Божье око
Шрифт:
Я дошла за несколько минут, вытащила ключи от машины и, увидев ржавый хиппи-фургон, невольно улыбнулась.
— Дом, — сказала я себе, забираясь внутрь, и запирая за собой дверь. Бросила сумку и села на потертый диван, тяжело вздохнув и закрыв глаза, уставшие от долгой ночной смены в баре.
Когда я открыла глаза и медленно осмотрелась, мой взгляд остановился на печатной машинке, и пальцы тут же начали покалывать в предвкушении – за ночь накопилось столько мыслей. Мне не терпелось написать еще одно письмо. Не потому, что я получила ответ на предыдущее, а потому что сам процесс записи своих мыслей на бумаге приносил какое-то особое освобождение.
Мое первое письмо возникло
В тот же день в баре я случайно услышала разговор мужчин, они говорили о тюрьме, находившейся где-то далеко за горами. Изначально я не собиралась отправлять письмо кому-либо, но сердце вдруг екнуло, и в голову пришла неожиданная мысль: почему бы просто не отправить его кому-то и жить дальше? Так я и поступила. Я чувствовала острую потребность написать второе письмо. Мне было необходимо, чтобы кто-то узнал, что творится в моей голове.
Подойдя к печатной машинке, и усевшись за столик, я вставила чистый лист бумаги, прежде чем начать.
Дорогой Незнакомец.
Я никогда не жила в доме, и, честно говоря, у меня никогда не было настоящего дома. Меня вырастила женщина, которая учила меня, что дом это ты сама, твое тело. Для нее домом были все женщины, которых она любила: друзья, дочь, мать. Я была частью ее дома, но она никогда не была моим.
Не пойми меня неправильно – Луан просто была такой, нигде и везде одновременно. Она находила покой на груди тех, кто дарил ей удовольствие, а ее романы были короткими и несерьезными, – скорее интрижками.
Я не могла позволить ей стать моим домом, как не могла найти его среди таких же потерянных душ, как и я. Разве дом не должен быть чем-то надежным?
Ты, наверное, закатываешь глаза, читая эти размышления. Должно быть, они утомляют тебя – у тебя ведь есть заботы куда важнее моих душевных метаний.
Но возможно мои слова развлекут тебя хотя бы ненадолго.
Я всегда была обычной девушкой, но Луан говорит – у меня чистая душа и доброе сердце. Больше всего я жажду любви, и, по ее словам, она льется из меня так щедро, что каждый прохожий сразу в меня влюбляется. Она говорит, я не замечаю взглядов, не вижу, как меняются люди рядом со мной, и что я вечно витаю в облаках. Верю ли я ей? Безусловно. Луан может быть кем угодно, но не лгуньей.
Да, я действительно жажду любви, и каждый человек дарил мне ее по-разному. Любовь Луан беззаботна, и любовь моей покойной бабушки была такой же. Но я хочу другой любви – всепоглощающей, как в романах, где мужчины беззаветно любят женщин.
Сейчас ты меня не видишь, но я смеюсь, вспоминая слова Луан. Она всегда говорит: «Опять в тебе проснулся поэт», особенно когда читает мои стихи о любви. Порой я боюсь повторить судьбу Джейн Остин – писать о любви, но так и не испытать ее. Как же было бы грустно. Пусть я молода и впереди целая жизнь, но мне не терпится встретить того, ради кого захочу разорвать этот круг.
Видишь ли, меня воспитала женщина, которую тоже воспитала женщина, – в нашем роду женщины воспитывали своих детей без отцов. Я хочу разорвать эту цепочку. Хочу быть с мужчиной иначе, – не как они. Иногда я к этому готова. Но бывает, когда вина становится слишком много в моей крови и помада размазывается по щекам, мысль о том, чтобы жить как Луан и женщин до нее, кажется освобождающей.
И всё же мне хочется хоть раз отдать свое сердце в чужие сильные руки. Испытать ту любовь, о которой пишу, увидеть в глазах мужчины безграничную любовь, познать чувство, которое не познали женщины в моем роду до меня.
Я обычная девушка, незнакомец, и поэт – прости за этот поток мыслей. В жизни я говорю иначе: сплошной сленг и закатывание глаз, мне ведь всего двадцать. Но когда пишу стихи, я будто мгновенно взрослею, чувствуя себя то Шекспиром, то Джейн Остин.
Ах да, наверное, это снова во мне говорит поэт... Ты не видишь, но я улыбаюсь.
От одинокого поэта .
Я хлопнула в ладоши, крутанула тряпку над головой и, покачивая бедрами, прибавила звук на колонк ...
Я хлопнула в ладоши, крутанула тряпку над головой и, покачивая бедрами, прибавила звук на колонке в баре, подпевая Coasters «Three Cool Cats».
— Припарковались на углу в старенькой тачке... — напевала я, скользя по деревянному полу и весело двигая плечами.
— Эта песня что-то делает со мной, — сказала я себе с довольной улыбкой, танцуя в одиночестве, как обычно.
Я работала в маленьком баре, где каждый день встречала одни и те же лица. За время работы я выучила имена всех посетителей. Будучи единственной сотрудницей, я получала все чаевые, что делало мой заработок неплохим, несмотря на неприятные моменты – особенно когда мужчины относились ко мне неуважительно.
Но больше всего я любила ранние часы, когда в баре еще не было посетителей. Скользя по свежевымытому полу, я пела и танцевала под любимые песни, используя метлу вместо микрофона. В своих фантазиях я представляла себя в роли Бейонсе, выступающей перед многомиллионной аудиторией.
Погрузившись в свой маленький мир, я лишь отдаленно услышала звон дверного колокольчика, оповещающий о приходе посетителя. Не прекращая танцевать, я повернулась к вошедшему посетителю и увидела молодого человека в форме. Он был похож на плохо одетого спецназовца – весь в черном, с пистолетом и дубинкой на поясе, рацией на груди и в бронежилете. Всё это больше напоминало маскарадный костюм, особенно из-за его явно костлявого телосложения.
Его потерянный, измученный взгляд мгновенно стер улыбку с моего лица. Приглушив музыку в колонке, я перебросила тряпку через плечо и мягко произнесла:
— Рановато для выпивки, не находишь, милый?
Часы над телевизором показывали только девять утра. Я неспешно прошла за стойку, а он, будто тень, последовал за мной и опустился на один из высоких барных стульев. Положив локти на отполированную столешницу, он издал тяжелый вздох – такой глубокий и надрывной, словно в нем накопилось слишком много боли, которую он долго в себе носил.