Божественное вмешательство

Септимус начал кое-что понимать.

— Ты привез Спуринию не просто так? Не так ли?

— Теперь я понимаю, что твоя карьера — не дело случая, — ответил Мастама. — Ты умен. Сенат хочет, нет, требует, чтобы ты выгнал сенонов из Фельсины и Атрия и гнал их до иллирийских опидумов. А потом взялся и за боев. Их Мутина — город тусков! А Спуриния с сыном пусть будет всегда при тебе, на случай если бренн инсубров Алатал захочет вступиться за своих друзей. — Обычно румяный Септимус, слушая Мастаму, побледнел. — Да что с тобой? Ты испугался дикарей-галлов? Сенат Этрурии даст тебе еще два легиона и денег на набор кампанцев и латинов! С такой армией ты смог бы потягаться и с македонцами во времена их славных побед! Полагаю, ты не разочаруешь сенат и народ Этрурии?

— Ты прав. Я не боюсь. Наверное, погода портится. Душно мне. Быть дождю, — Септимус налил кампанского в кубок, и осушил его, не разбавив вино водой. — Она знает?

— Спуриния о муже? — Мастама налил и себе на самое дно. Долив до половины в кубок воды, сделал глоток. — Нет. И не должна знать. Она по-прежнему любит Алексиуса. И это хорошо. Говорят, что он взял в жены дочь Хундилы и родил девочку. От Спуринии у него сын! Если он ее и забыл, то сын — это кровь от крови. Какой отец навредит сыну?

— Ты прав.

Мастама видел, как хмурится Септимус, как поникли его могучие плечи и опустилась голова, но счел это признаком сосредоточенности консула на грядущих делах, связанных со сбором легионов и подготовкой к войне с галлами. Он допил вино, поблагодарив Септимуса за стол и кров, удалился.

Когда в атриум вошел раб, Септимус с криком: "Вина мне!" — запустил в беднягу кувшин и рухнул на пол без сознания.

Глава 18

"Во славу Конса! Хороших консуальных праздников!" — слышалось с утра на улицах Рима.( Древние римские жители торжественно отмечали окончание жатвы праздником консуалий, посвященном древнеиталийскому богу земли и посевов — Консусу) В этом году консуалии (по легенде, основоположником праздника являлся Ромул, он якобы нашёл алтарь, посвящённый богу, в земле, именно во время проведения консуалий римляне украли сабинянок) совпали с приездом важных гостей из Этрурии, и жители Рима ожидали грандиозных торжеств на открытии алтаря.

Пастухи гнали по улицам скот, украшенный цветными лентами и венками из цветов, к строящемуся цирку. Там уже с утра толпился народ. Разглядывая квадриги (двухколесная колесница, запряженная четверкой лошадей), люди судили о том, кто может победить на луди рценсес (гонках колесниц).

Септимус Помпа уже знал, кто победит в гонке, и именно сегодня, когда, наконец, Мастама-старший с утра ушел к сыну, Септимус решил покорить сердце Спуринии блеском консульской славы и золота. В подарок Спуринии к консуалиям он приготовил расшитую золотом столу (надевалась поверх туники) и пару браслетов с самоцветами. Что подарить ее малышу, Помпа не знал, и как только Мастама попрощался с ним, Септимус отправился к Ослиным воротам (Porta Asinaria), где обычно торгуют финикийцы и греки.

В это время Тит Мастама Маний прогуливался в обществе Мариуса Мастамы по парку у дома сына и дивился амбициям новых патрициев Рима: парк занимал площадь не меньше югера (2518 кв. м.). В городах Этрурии таких огромных домовладений не было.

— Сын мой, я знаю, что был слишком строг к тебе, но, клянусь Юпитером, моя строгость пошла тебе на пользу, коль ты стал легатом и живешь в таком доме!

Мариус, покраснев от удовольствия, ответил:

— Ах, отец, если бы не твоя помощь всем нам тогда, когда мы посчитались за вероломство с Прастинием и Септимус стал консулом, то сегодня я не был бы легатом и не владел бы этим прекрасным домом.

— Вот об этом я и хотел бы поговорить с тобой, — они присели на каменную лавку у фонтана с рыбами, Тит Мастама продолжил: — Ты радуешься, что стал легатом и имеешь прекрасный дом? А безродный Септимус Помпа нынче консул Этрурии и сенат просит его!

— Отец! — Мариус резко поднялся с лавки. — Септимус спас всех нас!

