если я воин, то зачем использовать меня как ищейку… Только и делаю что летаю на вертолете и тычу пальцем: «вон там зло!». А потом ваши люди стреляют…
Звягин не стал отвечать.
В этот раз Вельзевул захватил школу, вселившись в тела учеников — тех, кого годами травили одноклассники, кто прятал синяки под рукавами. Слабые. Сломленные. Идеальные топливо…
За стеклом мелькнули огни школы. Команда Звягина уже высаживалась — чёрные силуэты с автоматами, крики через громкоговоритель — Эвакуация! Ложь.
Они пришли не спасать…
— Смотри… Звягин указал на мальчишку в окне.
Тимофей присмотрелся. Ученик лет десяти, лицо искажено гримасой, руки вывернуты за спину, как у марионетки.
— Мать пьёт, отец бьёт. В нашем обществе таких большинство. Вельзевул просто протянул руку… Я понимаю, что ты хочешь спасти его, но мальчик уже мёртв. Его смерть даст нам образцы тканей…
Тимофей схватился за голову. В висках застучало недовольством Амалиэля.
— Вы хуже демона… Звягин хищно улыбнулся…
Его дедушке тоже так часто говорили…
Вертолет развернулся, унося их прочь от выстрелов. Тимофей смотрел как школа превращается в точку и думал, как выйти из неуютной ситуации…
Глава 26
Отныне я мертвец.
Некромант.
Бледный, как трупная плесень, с жидким азотом вместо крови. Демон заморозил душу насквозь и только она — моя любимая Варенька — держит меня на краю пропасти, где еще теплится что-то человеческое.
Её руки холодны, как январский
ветер, но, когда я прижимаю их к щеке — чудится тепло. Наверное, мозг, разлагаясь от демонского проклятия, генерирует бредовые импульсы. — Роман, тебе следует развивать свой дар, а не играться в тихую семейную жизнь… Шепчет Пальмир, но я занят более важными делами…— Ты такая же красивая, как в тот день, когда умерла… Бормочу я, проводя пальцем по синеватым губам. — Жаль легкие и диафрагма не шевелятся, и ты не можешь оценить мои шутки, за которые полюбила…
Раньше твой смех звенел как колокольчик, заглушая даже музыку. Теперь я включаю сообщения с её голосом и слушаю в цикле — Привет, Рома. Не забудь купить хлеб! Повторяет она, и я покупаю, кладу на стол и смотрю — как он плесневеет.
Её щеки, когда-то розовые от стыда и оргазмов, теперь серые, с дырочками от червей.
Я выковыриваю насекомых пинцетом, стараясь не повредить кожу. — Вот и чистенько… Успокаиваю себя, зная — завтра они появятся снова.
Это как вечная безнадежная игра в сапера…
— Не бойся, я всё починю. Шепчу, перешивая кривые швы на животе.
Патологоанатом, наверное, торопился в бар…
За стежком стежок — воздух стал тяжел…
Игла входит в мёртвую плоть и выдавливает гной. — Ты бы посмеялась, увидев это… Варя всегда шутила над моими кривыми руками…
— Сегодня буду стараться, как папа Карло. Повторяю слова, сказанные в первую брачную ночь. Тогда дрожал от страха — теперь от холода…
Пытаюсь подкрасить губы помадой — получается клоунский оскал. Приходится оттирать лицо бензином. — Живой, ты бы ударила за это тапком… Смеюсь в пустоту…
Вместо ответа — тишина и запах гниющих цветов, подаренных мною около трех месяцев назад…
Но в том, что ты умерла, есть свои плюсы! Живой ты переживала — что постареешь, и я тебя брошу, уйдя к молодой и красивой.
Теперь ты не испортишься и не ревнуешь…
Идеальная женщина…
Я расчесываю Варю и прядь остается на гребне… Судорожно приклеиваю её обратно жевательной резинкой…
По вечерам устраиваю ужин при свечах. Она случайно наклоняется и волосы вспыхивают, как пакля… Заливаю пламя водой из стакана, брызги попадают в главное блюдо, к которому она даже не притронулась…
— Помню, в прошлый день рождения, ты облила меня шампанским… Теперь мы квиты… Говорю, вытирая с подбородка копоть… Руки трясутся, и я нечаянно стираю пол-лица ватным диском…
Прикладываю губы к запястью в знак извинений, и оно отваливается…
Пришиваю обратно, проволокой от бутылки шампанского…
— Всё будет как прежде… Целую макушку, во рту остаётся клок волос…
Я воскресил тебя, чтобы попросить прощение…
Хриплый голос не способен на нежность…
Варина рука лежала у меня на коленях, пальцы скрючены, как корни мёртвого дерева. Если бы знал, что наша любовь продлится недолго, то любил бы тебя при жизни еще усерднее — на все триста процентов…