— Сядь! — дождавшись, пока сын, успокоившись, присел рядом, Тит Мастама не сразу заговорил снова. — То было. Мудрый человек должен предполагать о том, как повернутся события в будущем и какие возможности в этом будущем не следует упускать, — Мариус внимательно слушал отца и тот, воодушевляясь, уже сам поднялся с лавки. — Сенат решил вернуть Этрурии земли от Пада до Альп и не платить больше дикарям-галлам золотом. Септимус поведет легионы на север. А как ты знаешь, не всегда полководцы выигрывают сражения. Поражение хотя бы в одном может обернуться для консула Помпы не лучшим образом, если сенат будет иметь выбор. Мне бы хотелось, чтобы молодой легат, сын патриция, случись такая необходимость выбора для сената, был бы готов возглавить легионы Этрурии.

— Я понимаю, о чем ты говоришь. Я не желаю Септимусу поражений, но твое доверие готов оправдать.

— Прекрасно, сын! — Мастама-старший, потирая ладони, снова присел на скамейку. — А чтобы сенат не сомневался, то, когда придет время, я позабочусь о том, чтобы два новых легиона были отданы волей сената под твое командование, и помогу тебе серебром для укрепления верности солдат. Ведь вы с Помпой все так смогли провернуть потому, что имели верность легиона и серебро. Не так ли?

Мариус вспомнил о событиях трехлетней давности и вдруг понял, что нынешним успехом он обязан не Септимусу, а себе. Именно он предложил Септимусу план и не только предложил, но и по большей мере обеспечил ему успех.

— Так, отец. Три легиона сегодня — это гораздо больше, чем когда мы решились "попросить" сенат о справедливости.

— Я слышал, что твои друзья по контубернию нынче тоже неплохо устроены?

— Да, отец. Руфус, как и я, легат. Мамерк командует умбрийцами. Нумерий — трибун у Руфуса...

— Достаточно, я знаю об этом. Кем бы сейчас был Септимус Помпа, не будь у него таких друзей? Помни об этом. Сейчас наш консул будет очень занят, — Тит Мастама улыбнулся, будто замыслил что-то, но рассказывать об этом не собирается. — А ты обязательно навести своих друзей, угости вином, поговори о том и сем.

— Конечно, отец. Помнишь, ты говорил: "Друзья как тень. В солнечную погоду не отвяжешься, а в дождливую — не дозовешься", — это неправильные друзья. Мы друг друга в беде не бросим.

Тит Мастама нахмурился, но тут же снова улыбнулся.

— Это хорошо, когда есть такие друзья. Когда-нибудь ты поймешь, что даже такие друзья со временем и от обстоятельств меняются.

* * *

Народ Рима спешил занять места в Циркус Максимус, строящемуся в долине между холмами Палатин и Авентин. Собственно, строились пока белокаменные ворота, а лавки для зрителей, карцеры (лат. сarceres — клетки для старта квадриг) и меты (лат. missus -приспособление для учета туров) еще пахли деревом и краской. По весне на арене жители Рима в этом году сажали огороды.

Олимпийской славы жаждали все. Особенно цари и императоры, полководцы и стратеги, вожди и тираны. На главные состязания эллинов они спешили не затем, чтобы бегать по стадиону или вступать в кулачную схватку. К всеобщему восхищению их вела дорожка ипподрома.

Септимус Помпа впервые увидел гонки квадриг в Таренте, после чего идея проведения подобных состязаний и в Риме овладела им. Часами он слушал рассказы Мариуса Мастамы о гонках на квадригах, что устраивались в Этрурии и на Олимпийских играх в Греции.

Склонившись к уху Спуринии, чтобы не перекрикивать шумящих зрителей, он рассказывал все, что узнал о гонках сам: "У Архидама была дочь по имени Киниска, которая с величайшей страстью предавалась олимпийским состязаниям и первая из женщин содержала с этой целью лошадей, и первая из них одержала победу на Олимпийских играх. После Киниски и другие женщины, особенно из Спарты, добивались побед в Олимпии, но никто не заслужил из них такой славы своими победами, как она".

Спуриния внимательно слушала, аромат розы от ее волос кружил консулу голову. Протрубила буцина, по арене погнали разукрашенный скот. Затем рабы внесли алтарь, и началась служба во славу Конса, а Септимус, словно испив из источника вдохновения, самозабвенно излагал о македонских царях, чьи квадриги на протяжении последних десятилетий неизменно побеждали на всех состязаниях.